Хозяйка «Волшебной флейты» – 2

Аннотация

Я открыла музыкальный салон вместо дома удовольствий – это плюс.

Я потеряла любимого мужа и рискую потерять свободу, а то и жизнь за убийство, которого не совершала (хотя очень хотелось) – это минус.

Что в планах? Оправдать себя, отстоять салон, найти убийцу модисток и как-то сохранить баланс с Митькой Полуяном, который настоятельно пытается превратить нашу дружбу в более интимные отношения. А тут ещё мной интересуется очень странный господин, а зачем – непонятно.

Мне осталось тянуть лямку одиннадцать месяцев. Или больше?

Глава 1. Отмазываюсь

В арестантской было холодно.

Трубин, гад такой, привёз меня в полицейское управление в одном лишь платье, не дав даже времени накинуть пальто. Девицы мои выли мне вслед, Авдотья плакала навзрыд, а гости стояли, обескураженные. Бедные, не повезло им… Надеюсь, Аглая додумалась всех успокоить и продолжить вечер.

Обняв плечи руками, я села на шконке так, чтобы не касаться спиной холодной стены. Когда же уже меня отсюда выпустят?

Графа Черемсинова убили в подворотне. Кто? Зачем? Нет, не так. За что? Впрочем, зная этого подлеца, думаю, он не только мне успел подгадить в жизни. Слава богу, что Лиза, княжна Потоцкая, отказалась от мысли выйти за него замуж! Ведь она для него собиралась заложить в ломбард своё ожерелье немыслимой стоимости! Этот подлец напел бедной девушке, что у него карточный долг, который он никак не может выплатить, потому что не хочет продавать своих крестьян…

Я фыркнула презрительно. Говнюк! Не мужик! Обманывать женщин некомильфо. И почему только не он был убит на дуэли, а мой любимый Платон?

Лязг двери заставил меня встрепенуться. В приёмную вошли двое городовых. Обоих я знала. Даже фамилию вспомнила и позвала:

– Васильев!

Он обернулся, а я обрадовалась:

– Голубчик, Васильев, не знаю, как вас по имени-отчеству, а скажите, когда меня выпустят отсюда?

Городовой переглянулся с товарищем и покачал головой, ответил:

– Эх, госпожа Кленовская, госпожа Кленовская… Вас отсюда не выпустят уж.

– Как это?

– Так по этапу пойдёте. Уж простите… В суд до тюрьмы, а после уж на каторгу, ежели судья решит. А нет – в Алексбург повезут казнить.

– Как казнить… – растерянно переспросила я. – Но ведь я не убивала! Я совершенно не виновата!

– Господин Трубин не арестовал бы вас, ежели бы невиновны были, уж простите.

Вскочив, я воскликнула с негодованием:

– Разумеется! Господин Трубин вообще ангел! А меня он арестовывает каждый раз просто потому что влюбился, так? Я не убивала графа Черемсинова, зачем мне это?

Городовые переглянулись, потом Васильев осторожно заметил:

– Так ведь господин граф застрелил на дуэли нашего начальника, господина Городищева. А вы с ним… того… этого… ну в общем…

– Какого того? Какого этого?! – я даже к решётке припала, руку вытянула сквозь прутья, чтобы схватить идиота за форму и хорошенько потрясти. Но, к сожалению, не достала. – Да, мы были влюблены! Но я не убивала Черемсинова! У меня и свидетели есть!

– Этого мы не знаем, уж простите, – извинился Васильев. – На это следователи есть, вот господин Трубин придёт и будет расследовать.

Я закатила глаза. Да уж, Трубин нарасследует… Мне нужно поскорее выбраться из этой клетки и искать настоящего убийцу, потому что никто за меня это не сделает. Трубин уже уверен в моей вине. Платоша, конечно же, решительно отмёл бы идиотские подозрения в мой адрес, но Платоша умер. Он погиб, защищая мою честь… И больше никто на всём белом свете не вспомнит обо мне.

Поражённая этой идеей, я попятилась и с размаху села на шконку. Васильев ещё раз окинул меня жалостливым взглядом и, качая головой, удалился куда-то в глубины полицейского управления. А мне осталось только сидеть и ждать Трубина, палача своего.

Но следующим на сцене появился не Трубин. Дверь снова распахнулась, и городовой протащил за шкирку упирающегося и голосящего благим матом паренька лет этак шестнадцати. Тот цеплялся за мебель, своротил пару стульев, но был водворён в клетку рядом со мной. Я слегка прифигела, потому что парнишка выглядел уж очень неадекватно, и забилась в самый угол шконки. А мой новый сосед принялся трясти прутья, как обезьяна, и орать:

– Свободу! Свободу требую, свободу! Незаконное задержание! Я на вас в суд подам!

– А ну! – городовой замахнулся на него, но парнишка резво отскочил. Городовой проверил замок и пригрозил: – Будешь безобразничать, закрою в холодной.

– Сатрапы, – с достоинством ответил сосед. Городовой покачал головой и ушёл. Парнишка обнял прутья и засвистел какой-то весёлый мотивчик. Я заметила осторожно:

– Не свисти, денег не будет.

Он резко обернулся. На меня глянули голубые глаза, окружённые веером светлых ресниц. Парень растянул губы в улыбке и сказал:

– О, а я тебя знаю. Это ж ты Демиду локоть вышибла?

Расценив его оскал как одобрение, ответила:

– Допустим, я. А что?

– Ничего. Ловко ты. Научишь?

Я фыркнула. Тоже мне, прогрессорство! Учить гопников девятнадцатого века приёмчикам самообороны из двадцать первого! Так, стоп. Он был в том трактире. Значит, из братии Дмитрия Полуяныча. Значит…

– Научу, если поможешь мне отсюда выбраться, – сказала я ему, прищурившись. Оценивающе. Думаю, такой парнишка нигде не пропадёт, а уж из полицейского участка сбежать ему раз плюнуть.

Он тоже окинул меня взглядом, но уже слегка подозрительным, потом плюхнулся на шконку и спросил:

– А тебя за что загребли?

– За убийство.

Сказала просто, не добавив, что я невиновна. Зато мой сосед впечатлился. Бровки его светлые взлетели на лоб, глазки голубые вытаращились на меня, рот округлился трубочкой, и парень ответил:

– Ого! Я-то думал, жёлтый билет не выправлен…

– Здравствуйте, меня зовут Татьяна, и я не проститутка, – пошутила. – У меня музыкальный салон, а не увеселительное заведение.

– Здрасьте, а я Гордей, – представился он. Минутное удивление уже прошло. Гордей поинтересовался: – И кого ж ты кокнула?

– Никого. Так поможешь?

– Ежели ты не приметила, свет-Татьяна, я и сам сижу по ту же сторону решётки, что и ты, – хитро прищурился он. – Как же ты хочешь, чтоб я тебе помог?

– Только не говори, что у тебя нет никаких уловок.

Он снова широко улыбнулся и забрался с ногами на шконку, подтянувшись до окошка, забранного прутьями. Толкнул раму, махнул кому-то снаружи, свистнул. Потом сиплым шёпотом бросил:

– Беги к Полуяну, скажи: его зазнобу загребли на каторгу, выручать надобно!

– Зазнобу? – возмутилась я. – Вообще-то я ничья не зазноба! А с Полуянычем мы вообще виделись один раз.

– Сердцу, свет-Татьяна, не прикажешь! – снова оскалился Гордей. – Ты гордись лучше, наш смотрящий с дамами, кроме тех, у кого жёлтый билет, замечен не был.

Я снова фыркнула от смеха:

– А может он по мальчикам, а не по девочкам?

Гордей даже сразу и не понял, а потом нахмурился и буркнул:

– Ты это, сестрица, не заговаривайся! А то не посмотрю, что ты его зазноба, и промеж глаз засвечу.

– Ударишь женщину? – подколола я его. Так смешно было смотреть, как он злится! Гордей вскинул голову, как будто был наследным принцем всея Руси, и сказал высокомерно:

– Ежели женщина на Полуяна бочку катить будет! Я за Полуяна порву глотку!

– Да ладно тебе, я пошутила.

Стало даже немного легче, как будто сбросила вес обвинения в убийстве с плеч. Но оно никуда не делось. Был бы жив Городищев, я даже и не думала бы об этом. Но Городищев мёртв. Расследовать гибель Черемсинова придётся мне, потому что дурак Трубин предвзято ко мне относится. Ему чхать на то, кто убил по-настоящему… Ему меня засадить надо за решётку, меня.

Потому что я ему отказала.

Нет, я приняла правильное решение. Надо бежать. Попросить убежища в трущобах Михайловска, Полуяныч меня спрячет. Зазноба ж!

Гордей оглянулся на приёмную и подмигнул мне:

– Может, пока в картишки перекинемся?

– А перекинемся! – задорно ответила я. – В дурака.

– А можем и в дурака, – серьёзно сказал он. Карты появились как будто из ниоткуда – засаленные, старые. Гордей послюнявил пальцы, отчего меня передёрнуло, и принялся тасовать колоду. Добавил не слишком уверенно: – На деньги не играем, наверное. Или будешь должна?

– На щелбаны, – предложила. – А почему сразу должна? Вдруг я выиграю?

– У меня?! Да никогда!

Ну-ну. Я с детства в дурака играю, я даже бабушку обыгрывала. Не буду хвастаться, но жалости к ребёнку не будет!

Однако первую игру я бесславно продула. Вторую вела, радовалась, как дитя, а потом опять проиграла. Так-так… Этого не может быть. Две подряд? Нет!

– Ты жульничаешь, Гордей, не знаю, как тебя по батюшке! – возмутилась, пристально глядя ему в глаза. Он усмехнулся, подмигнул и ответил:

– Иванович я. А тебе наука, сестрица. Не играй с кем попало.

– Фу таким быть, – я покачала головой. – Давай ещё одну, но честно.

– Честно неинтересно, – фыркнул Гордей, тасуя колоду, и тут перед арестантской нарисовался тот, кого я терпеть не могла. Мой мучитель.

Трубин улыбнулся сладко-сладко, аж усы встопорщились, протянул своим особенным голосом, от которого у меня мурашки по коже побежали:

– Госпожа Кленовская, прошу на допрос.

Я встала, с достоинством поправив платье, улыбнулась ему в ответ настолько холодно, насколько смогла, и ответила:

– К вашим услугам, господин Трубин.

Даже сама себе понравилась в этот момент. Эх, расти я в этом мире, могла бы стать самой настоящей светской дамой. Но увы, вышло из меня то, что вышло. А Трубин, гад этакий, не имеет права меня заключать под стражу без доказательств. Пусть докажет, что я виновата.

– Свидимся ещё, сестрица, – негромко бросил вслед Гордей, и я, не оборачиваясь, показала ему палец вверх. Зато Трубин и тут не преминул вставить свои пять копеек:

– На каторге вы свидитесь, Гордейка, это я тебе обещаю.

И невежливо подтолкнул меня… нет, не в спину, а чуть пониже. Я возмутилась:

– Держите ваши руки при себе! Если невмоготу, так в карманы спрячьте!

– Идите, идите, Татьяна Ивановна, – всё так же сладко пропел Трубин и указал на открытую дверь. Моё сердце пропустило удар – это был кабинет Городищева. Мгновенно вспомнился тот день, когда я попала в этот мир, когда меня и Авдотью забрали в полицейский участок, когда я впервые увидела Платона… Господи, да здесь всё будет всегда напоминать о нём! Всегда. Слёзы подкатили к глазам, но я глубоко вздохнула, чтобы не заплакать. Я не должна плакать сейчас. Сейчас я должна быть сильной и упрямой, чтобы выбраться отсюда. Городищева больше нет, он не отпустит меня.

– Присаживайтесь, госпожа Кленовская.

Трубин закрыл дверь и моментально переменился. Теперь он был похож на хищную птицу, которая готова броситься на жертву. Он обошёл стол и оперся о него ладонями, взглянул на меня с прищуром:

– Ну-с, рассказывайте: зачем вы убили господина Черемсинова? Чтобы отомстить? Или он вам ещё как-то помешал?

– Я не убивала, – ответила твёрдо. И даже подбородок задрала, посмотрела с вызовом. А сердце едва трепыхалось. Трубин меня посадит. Трубин даже будет топить за высшую меру. Неистовый глупец… Нет ничего хуже, чем дурак с амбициями и идеей. У него навязчивая идея – наказать меня за то, что его опозорила.

– Вы убили, вы, – он произнёс эти слова с таким сладострастным убеждением, что мне стало очень страшно. Пипец тебе, Танька, большой и яркий пипец. Дожилась…

– Я больше ничего не скажу без моего адвоката, – сказала мстительно. – Извольте вызвать его в участок.

– А зачем вам адвокат? Улик против вас, госпожа Кленовская, выше крыши.

Он сел и раскрыл тонкую картонную папку, перевернул бумагу, вчитался.

– Вот, ваше платье видела баба, живущая в доме напротив места убийства. Ваша серьга была найдена на трупе. Вы повздорили с графом Черемсиновым некоторое время назад, и тому есть многочисленные свидетели. Вы отлучались из заведения, и у вас было достаточно времени, чтобы догнать его, убить и вернуться назад. Да?

И глянул вопросительно. Я покачала головой. Ей-богу, слова не вымолвлю без Волошина. Похоже, Трубин это прочёл в моих глазах, потому что вскочил, с треском хлопнул ладонью по столу и заорал, как безумный:

– Отвечай немедленно, почему ты убила графа?! Говори, шлюха!

Я вздрогнула от неожиданности, но продолжала молчать. Трубин сорвался с места, заходил по кабинету, заложив руки за спину. Видимо, обдумывал, как меня сломать. Но тут из коридора послышался громкий капризный женский голос. Даже не громкий – очень громкий. Слышно его было так же хорошо, как если бы дамочка находилась в самом кабинете. Она истерила на весь участок.

– Я желаю видеть господина главного дознавателя! Немедленно, вы слышите? Немедленно! У меня украли экипаж! Я буду жаловаться губернатору, если главный дознаватель не займётся тотчас же моим делом!

Городовой явно пытался её увещевать, отчего в воплях дамочки случались паузы, но ему это очень плохо удавалось, потому что женщина не замолкала:

– Я не только губернатору пожалуюсь! Я подниму на ноги всё полицейское управление Алексбурга! Мой супруг – близкий друг господина Вельяминова, если это имя вам о чём-то говорит, так что я желаю немедленно видеть главного дознавателя! И полицмейстера также! А если вдруг так случится, что эти господа не явятся сей же момент, то пусть сразу пишут рапорт об увольнении из полиции, ибо им тут больше не служить!

Трубин слушал с нарастающим волнением, из чего я заключила, что он и есть теперь главный дознаватель. Он пробормотал с досадой:

– Что ещё за морока… Экипаж украли! Ох, не к добру, чую.

Он схватил меня за плечо и грубо велел:

– Сиди здесь и думай. Я скоро вернусь и хочу услышать из твоего красивого ротика подробности убийства графа Черемсинова.

И вышел из кабинета. Я услышала звук повернувшегося в замке ключа и вздохнула. Маленькая передышка перед новой пыткой. Что делать-то теперь?

И ведь запер дверь, сволочь… Не сбежишь! Адвоката вызывать не собирается. Хотя, наверное, должен. Однако не спешит. И Порфирия не позовёшь… Как же быть, как жить дальше?

Этот риторический вопрос всегда был одним из моих самых любимых. И часто помогал. Вот и сейчас – стоило мне произнести его вслух, как раздался звон оконного стекла. Я даже подскочила на стуле от неожиданности, уставилась на разбитый квадрат в раме, а с улицы показалась тонкая ловкая рука, повернула ручку окна. Господи, что это?

Парень моих лет, рыжий блондин, широколицый, конопатый, с усилием подтянулся к раме и свистящим шёпотом позвал:

– Эй, барышня! Сигай в окошко!

Ого. Вот оно!

Я соображала меньше секунды. Подхватилась со стула и бросилась к окну. Потом спохватилась и вернулась к столу. Серёжка из бусин лежала на раскрытом деле, красиво – будто Трубин собирался для соцсетей фоткать папку! Схватив украшение, сунула его за корсет, а уж потом вернулась к окну. Села на подоконник и подтянула подол платья к коленям. Ох, высоковато! Парень зубоскалил, уставившись на мои голые ноги, и пришлось шикнуть на него:

– Чего уставился?! Помоги лучше!

Он протянул руки, и я, закрыв глаза, спрыгнула. Боялась, честно говоря, ужасно! Ну а что – сломаю ноги и всё, Трубин меня закроет навсегда, а лечиться как? В тюрьме? Лучше сразу шею свернуть… Но парень принял меня безупречно, руки его, хоть и тонкие, оказались крепкими и жилистыми. Я открыла глаза и выдохнула с облегчением, но передышки мне не дали. Парень поставил меня на землю и, схватив за руку, потащил к коляске, стоявшей на углу:

– Ходу, барышня, ходу! Пока Сонька свой концерт не закончила!

– Сонька – это та женщина, у которой украли экипаж? – любопытно спросила я, плюхнувшись на сиденье. Парень вскочил на козлы и присвистнул на лошадь, а когда она рванула с места в рысь, ответил со смехом:

– Чёрта лысого у неё украли! Сонька артистка, каких мало! Её бы в императорский тиятр, все б рыдали, как играет, ох как играет, шельма!

Коляска быстро удалялась от полицейского управления, а я забилась в самый угол. Платье у меня и правда заметное. Такого больше ни у кого нет. Срисуют меня, ой срисуют… А парень словно мысли мои прочитал и посоветовал, оглянувшись:

– Ты, барышня, прикройся шубкой, а не то твоё сияние ажно из Алексбурга видно!

Я нашарила рукой мягкий шелковистый мех и натянула его на себя. Даже легче стало, когда спрятала платье. Интересно, куда он меня везёт? Походу, мы выезжаем из приличного квартала, но куда? Совсем не в ту сторону, где моё заведение, и не туда, где мой дом. До шикарной торговой улицы Язовенной тоже далеко. Большой город Михайловск, а я думала – маленькая деревня… Вот уже и улочки стали узенькими, тёмными. Или это сумерки наступили? Сколько времени прошло с того момента, как меня забрали с первого вечера в моём музыкальным салоне? Даже не знаю…

– Эй, а куда мы едем? – спросила тревожно. Парень отмахнулся:

– Не беспокойся, барышня, куда надо, туда и едем.

– Как тебя зовут хоть?

– Оськой кликали с утра, – отозвался он.

– Тоже мне, большой мальчик вырос, а всё ещё Оська! – фыркнула. Он оглянулся, серьёзным взглядом смерил меня и сказал:

– Ну пущай Йосип будет. Йосипом зови.

– Хорошо, а я Татьяна, – представилась, потом добавила: – Ивановна.

– Ишь! – хмыкнул Йосип. – Ива-ановна! А нос-то дорос?

– За своим смотри, – посоветовала с улыбкой. – Ты у Полуяна служишь?

– Так… Маленько, – неохотно ответил он. – Ты меня не спрашивай, Татьяна Иванна, неловко мне тебе не говорить, а говорить можно ль, того не знаю.

– Не буду спрашивать. Скажи только: долго ещё ехать?

– Не-е, уж маленько осталось! Н-но, шальная, но!

Лошадка дёрнула коляску и побежала быстрее. А я закрыла глаза. Куда я еду, что я делаю… Позволила себе слабость, отдалась под крышу бандиту. Но у меня не было выбора, правда. Без Городищева в этом городе у меня не осталось заступников, а Трубин не остановится, пока не отправит меня на каторгу. Полуян так Полуян. Но нужно держать его на расстоянии вытянутой руки, не позволяя вторгаться в личное пространство. Он способен…

– Эй, барышня, слезай, приехали!