Посвящается моей семье.

Спасибо за то, что рядом с вами

я могу творить

© Дуплина А., текст, 2025

© Hatureda, иллюстрации для обложки и закладки, 2025

© ООО «Феникс», оформление, 2025

© В книге использованы иллюстрации по лицензии Shutterstock.com

Глава 1

В тереме было жарко натоплено, но Мирослава все равно мерзла. Она дрожала, обхватив себя руками за плечи, и старательно отводила взгляд, чтобы не выдать родным истинных чувств. Негоже было в дорогу батюшке тревог добавлять, вот только как ни старалась Мирослава, а предательская слеза нет-нет да и скатывалась по бледной щеке. Как она тут будет без них?

Первый раз отец решил взять с собой ее брата, и Мирослава, не успев проводить родных в дорогу, уже горевала.

– Да полно тебе, сестрица, убиваться так, – рука Святослава успокаивающе погладила Мирославу по волосам. – Не навек же с домом родным прощаемся. Как наступит Травный^[1], так и мы с отцом домой воротимся.

Мирослава, тихонько всхлипнув, прижалась к груди брата. Ровный стук родного сердца звучал слаще любой музыки, да только горько было Мирославе от предстоящей разлуки. И пусть не одна она в тереме оставалась, а с дядькой Горыном, все равно неспокойно было на сердце у Мирославы.

– Тошно мне, Святик, – не отрывая головы от груди брата, тихонько призналась она.

– Отчего же тошно, Мира?

Сложно было все брату объяснить, да и как сказать, что просто тревога необъяснимая ее съедает? Предчувствие скорой беды, которая словно кошка незваная к дому подбирается.

– Кажется, что стоит вам за порог выйти, так беда в дом придет, – все же призналась она брату.

Голос Мирославы совсем стих и стал не громче мышиной возни в подполе, да все равно услышал ее брат. Расслышал слова ее странные и по-доброму рассмеялся. Раскатистый смех Святослава разнесся по терему, прогоняя тревожные думы, как солнце поутру прогоняет темноту ночную. Смутилась Мирослава. Коль верит брат, что глупости она говорит, может, так оно и есть?

– Ох, Мира, замуж тебе пора, чтобы голова другим занята была, – хохотнул Святослав.

Мирослава отошла от брата и нахмурилась. Замуж она пока не хотела. И без того славно ей жилось в отчем доме, и менять его на чужой да холодный Мирослава не собиралась так долго, сколько батюшка ей позволит.

– Куда ей замуж-то, – хмуро осадил Святослава дядька Горын. – Рано ей еще. Девчонка она совсем. Сам коль невесту нашел, вот и женись, а другим свое счастье не навязывай.

Святослав вспыхнул, как огонь в печи, и глаза к полу опустил. Наивно он полагал, что про него и Храбру никто в деревне не ведает, но на то она и была деревня – уже в каждом дворе знали, что сын купца к соседской девушке повадился ходить. А коль ходить стал, так значит, и до свадьбы недалеко.

В сенях раздался шум, а следом за ним послышалось такое привычное кряхтение, что сердце у Мирославы сжалось. Отец, румяный с мороза, вошел в терем, оглядываясь по сторонам. На его плечах и меховой шапке лежал снег, не успевший растаять от жара печки. Он окинул всех троих суровым взглядом и коротко произнес:

– Ехать пора.

Мирослава вздрогнула. Голос отца хлестнул, словно плеть, и неизбежность расставания тяжелым камнем легла на сердце. И пусть брат посмеялся над ее тревогами, а все ж неспокойно ей было.

– Не печалься, Мира, – приобнял ее за плечи дядька Горын. – Вернутся они, оглянуться не успеешь.

Мирослава кивнула и сквозь пелену слез, застившую глаза, с трудом увидела, как брат подхватил припасы, заботливо подготовленные ею, и скрылся вслед за отцом в сенях. С улицы донеслось лошадиное ржание, но уже через несколько минут все стихло. И только тяжелое дыхание Горына да треск поленьев в печи нарушали тягостную тишину, возникшую в тереме. Мирослава вздохнула, утерла влажные щеки и медленно направилась к столу. На плечи давила тяжесть, а вокруг сердца холодной змеей свернулась тревога. Грустное расставание в этот раз вышло. Никогда доселе отец не уезжал так надолго, да еще и со Святославом. Мирославе хотелось плакать – так пусто в тереме стало! Да только забывать о своих обязанностях хозяйки она не могла. Потому, собрав растрепавшиеся волосы под платок, принялась убирать со стола под одобрительное кряхтение Горына.

С момента отъезда отца с братом все дни Мирославы были наполнены тоской да думами невеселыми. Сидела она подле окна и смотрела на занесенные снегом улицы. Следы чьей-то телеги и отпечатки лошадиных копыт напоминали ей об отце, а оттого Мирослава еще пуще горевала. Горын молчал, стараясь не давить на племянницу, понимая ее тоску по отцу с братом, да иногда все-таки сдержаться не мог.

Вот и на этот раз он окинул ее с улицы хмурым взглядом, а потом направился к терему, стряхивая снег, налипший на меховой кожух.

– Сходила бы ты, что ли, на рынок, – Горын вошел в терем, запуская холодный воздух с улицы, отчего Мирослава поежилась. – Там народ уже к Масленице вовсю готовится, молодежь гуляет. Подружки твои про тебя выспрашивали. Иди погуляй, хватит в окно смотреть да тоской себя изводить.

– Не хочу, – Мирослава мотнула головой, даже не оборачиваясь к дядьке.

Отец за такое неуважение к старшему и выпороть мог, а Горын всего лишь в усы усмехнулся.

А Мирославе все пусто было. Был бы брат дома – и Масленица ей в радость стала бы, а без Святослава не то все. Не хотелось ей ни плясок, ни песен, ни гуляний масленичных. Только чтобы скорее брат домой вернулся.

Дверь в сенях хлопнула – Горын снова на улицу вышел. Постоял пару секунд, посмотрел на Мирославу через окно запотевшее, да и пошел в сторону от терема, а когда спустя час вернулся, то нашел ее на том же месте.

– Ты до Травного тут просидеть собралась? – спросил Горын, растирая красные с мороза уши.

– Может, и собралась, – обнимая себя за плечи, отозвалась она.

Не понимал дядька ее тоски, да и Мира сама не до конца понимала. Вот только полупустой терем, не наполненный смехом Святослава и песнями отца, был ей как чужой.

– Не грусти, Мира, – голос дядьки неожиданно зазвучал ласково, но смущенно. – Я тебе гостинец с рынка принес. Посмотри, какие ленты.

Не нужны ей были ленты и подарки. Хотела она, чтобы брат с отцом поскорее домой воротились, да только изменить сейчас что-то было не в ее власти. Но забота в голосе дядьки заставила ее вспомнить, что не одну ее дома бросили, и хоть Горын был ей не так близок, как батюшка, а все же родной. Мирослава обернулась к дядьке и постаралась улыбнуться.

– Держи, Мирослава, – Горын огрубевшими от работы руками протянул Мирославе ленты и отступил от окна, так что лицо его в тени скрылось. Уходящее солнце лишь волосы его темные позолотило слегка, а вот глаза вечерние сумерки спрятали.

Мирослава взяла ленты из рук Горына и расправила на коленях. Дядька не поскупился, не пожалел монет на племянницу, знал, как унять тоску девичью, как заставить сердце молодое да глупое биться чаще. Ленты атласные блестели в свете заката и скользили шелком меж пальцев. Яркие, цветные, одна другой краше. Погладив кончиками пальцев самую яркую – алую ленту, Мирослава подняла взор на Горына и несмело ему улыбнулась.

– Спасибо, дядя, за подарок.

И правда, хороши ленты были, так хороши, что руки сами потянулись к платку, под которым Мирослава привыкла дома волосы прятать. Выражения лица Горына в сумерках было не разобрать, но когда он заговорил, голос выдавал волнение.

– Жаль, сам вплести в косы не сумею. Руки совсем грубые стали, да и не слушаются меня. Но может, Храбра не откажет тебе.

Мирослава снова опустила взгляд на новые ленты и подумала, как хорошо они в ее волосах пшеничного цвета смотреться будут. Может, и правда стоит косы заплести да на праздник сходить? Подняла она голову на дядьку и искренне ему улыбнулась – впервые с тех пор, как отец с братом уехали, а затем вскочила на ноги и Горына тонкими, как плети, руками за шею обхватила.

– Жаль, матушка не видит, какая ты красивая выросла, – пробормотал Горын тихо, неловко по волосам Мирославу поглаживая, а она от его слов снова поникла, как цветок полевой в жару.

Ох, не вовремя дядька про матушку вспомнил. Мирослава выпустила ленты из рук, и те на лавку медленно сползли, стелясь цветными дорожками по доске.

– Давай к столу, дядя, – отходя от Горына на шаг, тихо позвала Мирослава. – А то перестоит мясо в печи.

Горын посмотрел на племянницу, вздохнул тяжко и пошел к столу накрытому. Не понять Мирославе было, о чем дядька думает, да только взгляд его потяжелел и брови нахмурились.

Мирослава села к печи горячей поближе, да все к окну ее взгляд устремлялся, рассмотреть что-то там пытался, словно в снежной пелене ответы на все ее вопросы кроются.

Так и прошел вечер в тереме купца. Горын квас пил да на Мирославу поглядывал, а она все от окна глаз отвести не могла. А как солнце за лес опустилось, так и спать оба отправились, каждый своими думами охваченный.

Хоть и грустно Мирославе было, но подарок дядьки из головы не шел. Ей так ленты понравились, что с утра самого она отправилась в соседнюю избу. Именно в ней брат любовь отыскал, именно в ней Мирослава подругу обрела. Туда Мирослава привыкла идти за помощью и советом, с тех пор как матушка ее умерла.

Храбра – дочь соседки и невеста Святослава – ленты как увидела, так и ахнула.

– Ох, Мира, ты на празднике самая красивая будешь, – бормотала она, ленты разглаживая на коленях точно так, как это сама Мирослава еще вчера делала. – Такие ленты в нашей деревне никто себе позволить не может, а у тебя есть.

В словах подруги послышалась легкая грусть, и Мирослава поспешила накрыть ее руку своей ладонью. Хоть и без зависти говорила Храбра, а Мира почувствовала себя неуютно.

– Святослав тебе еще дороже и еще краше привезет.

Храбра неуверенно кивнула, и Мирослава насторожилась.

– Что не так?

Подруга нахмурила брови темные, губы поджала, а затем вздохнула горько.

– Не любит меня Святослав, Мира, не любит. Ходит все к нам, а замуж не зовет.

Столько горечи в словах подруги было, что Мирослава невольно о своей тоске забыла.

– С чего ты решила, что не любит? Раз ходит, значит, и замуж скоро позовет. Вот как Травный наступит, домой воротится и позовет.

Поймав взгляд подруги, Мирослава улыбнулась ободряюще, но печаль в глазах Храбры была бездонная, как омут лесной, и таким же холодным казался цвет ее глаз.

– Не пара я ему, – тихо всхлипнула подруга. – Отец твой так говорит. Да и сама я знаю. Куда мне, девке простой, да за сына купца замуж?

– Так если любит брат тебя, – всплеснула Мирослава руками. – Значит, и отца уговорит.

– Твою бы мне веру.

Мирослава не знала, как еще подругу утешить. Понимала, что отец и правда мог запретить Святославу жениться на Храбре, да только сама Мирослава подобного не слышала, и брат ничего такого не говорил. Хотелось Мирославе ободрить Храбру, слова добрые найти, но не смогла. Если отец запретит, то так оно и будет. Он хоть и любил своих детей, да только в доме против его слова никто пойти не мог.

Храбра всхлипнула еще раз, ладонью щеки утерла и Мире улыбнулась.

– Давай волосы заплету, – легонько потянула она Мирославу за рубаху, привлекая внимание. – Вплету ленты в косы твои, да глядишь, и сама жениха найдешь. А мне все одно – Травный ждать надо да брата твоего.

– Какой мне жених? – поворачиваясь к подруге спиной, рассмеялась Мирослава, думая о том, что и она Травный ждет больше любого праздника.

– Хороший, – прыснула Храбра. – Чтобы дочке купца впору был.

– Так не платье же выбираем, – враз нахмурилась Мирослава от слов подруги. – Жених он не впору должен быть, а по любви.

Храбра хмыкнула, но отвечать не стала, и Мирослава сникла. Что, если и правда отец брату не разрешил на Храбре жениться? Значит, и ей он жениха сам найдет? Не хотела так Мирослава. Вообще замуж не хотела, а хотела еще свободной гулять, плясать на праздниках да с подругами веселиться. А коль влюбится в кого, тогда уж и замуж можно.

– На праздник пойдешь? – прерывая затянувшееся молчание, спросила ее подруга. – На площади уже чучело поставили, глядишь, и скоморохи забредут в нашу деревню.

– Не знаю, – покачала головой Мирослава. – Как-то тоскливо без Свята.

– Да полно тебе, Мира, – Храбра затянула потуже косу и обмотала ее Мире вокруг головы. – Не будешь же ты до самого Травного в тереме сидеть. Так и заболеть от тоски недолго. Да и мне компания нужна, – тише добавила подруга. – А с тобой и мне не так печально будет.

Мирослава обернулась через плечо, подруге в глаза холодные заглянула. Разливалась там тоска такая сильная, какую одно лишь сердце разбитое приносит, и стыдно Мирославе стало. Храбра любила Святослава, оттого так печальна была, и Мира не могла от горя ее отвернуться.

– Я спрошу у дядьки, – сжав ладонь подруги, улыбнулась она несмело. – А если разрешит, зайду за тобой.

Храбра улыбнулась и порывисто обняла Мирославу, отчего у той на душе тепло стало.

– Спасибо, – обнимая подругу в ответ, произнесла Мирослава.

– Да мне-то за что? – рассмеялась Храбра.

– За косы да за дружбу твою.

– Ох, Мира…

Мирослава так и не поняла, что же хотела сказать ей Храбра. Отстранившись от подруги, она поправила прядки, что Храбра в косу ее не стала вплетать, и поднялась с лавки. Надо было домой идти, обед готовить да на праздник у Горына отпрашиваться. И хоть не сомневалась Мирослава, что дядька не будет против, все ж не могла обойти наказ отца – во всем слушать Горына как его самого.

Мирослава не ошиблась – Горын легко отпустил ее на праздник. Хотел было с ней пойти, да потом передумал. Сказал, что ей полезно будет с подругами время провести, а Мирослава и рада была. Впервые после отъезда отца с братом дышалось ей легко, тревоги ушли и настроение поднялось.

Деревня гудела, народ стягивался к площади, откуда уже доносились звуки веселья скоморошьего. Снег задорно хрустел под ногами, словно понимая, что власть свою он скоро потеряет и сменит матушка-земля белое покрывало на зеленое.