© ООО ТД «Никея», 2025

Предисловие. К молодежи и не только

В отношении иностранного языка есть два понятия: изучать и осваивать. Никто из нас, родившихся в русскоязычной среде, не учил русский язык. Мы все освоили его в детстве, то есть он был передан нам через саму жизнь и общение. Некоторые потом вникали в детали грамматики, некоторые нет, но все мы говорим по-русски.

А вот человек, воспитанный в другой языковой среде, если захочет выучить русский, должен будет действительно учить его. Там уже будет необходимо учить грамматику и лексику, запоминать что-то и делать упражнения. Вот такие же вещи, очевидно, существуют и в отношении духовной традиции, ведь либо она есть, либо ее нет. Если она есть, тогда ты осваиваешь на практике с детства все то, что нужно.

Трудолюбие, покаяние, уважение к старшим, смирение, терпение, мысли о смерти, надежда на Бога и так далее. Все это передается тебе естественным образом через саму жизнь. А если в детстве всего этого нет, но есть желание иметь это, тогда ты начинаешь это изучать. Получается, мы сегодня изучаем православие, как иностранцы изучают русский язык.

Наша попытка приникнуть к собственным корням похожа на попытку англичанина или японца выучить русский язык. Никто из них не живет в этой среде, но они изучают ее и пытаются конструировать собственную жизнь на основании изученного, а не транслируемого. Я думаю, что в контексте христианства это, конечно, колоссально осложняет нам дело и рождает очень много опасностей.

Например, протестанты не верили в Церковь как в реальность, то есть Церковь как реальность их отталкивала от себя, и они конфликтовали с ней. Тогда они вознамерились на основании Священного Писания реконструировать Церковь святых апостолов. Это была попытка создать заново Церковь на основании библейских чертежей, попытка неудачная с точки зрения жизни духовной.

Наличие, например, духовного отца или просто верующего отца дает человеку неизмеримо больше, чем множество прочитанных книг. Церковь – это опыт, в который нужно войти. Существует опасность, что православие будет заключаться в хорошо переплетенных книжках с разными корешками и будет удобно стоять на полке.

А жизнь будет диктовать свои ценности, и на каждом шагу будет возникать конфликт. И придется либо отказываться от православия, стоящего на полке, как от безжизненной схемы, либо сочетать антихристианский мир с таким православием, как бы подделывая Учение под окружающий мир.

Но добрым фактом является то, что Церковь Соборная, Апостольская никуда не исчезла, она существует. Свой путь к ней может протоптать каждый человек, а тот мир, в котором мы живем, является пустыней лишь отчасти. То есть это пустыня с оазисами, и до них можно дойти, чтобы ожить и освежиться.

Так я вижу общую проблематику нашу. Это множество нравственных и умственных усилий в попытке воссоздать огромные масштабы того, что однажды было катастрофически утрачено.

Еще одна особенность этого разговора заключается в том, что размылось понятие молодежи. То есть к кому мы обращаемся, когда мы говорим о молодежи? Есть молодежь биологическая, а есть молодежь психологическая. Психологически какой-нибудь 50-летний человек, например, говорит: я себя чувствую молодым. Он лелеет какие-то мечты, например жениться и родить впервые ребенка. Инфантилизм затягивает время детства. Люди в 30 могут вести себя как дети. Старики не хотят стареть. Люди панически упираются в эту старость и не пускают ее к себе. И поэтому к кому мы будем обращаться в этой книге? Скорее ко всем вообще, чем только к молодежи.

Был такой трагичный случай в какой-то германской земле. Совершенно древняя старушка, помещенная в дом престарелых, сбежала оттуда. Когда спросили, почему бежала, она ответила: а что мне там делать с этими стариками? То есть она психологически себя не считала старушкой.

Поэтому, когда мы говорим о молодежи, мы вообще находимся в недоумении, какая аудитория возрастная вообще нас слушает и к кому мы обращаемся.

14-летний человек уже может быть молодым, но молод ли он по факту? 30-летний человек уже может быть старым, то есть психологически изношенным или повзрослевшим, а повзрослеет он или нет – это открытый вопрос. И кто-нибудь в большом возрасте тоже может вполне причислять себя к молодежи. Он хочет по-молодежному говорить, по-молодежному одеваться, и вообще не соглашается с тем, что осень его жизни наступила.

Поэтому я думаю, что говорить нужно по большей части обо всем, за исключением каких-то явных тем, которые относятся именно только к молодежи. Вопросы, связанные с полом, с созданием семьи, – это все-таки более молодежная тема. Все остальное, оно более или менее интервозрастное.

На пути к Богу

Проблематика, до которой нужно дорасти

В чем смысл жизни? Вокруг столько философий, религиозных систем, кому верить, как понять самое главное? Существует ли Бог и для чего нужна Церковь?

Это уровень проблематики, который делает человека человеком. Поэтому не все до этого уровня дорастают, но если дорастают, то на этом уровне их ждет вопрос о себе самих, о мире в целом, о бытии, ну и, конечно же, о Боге. В том смысле, есть Он или нет Его.

Это все вместе. Нельзя, например, думать, в чем смысл жизни, не задумываясь параллельно о Боге как Творце жизни и мира. Творец или случай создали мир? Сложные системы случайно не возникают. Пирамиду из пяти камней невозможно создать, не говоря уже о ДНК или о каких-то космических системах.

Для того чтобы исповедовать принцип случайности во вселенной, нужно быть упертым и ограниченным человеком или хулить Святого Духа. Если современный физик говорит, что мир возник случайно, это либо сознательно хулящий Святого Духа человек, либо какой-то полоумный человек. А если мы говорим о простых людях, то можно всю жизнь прожить без экзистенции, без этих всех тонких рефлексий, но если уже это пришло к человеку, то там есть некое ядро, в котором содержатся вместе все вопросы. Откуда я? Зачем и почему? В чем смысл страданий? Наличие перспективы или ее отсутствие, и что вообще является перспективой – лечь в землю, воскреснуть, переселиться или переродиться? Вопрос будущего очень важен. Зачем я? Зачем страдаю? «Кто меня враждебной властью из ничтожества воззвал?» Тогда неминуемо возникает вопрос о Боге. Он сторонний наблюдатель или прямой виновник всех событий? Он где вообще?

Я бы назвал это все некой пульсирующей, пышущей пламенем точкой, в которой соединены все самые важные вопросы человечества. И когда они приходят, человек начинает их решать или, интуитивно ужасаясь ответов, отодвигает их на задний план. Говорит: ладно, пойдем лучше выпьем, или пойдем на дискотеку, займемся этим лет через 15, я не хочу портить себе жизнь, мне всего лишь 25 лет. Потом, потом, не сейчас. Человек сознательно может отодвигать от себя эти вопросы, потому что, если в них серьезно упереться, то картина жизни серьезно поменяется. Есть вопросы, ответы на которые ничего не стоят, а есть вопросы, ответы на которые меняют жизнь.

И люди опять-таки чувствуют это и стараются не задавать такие вопросы. Многие люди стараются не задавать вопросов, ответ на которые им не понравится, но заставит их поменять свою жизнь.

Важной проблемой является соответствие возраста духовного возрасту биологическому. Потому что если у человека, например, уже седая борода, а эти вопросы в нем не возникли, тогда перед нами какая-то катастрофическая ситуация. Но часто бывает и так, что человек совсем юный, а его тревожат очень большие вопросы. Это тоже опасно.

В общем, нужно, чтобы сердце зрело вместе с физической оболочкой и человек задавал нужные вопросы в нужное время. Возможно, на данном этапе пастырь ему еще не нужен – но нужен философ. На стадии возникновения вопроса ему нужны будут книги, культурная среда людей, взбудораженных теми же вопросами. Может быть, старший друг-философ, может быть, какой-то подкаст философский на телевидении. Ему не надо сразу в руки Евангелие давать. Он должен окунуться в эту сладкую атмосферу философских полуответов – китайцы думали так, а греки считали вот так…

Так он погружается в проблематику всечеловеческую. И здесь еще не надо спешить с Евангелием. Потом уже на этом пути философского поиска человек зависает над бездной. И тогда уже начинается настоящее отчаяние, когда он понимает, что и Диоген, и Аристотель, и Конфуций дальше уже не помогут.