Через овальное под лестницей окно

С первой книгой Анны Бру читатель встретился больше года назад. Это был стихотворный сборник «Неведомо зачем», издательство «Алетейя», СПб. Его презентация успешно прошла в мае прошлого года в Москве, в Доме русского зарубежья им. А. Солженицына. Это был интересный, памятный вечер. Звучали ажурно мелодичные стихи поэтессы:

 
В абсурде фиолетовой ночи
Ножи в тортах торчат, как минареты.
Из спичек воздвигаю я Кижи
В дыму твоей последней сигареты.
 

И ранние, по ощущенью мира, строки Анны:

 
Сбивая варежкой сосульки на Покровке,
Я пробегу по тротуару без труда.
Стучит капель по барабанной перепонке,
И впереди уже грядет моя судьба.
 

* * *

Теперь в руках мы держим новый сборник поэтессы. Здесь лишь несколько уже знакомых нам стихотворений. А большинство – или прежде не печаталось, или не так давно написано, – и нам представлена возможность для себя их открывать.

Палитра красок поэтессы необъятно широка. Иссиня-чёрный фон трагических стихов («Евдокия», «На смерть Ю.П.») сменяется беспечно-беленьким, окрасившим стихотворение «Платочек», которому за три четверостишья придётся много раз подкорректировать свой тон.

Потом вдруг возникает выплеск цвета ярко-энергического, взрывного:

 
Далёкой юности желанья уцелели:
Любовь, вино и быстрая езда.
 

Лишь стоит прочитать внимательней, за часто явно нарочитой простотой стихотворений Анны Бру скрывается многополярный, многоликий мир столь самобытной поэтессы.

Ирония, сквозящая из некоторых строк, отнюдь не дань постмодернизму. Скорее, это чисто русская привычка посмеяться над собой:

 
Так вот и я, лохмата и смугла,
Росла как саженец, оторванный от почвы,
Цеплялась корешками, как могла,
За небо – в сандалетах без подошвы.
 

* * *

С особым интересом и вниманием мы, напоследок, приоткроем избранные главы из «Панк-хроник советских времен». Исторически эта книга написана Анной по-английски. Выбрав для данного сборника специально разрозненные главы, писательница их перевела. Благодаря этим авторским переводам сделалась возможной встреча российского читателя с прозой поэтессы. Знакомство, прямо скажем, интригующее.

«Когда дверь открывается, я вижу Землю под лестницей в овальном туманном окне и представляю, как покину это место навсегда», – едва не первое воспоминание малышки.

Хоть велико желание обрисовать события «Панк-хроник», но вряд ли следует пускаться в пересказ. Читатель сам, нам представляется, не сможет оторваться.

Глубокими и самобытными стихами, захватывающей, аскетичной, жесткой прозой – сильна уверенность, что равнодушным эта книга не оставит никого.

Олеся Трунина

Стихотворения

Евдокия

Моей бабушке, принявшей мучительную смерть, обварившись кипятком

 
С безотказностью так, шаг за шагом,
Испытала терпенье судьбы.
За колючим насмешливым взглядом
Ты скрывала тоску голытьбы.
 
 
Ты томилась по праздничным платьям,
По серёжкам, ботинкам из кож,
По горячим и крепким объятьям
Молодца, что лицом так пригож.
 
 
На работе, и нощно, и денно,
Жизнь свою проживала в пару.
На людей ты смотрела надменно,
Возвращаясь домой поутру.
 
 
В Колизее, на старом бульваре,
Где ночами крутили кино,
Утопая в сигарном угаре
Поэтесса глотала вино.
 
 
На ситро, бутерброд с колбасою,
Денег хватит, а после – конец.
Удавиться ль своею косою?
Или, может, пойти под венец?
 
 
Шепот нервный застрял за зубами,
Заскорузла в ожогах дыра.
В кипятке, как в бурлящем Цунами,
Обварилась Дуняша вчера.
 
 
Свечи белые пахнут гробами,
Встал часов беспощадный завод,
И над скорбно крещёнными лбами
Божий храм, а потом небосвод.
 

«Застыло время, может, навсегда…»

Зое

 
Застыло время, может, навсегда,
Тюльпан поник в зелёных панталонах.
Весь мир стоит. Не ходят поезда.
И я как будто снова молода,
Купаюсь на подстриженных газонах.
 
 
Что сделалось, и чья во всём вина?
Спокойствие клонится к зоне риска.
 
 
Оставьте девочку, пускай поёт она
На крышах Амстердама по-английски.
 

«Звенел трамвай, скрипели сани…»

 
Звенел трамвай, скрипели сани,
Снег таял прямо под ногой.
Жива, наперекор гаданьям,
Я шла к метро по мостовой.
 
 
Ты провожал меня глазами,
Не думал ты, что не вернусь.
А я шептала лишь губами:
«Тебя я больше не боюсь».
 

«Вы поднялись из-за стола…»

Володе Морозову

 
Вы поднялись из-за стола,
Салфетка пала мёртвой птицей.
Так, в атмосфере торжества,
Простилась я с самоубийцей.
 
 
Осенний ветер дунул из-под двери,
Взглянули вы на нас, как на чужих.
Я знаю, что никто мне не поверит,
Но вы уже не числились в живых.
 
 
Мне позвонит одна из ваших бывших,
Что вас нашли висящим на ремне…
 
 
И что нам делать, вас любившим,
В пропахшей водкой тишине?
 

«Есть зависть к тем, что умерли так рано…»

 
Есть зависть к тем, что умерли так рано,
В зените славы, в блеске красоты.
 
 
А жизнь всё капает из сломанного крана
В мерцающей вельветовой ночи.
 

Жертва

 
Кольца Садового угрюмое ненастье
Обрушилось внезапно с облаков.
Её он держит крепко за запястье
В одном из прилегающих дворов.
 
 
Упрямых глаз бездонные глубины
Как омуты чернеют подо льдом.
Неловкий шаг – зелёная от тины,
Она всплывёт, отвергнутая дном.
 
 
Визг тормозов, сирены воют,
Ко лбу волос прилипли завитки.
Её у Склифосовского обмоют
И швы из шёлка разукрасят ей виски.
 

«Воспоминания, как жгучие сапфиры…»

ПФК

 
Воспоминания, как жгучие сапфиры,
Бушуют в аметистовой волне.
Судьба нас растранжирила по миру,
Вчера тебя я видела во сне.
 
 
Мы исчезаем гордо и степенно,
Не теребим гнедого старого узды.
Друг друга будем помнить непременно,
Мясницкую и Чистые пруды.
 

Детские забавы

 
Девчонка в парусиновых туфлях
Осталась в этой жизни без присмотра.
Она мечтает вечно жить в стихах
И есть кусочки яблочного торта.
 
 
Её пальто запачкано бензином,
Одёжка выцвела, и вытерлось сукно…
 
 
Немногим беспризорникам дано
Так грациозно уколоться героином.
 

«Я молодою головой на старой шее…»

ДБ

 
Я молодою головой на старой шее
Кручу из любопытства, как дитя.
Далёкой юности желанья уцелели:
Любовь, вино и быстрая езда.
 
 
В аллее отцветающих магнолий
По-прежнему тянусь к тебе рукой.
Ты разделил со мной скитальческую долю.
Готов ли разделить со мной покой?
 

«Сбивая варежкой сосульки на Покровке…»

 
Сбивая варежкой сосульки на Покровке,
Я пробегу по тротуару без труда.
Стучит капель по барабанной перепонке,
И впереди уже грядёт моя судьба.
 
 
А у черёмухи в Машковом переулке
Уж набухают изумрудные листы.
Я отправляюсь по бульварам на прогулку
В браслетах из кудрявой бересты.
 

В утробе

 
Земных полей далёкий небосвод
Манит меня мерцающей полоской,
Тревожный зов околоплодных вод
Как будто шёпот в Тишине Матросской.
 

Отголоски

 
Родившись затруднительно и в муках,
В день осени, дождливый и сырой,
Очнулась я в дешёвых серых брюках
На лавочке в метро на «кольцевой».
 
 
Заглатывая жёлтый мрак туннельный,
Держусь за поручень, как птица за червя.
Дыханье моей музы из вселенной
Я чувствую у своего плеча.
 
 
Локомотива электрическая сила
Меня уносит – может, навсегда?
С туманных сопок западных Курилов
Луна глядит раскосо на меня.
 
 
Моргает она белыми глазами,
Вся праздничная в облачном манто.
И, спрятавшись за теми облаками,
Скрывает оспой поражённое лицо.
 
 
Прощай, Цветной бульвар, моё почтенье!
Бубнят в аллее сонно циркачи.
Пьют пиво с воблой после представленья
Свободного паденья короли.
 

Вероятность

 
Я в облаках, с подносом из пластмассы,
Жую салата вялые листы.
Мотора реактивные фугасы
Ревут, не испугавшись высоты.
 
 
Забыты мною лестницы и стулья,
И мусор, и бензин на мостовой,
Забыты шляпы, туфли, пчёлы в ульях,
Забыты тополя на Беговой.
 
 
Вернусь ли я когда – никто не знает.
Умру ли я от пули басмача?
Иль до смерти меня кто укачает?
Или взорвусь, на демонстрации крича?
 
 
А, может быть, меня пырнут кинжалом.
А, может, глыба свалится с небес.
А, может, скорпион достанет жалом
И мне могилой станет темный лес.
 
 
Судьбы моей я старая игрушка.
Руки уж нет, и зрение не то.
Кукует всё ещё моя кукушка,
И я ношу любимое пальто.
 

Прощание

 
Москвы-реки тяжёлая вода
Покачивалась сонно на рассвете.
Глаза твои застыли навсегда,
И лужа крови ссохла на паркете.
 
 
Лежишь теперь, прозрачная, в гробу,
Как птица, что с небес, и голубая.
Ты отыскала наконец свою судьбу
И сгинула навек, нас всех прощая.
 

«Смолк колокола звук, пропев вечерню…»

Брату

 
Смолк колокола звук, пропев вечерню,
И выплыла холодная луна,
Чтоб осветить дорогу в богадельню
И стен её пастельные тона.
 
 
Красавицы-природы безразличье
Бушует на могиле за рекой.
Москвы золотоглавое величье,
Храни души измученной покой.
 

«Определённо холодны…»

 
Определённо холодны
Во льду московские пруды.
Сверкает снег, алмазов полный —
Беспечный баловень воды.
 
 
Скользим, в полночном звёзд сияньи,
По Чистым призрачным прудам,
И от горячего дыхания
Луна разбилась пополам.
 

Розы твои

 
В абсурде фиолетовой ночи
Ножи в тортах торчат, как минареты.
Из спичек воздвигаю я Кижи
В дыму твоей последней сигареты.
 
 
Пластинка нашей пламенной любви
Проиграна на скорых оборотах.
Шрапнель ещё свистит из-под иглы,
Минуя сердце, отупевшее в заботах.
 
 
Но ты – ты преподносишь мне цветы
В залог привычного земного постоянства,
Как будто свет давно исчезнувшей звезды
В таинственном космическом пространстве.
 
 
Мы обнимаемся. В объятьях осторожность,
Страсть миновала, вся исчерпана до дна.
Моей души сиротской беспризорность
В букетах роз твоих погребена.