По-настоящему

Герман открывает глаза и внимательно на меня смотрит. Так он еще никогда не смотрел – заставляя меня сотрясаться крупной дрожью и закипать мою кровь. Так смотрят на того, кто дорог, так смотрят на желанную женщину…

Свет от фонаря отражается в Дашкином взгляде, делая его блестящим. Я смотрю на девчонку, с которой у нас все должно быть не по-настоящему, а чувствую такие фейерверки в крови, башке и под резинкой трусов – что более настоящего просто не может быть! А она стоит и хлопает глазами, спрашивая, что случилось.

И я не ожидаю, когда в один короткий шаг он оказывается близко. Близко настолько, что его губы чувствую на своих, а мои руки уже опутали его шею. Когда они успели там оказаться? А мой язык? Когда он успел очутиться во рту у Бондаренко? Я даже не берусь развивать эту тему, потому что переключаюсь на другие ощущения. Они, как всемирный потоп, накрывают с головой, куда-то затягивают, где Герман, вжав меня в стену рядом с дверью, поднимает вверх мои руки и перехватывает оба запястья пальцами одной руки, а второй настырно проводит по моему бедру, оставляя на коже под тканью джинсовых шорт ворох предательских мурашек. Я тону в этом океане из эмоций. Тону в его губах: напористых, немного грубых, но очень смелых. Очень. Его губы быстрые, не успеваю за ними, я практически ничего не делаю, ведь я…так не умею. Это что-то очень взрослое, что-то очень откровенное, но мне нравится. Мне очень нравится. И ему нравится, когда у себя во рту чувствую его стон. Он добирается до каждого участка моего тела. Проходит по мне электрическим разрядом и вспыхивает внизу. Внизу живота, там, где очень тепло. Умоляюще тепло. Провожу по мужским оголенным плечам. К шее и обратно. Хаотично вожу ладонями по горячей коже. Она гладкая и мужская, чертовски мужская. Эти ощущения под кончиками пальцев – новые, будоражащие. Мои губы горят, и под футболкой все горит, когда мужское крепкое обнаженное по пояс тело прижимается к моему. Мне нравится. Я словно оголодавшая.