От автора

Когда я узнал, что мое написанное в момент острого приступа чувства юмора авторское вступление к роману «На всех хватит!» собираются сделать аннотацией, то все, на что меня хватило, – это тихо сползти под стол.

Когда же по прошествии получаса я вновь сумел кое-как сфокусировать взгляд на мониторе, выяснилось, что к этой аннотации еще и подобрали соответствующую картинку на обложку. Даже две – так, на всякий случай.

А поскольку книга была всего одна, выбора у меня особого не осталось. Пришлось садиться и писать продолжение – для второй картинки.

 
Ход наугад, лот вперехват, без солнца в небесах.
Из тьмы во тьму, по одному, как Беринг – на парусах.
Путь будет прост лишь при свете звезд для опытных пловцов:
С норда на вест, где Западный Крест, и курс на Близнецов.
Свет этих вех ясен для всех, а браконьерам вдвойне.
В пору, когда секачи ведут стаю среди камней.
В небо торос, брызги до звезд, черных китов плеск,
Котик ревет – сумерки рвет, кроет ледовый треск.
Мчит ураган, и снежный буран воет русской пургой —
Георгий Святой с одной стороны, и Павел Святой – с другой!
…а Божий закон и людской закон – не северней сороковых!
 

Редъярд Киплинг. Баллада о трех котиколовах

Глава 1

Где-то на полпути между

Фриско и Акапулько, Крис Ханко

Отрый форштевень яхты «Принцесса Иллика» рассекал волны с тихим отчетливым шипением.

– Еще шампанского, Николай? – предложил я.

Бывший – до недавнего времени – резидент русской разведки отрицательно качнул головой.

– А вот я, пожалуй, не откажусь, – задумчиво глядя на бокал, сказал я и, повернувшись, крикнул: – Миссис Ханко! Не желаете ли присоединиться… вместе с еще одним «Клико»?..

– Сейчас, милый…

Полгода назад подобное обращение заставило бы меня подскочить не хуже сноллигостера^[1].

Я попытался в очередной раз воскресить в своей памяти тот – не столь уж, к слову сказать, далекий – миг, когда заспанный и донельзя удивленный старичок в потертой сутане объявил нас соединенными священными узами брака. И в очередной раз не сумел. В памяти остались лишь ветвистый рисунок молний за витражом, шум ливня и частое кап-кап-кап прохудившейся крыши, запах восковых свечей и горячая ладонь в моей руке. Проклятье, у нас ведь не нашлось даже колец – настолько спонтанно и быстро все получилось.

Не думаю, что старому священнику приходилось когда-либо проводить церемонию для столь странной пары. Одни только кобуры на поясе невесты… я вспомнил выражение ужаса, отразившееся на мгновение на его сморщенном личике, и подумал: в первый момент бедолага-священник попросту не разглядел, что один из его ночных гостей – женщина.

Впрочем, даже если бы все происходило по заранее намеченному плану и при ясном свете дня, не думаю, чтобы в мире нашлась сила, способная натянуть на будущую миссис Ханко белое платье.

Забавно, но я лишь сейчас осознал, что для того, чтобы второй раз наступить на те же грабли, избрал полную противоположность своей первой жены.

Лиз… теперь я наконец могу произносить ее имя, не чувствуя при этом вонзающегося в сердце ледяного лезвия. Вот она белые платья как раз обожала – хрупкая голубоглазая блондинка, сказочный мотылек, заботливо выпестованный в уютной тиши старинного луизианского особняка. Ее любили все, а уж родители и вовсе не чаяли в ней души. И даже в тот достопамятный день, когда она появилась на пороге, волоча за руку краснеющего юнца в ненавистной всем синей форме, и торжественно объявила им… черт, я был почти уверен, что мой будущий тесть попытается пристрелить меня, не вставая из качалки. Чудовищный мезальянс, невероятный, немыслимый моветон… я ведь даже не был «офицером и джентльменом»! Но ей и это сошло с рук, а сопротивление – увы, все мы крепки задним умом! – очередной выходке взбалмошного ребенка иначе как символическим назвать было сложно.

Что ж… Я, со своей стороны, честно попытался. Часами просиживал в столовой, пытаясь сначала хотя бы запомнить названия бесчисленных ножей, вилок, бокалов и прочих предметов сервировки, а потом научиться пользоваться ими естественно и непринужденно (дворецкий Джейкоб, бедняга-негр, к концу наших уроков явственно серел). Танцевал по ночам со стулом в вытянутых руках под вековым дубом, пока она однажды не проснулась посреди ночи и, не обнаружив меня рядом, не выглянула в распахнутое окно, не рассмеялась и лично не занялась моим обучением – ей нравилось играть со своей новой игрушкой.

И, конечно же, я читал, читал, читал, с безмозглой прожорливостью аллигатора проглатывая книгу за книгой. Время для этого тоже приходилось урывать от сна, и тесть однажды здорово удивился, обнаружив меня под утро спящим в библиотеке с томиком Вольтера на коленях. Не помню уже, что я спросил у него тогда, но мы проспорили почти все утро и к завтраку спустились… ну почти друзьями.

Именно Поль Дегран первым понял и сказал мне… когда же это было? Ну да, весной, мы с Лиз только что вернулись из Европы – она непременно желала показать мне Париж и, разумеется, добилась желаемого. Так вот, примерно через неделю после нашего возвращения отец Лиз во время одной из наших, уже мало-помалу входивших в привычку послеобеденных бесед, внезапно запнулся и тоскливо взглянул на меня. А полминуты спустя тихо сказал, что я никогда не смогу стать хорошим мужем для Лиз – потому что мальчишка-юнионист вырос из образа подобранного на улице щенка. Тогда я не понял – или не захотел понять… и наш брак продлился еще год, три месяца и двадцать один день.

Ох, Лиз, Лиз… Стоило мне лишь прикоснуться к этому, казалось бы, надежно запертому в дальнем закутке памяти сундуку, как воспоминания ринулись наружу, словно всполошившиеся кролики. Апрельский Париж… небольшая уютная гостиница на берегу Сены. «Город маленького кораблика» напоминал тогда одну большую стройку – префект Наполеона Третьего барон Осман мыслил масштабно, как заправский архимаг, парой росчерков пера превращая кварталы лачуг в ряды фешенебельных особняков, и мы просыпались по утрам от грохота ломовых телег по булыжной мостовой. Первые несколько дней мне, заокеанскому провинциалу, было чертовски сложно свыкнуться с мыслью, что все звучные названия из книг – Лувр, Пале-Рояль – находятся в считаных минутах неспешной ходьбы по набережной. Правда, на саму воду лучше было не смотреть, да и принюхиваться особо не стоило – а когда мы увидели, как ее набирают парижские водовозы, то единогласно решили заняться дегустацией французских вин.

Это были упоительнейшие дни – дни, когда мы целовались на Мостике Влюбленных, катались в кабриолете по Елисейским Полям, слушали вечернюю мессу, стоя у Нотр-Дам, бродили по Латинскому кварталу… Я улыбнулся, вспомнив, как на третий день, точнее, вечер этих прогулок сцепился с пятеркой подвыпивших студентов. Они увязались за нами… я не понимал их фраз, а покрасневшая Лиз отказалась перевести, но одни лишь ехидные ухмылки и наглые сальные взгляды, скользившие по ее белому платью, были, по моему мнению, вполне достаточным основанием.

Их было пятеро, и драться они, наверное, умели – в обычной уличной драке. Но по сравнению с Rebel Yell и штыковой за баррикаду на Балтимор-стрит – все равно что выпускать изнеженных комнатных собак против матерого волка^[2].

Потом, в маленьком ресторанчике на углу, Лиз долго протирала мои, как она сказала, «рыцарские раны» смоченным в коньяке платком. Закончив же, потребовала у смуглого, больше похожего на грека, чем на француза, гарсона мороженое и заявила, что до темноты мы в гостиницу не вернемся. Потому как мой вид: стремительно наливающийся синяк под левым глазом, ссадина на полщеки, измятая одежда и характерный аромат на десять ярдов вокруг – способен напугать нашу хозяйку до обморока.

Мы поднялись на холм, и там, на фоне растворяющейся в вечерних сумерках белой громады Сакре-Кер один из местных обитателей за час и три франка запечатлел нас на акварели. А следующим утром мы отправились в Версаль…

– А вот и я! – торжественно объявила капитан «Принцессы Иллики», поставив на столик угловатую бутылку, украшенную до боли знакомой черной этикеткой, и, резко развернувшись, крикнула: – Мак, не спать за штурвалом!

– Вообще-то, – напомнил я, – речь шла о шампанском.

– Этим дурацким изобретением болвана-монаха ты, Крис Ханко, можешь сколько угодно накачиваться без меня, – весело отозвалась моя жена. – А раз уж позвал, то тебе придется смириться с моим выбором. N’est-ce pas^[3], граф?

– Вы великолепно выглядите в этой форме, – дипломатично отозвался Рысьев. – Нашивки Коммодора Флота Ее Величества, если не ошибаюсь? Шляпа, правда, немного выбивается…

– Вы уже семнадцатый, кто это говорит.

– Девятнадцатый, – поправил я. – Ты забыла приказчика в магазине… и меня.

За это напоминание я был немедленно вознагражден взглядом, исполненным далеко не признательности, и в очередной раз тихо порадовался тому, что мне после первой примерки удалось уговорить Бренду расстаться хотя бы с кобурами.

После того как оба отрекомендованных нам «лучших военно-морских портных Фриско» практически в одних и тех же выражениях отказались порочить «высокое искусство своего ремесла» – это выражение меня восхитило особо! – шитьем капитанского мундира для дамы, мне пришлось… Скажем так, провозись я столько же над лотком в какой-нибудь пограничной речушке, добыча составила бы не меньше полуфунта. Умей я сам выступить в роли бравого капитана… но что поделать – в моем родном Кентукки с водными просторами неважно, условие же, выставленное мне свежеиспеченной миссис Ханко, было категоричным: настоящий капитанский мундир против штурманских курсов.

– В остальном же, – продолжил русский, – форма идет вам как нельзя лучше. И, не премину заметить, отлично сочетается с кораблем.

– Еще бы, – буркнул я. – Эта посудина на самом деле – крейсер в шкуре яхты.

Идея о свадебном морском круизе принадлежала Бренде. По ее собственному выражению, захотелось с шиком продефилировать мимо кое-каких окон. Мысль об обычном экипаже была отвергнута, как обладающая недостаточно убойной силой, а вот собственный корабль… наверное, на меня в тот момент нашло очередное умопомрачение в виде призрака удаляющихся белых парусов. Впрочем, все могло быть не настолько уж и плохо, только вот решение заказать корабль у гномов… да, конечно, это была единственная контора, в ценнике которой значились хоть сколь-нибудь приемлемые для нас цифры. Но что, спрашивается, могут понимать в судостроении эти пещерные карлики?

А я ведь битых три часа объяснял этому сморчку в мятой шляпе, как выглядел тот, исчезнувший за горизонтом, ниэль. Приволок с собой дюймовую пачку рисунков, две гравюры… Чертов гном внимательно слушал, вежливо кивал, поддакивал в нужных местах, а в конце беседы долго и старательно заверял меня, что их почтенная фирма «Крамп и Гнуф» непременно выполнит все пожелания уважаемого клиента. Как же, как же…

Малыш Уин – интересно, что сейчас поделывает чертов полукровка? – помнится, поименовал схожий случай «нежеланием перестраивать технологическую линию». Папаша выражался проще: «Лень лишний раз почесаться!»

Этим коротышкам чихать было на мои рисунки – у них имелся «чертеж сторожевого корабля проекта 317-бис». И заказ от канадской береговой охраны на двадцать три посудины – так почему бы не приплюсовать к ним еще одну? Оптом ведь выходит дешевле, а предоплата все равно уже взята. В приложенных же к контракту спецификациях указана «парусно-двигательная яхта, такой-то длины, сякой-то осадки» – получите и распишитесь! «Что?» – «Как это «не то»? Паруса есть?» – «Да, если эти ублюдочные бабочкины крылья можно назвать парусами!» – «Вы ничего не понимаете, это последнее слово технического прогресса, рангоут с развитой механизацией…» – «В гробу я видел вашу механизацию… я какой изгиб форштевня заказывал? Это, по-вашему, лебедь?!» – «Это, по-нашему, наконечник эльфийского меча, если вы, мистер, такой уж приверженец эльфийских мотивов, а вообще-то данная конфигурация – оптимальная по критерию скорость-мореходность – получена в результате полутора сотен натурных экспериментов в опытовом бассейне!» – «Да я вас…» – «Не советую, э-э, человек, не советую, на нашу фирму работают лучшие юристы Западного побережья, тоже, кстати, люди… искренне не советую связываться. Съедят!»

Впрочем, Бренде яхта понравилась. Паруса, изгибы – это все ерунда, заявила она, глядя на стоящее у пирса угловатое убожество. Главное – у кого больше пушка!

Пушка на гномьем творении, конечно же, была. И даже не одна. Длинноствольная скорострелка в носовой полубашне и легкая мортира на корме. Попадись нам под горячую руку какой-нибудь «Дункан»^[4] – пяти минут хватило бы на превращение его в щепки и пузыри.

Еще на яхте имелся таинственный «турбозубчатый агрегат», теоретически – я начинал ненавидеть это слово, особенно в устах гнома! – умеющий сообщать этой морской разновидности утюга гигантского фантастическую скорость в двадцать пять узлов. Это если коротышки просто-напросто не подкупили комиссию во время прохождения мерной мили. Потреблял сей агрегат, судя по итоговой цифре в смете, представленной мистером Спарксом, неулыбчивым механиком – разумеется, гномом, нанятым по рекомендации все тех же Крампа и Гнуфа, исключительно серебро.

Что мы будем делать с яхтой по окончании свадебного путешествия, я пока не знал. Но вариант с поднятием веселого Роджера готов был рассмотреть всерьез.

Где-то в Меланезии, Малыш Уин

Вельбот стоял в мангровом болоте, ярдах в трех от берега, и доносившиеся из зарослей звуки побуждали Уина то и дело поглядывать на аккуратно уложенный вдоль борта пулемет.

Наконец из зарослей раздался особо громкий треск, сопровождавшийся чуть более приглушенными ругательствами на Старшей Речи.

Малыш усмехнулся и взялся за весло.

Роскошный, красный с многочисленным золотым шитьем – эполетами, обшлагами рукавов и так далее – мундир вексель-шкипера Пита Викки, равно как и украшавшая голову вышеупомянутого офицера треуголка с пером какаду, неплохо подходили для горделивого стояния на мостике или столь же надменного присутствия на каком-нибудь человеческом великосветском рауте. Против перемещения, тем более скрытного, по мангровой чащобе мундир решительно протестовал.

Впрочем, одежда спутника, точнее, спутницы вексиль-шкипера на первый взгляд подходила для этого занятия еще меньше – хотя бы потому, что причислить к разряду этой самой одежды, не особо кривя душой, можно было лишь высокие кожаные сапоги. Неширокий же пояс и дюймовые кольца-серьги ничуть не мешали всем желающим убедиться, что мисс Роника Тамм является подлинным украшением человеческой расы… если не акцентировать внимание на том, как уверенно она обращается с укороченной пятистволкой. Надевать что-либо более основательное мисс Роника отказывалась. Очень категорически.

Где молодая привлекательная европейка могла обзавестись столь странным тамбо^[5], Уин не знал и отнюдь не был уверен, что хотел бы узнать.

– Три! – выдохнул вексиль-шкипер, запрыгивая в вельбот. – Целых три, чтоб каменные черви им днище прогрызли, шхуны!

– Целых три или всего лишь три? – ехидно уточнил Малыш.

– Тебе смешно, да?

– Ничуть.

Мисс Тамм, как и подобало опытному наемнику, покинула враждебный берег последней, притом пятясь. То, какими телодвижениями… и теловращениями сопровождался этот маневр, заставило Малыша тоскливо констатировать, что он вот уже более двух недель пребывает вдали от семейного очага. Не то чтобы ему было столь уж непривычно воздержание… но к хорошему привыкают быстро, а за последние полгода миссис Уин, наверное, меньше всех прочих жен на свете заслуживала упрека в невнимании к супругу.

– Тогда чему, Тралла тебя пробери, ты улыбаешься?!

Злобный рык Пита Викки вывел полукровку из транса, вызванного гипнотическим покачиванием двух расположившихся как раз на уровне его глаз округлостей.

– Попытался представить, как могли бы выглядеть три нецелые шхуны.

Ответную фразу вексиль-шкипера заглушил надсадный рев подвесного мотора. Прочихавшись, чудо прогресса все же перешло на более мерное так-так-так-так.

Лавируя между топляками, Малыш с удовлетворением отметил, что по мере приближения к океану цвет лица Викки гармонирует с цветом мундира все меньше. Оказавшись же на борту кеча, вексиль-шкипер прежде всего снял треуголку, старательно вытерся добытым из кармана платком размером с хорошее полотенце, не преминув уделить особое внимание бороде, и, развернувшись к Малышу, примирительным тоном спросил:

– И все-таки, что нам делать с этими шхунами?

– Для начала, – спокойно сказал Уин, – я бы все же хотел услышать больше подробностей.

– Три двухмачтовые марсельные шхуны, – отрывисто произнесла Роника. – Одна явно глостерской постройки. На каждой по пять-шесть белых и примерно по пятнадцать матросов-канаков. Плюс сами ловцы жемчуга – еще две дюжины.

– Уже обшарили добрую треть лагуны, – ворчливо добавил Викки. – Еще день-другой – и они доберутся до отмели.

– Нашей отмели, – задумчиво уточнил Малыш.

– От тридцати до пятидесяти тысяч долларов, – вздохнул вексиль-шкипер. – Года через полтора, когда урожай созреет… но эти пещерные крысы не дадут ему созреть.

Урожай, тридцать процентов которого должно осесть в моем кармане, напомнил себе Уин. Да за такие деньги стоит перегрызть не одну глотку.

Он попытался представить себе этот жемчуг – окутанная нежно-молочным сиянием россыпь в две или даже три кварты. Потом перед его внутренним взором возникла Наури, чью изящную шею в несколько рядов обвивает жемчужное ожерелье… плюс еще одно на правой руке… и еще одно, из крупных, чуть неправильной формы, на талии… и больше на ней ничего нет…

– Интересно, с чего они вообще взяли, что здесь есть жемчуг? – произнес он.

– Разве можно предсказать, что взбредет в голову этим большеногам? – мрачно буркнул Викки, явно позабыв о том, что одна крайне вооруженная особа из числа помянутых большеногов находится не далее как в ярде от него. – Шепни одному из них, что в Антарктиде нашли золото – и через неделю Южный полюс окажется разделен на участки!

– И, разумеется, на каждом из этих участков будет красоваться патентованная палатка фирмы «Нуф, Снап и Дикенрайт», – усмехнулся Малыш. – А промывочные лотки…

– Я могу убить их. – Мисс Тамм осторожно прислонила пятистволку к бочке и, зевнув, деловито уточнила: – Всех.

– А патронов у вас хватит? – с интересом спросил Уин. – «Шинковалка», насколько я помню, держит темп три тысячи в минуту.

– Две восемьсот. И у меня с собой пять стопатронных магазинов.

– Ага. И ближайшее место, где вы сможете пополнить запасы, – Фриско.

– Или Сингапур, – кивнул Викки. – Нет. Твое рвение, Роника, достойно гнома, но если в лагуне потом отыщут хоть одну гильзу… риск слишком велик. С другой стороны, – продолжил он, развернувшись к Малышу, – возможно, нам удастся уговорить местных обитателей проделать эту, столь необходимую нам… работу.

– Возможно, – кивнул полукровка. – Когда мы были здесь в прошлый раз, здешний вождь среди прочего товара предлагал нам сушеные головы… белых тоже. Причем дешево – если пересчитать табак на деньги, выходило всего-то по два фунта.

– Думаю, – заметила наемница, – вы не смогли пройти мимо столь выгодных условий.

– Угадали, – кивнул Малыш. – Одну голову я купил. Рика Тревиса, штурмана «Сизой голубки». Бедолага месяцем раньше обыграл меня в покер на Гоблово… за три партии нагрел на пятнадцать гиней. Теперь вот никак не могу решить, что же с ним делать – то ли все-таки похоронить подобающим образом, то ли так и оставить на стене бунгало.

– Гномьи… кха-кха, головы там тоже были? – осведомился вексиль-шкипер.