Пролог

Коричнево-желтые пустыни Марса.

Он не забудет их никогда. Каменистые проплешины бурой, местами потрескавшейся почвы сменяются здесь пятнами желтого песка, который может скрывать под своей толщей впадины глубиной в десятки метров. Техника на глазах проваливалась в них, за считанные секунды уходя в сыпучую пучину.

Этого не забыть, как не избавиться от непередаваемого ощущения одури, не отпускавшего с момента пробуждения от искусственного сна, и засевшего в подсознании чувства глобального одиночества, вызванного мыслью о семидесяти миллионах километров пустоты, что лежат между двумя планетами… А впереди ждет сама неизвестность в ее натуральном, практически безнадежном виде.

Вспышка…

Дымящиеся комья оранжевого суглинка разлетаются в стороны, оставляя за собой сизые шлейфы, осколки с ноющим визгом уходят на излете. Дымчатый светофильтр гермошлема не может полностью защитить глаза, они на миг слепнут, и ты внезапно ощущаешь себя вне времени, которое перестает существовать, будто близкая серия разрывов погружает разум в иной, субъективный темпоральный поток, который едва течет по сравнению с реальным бегом секунд…

Автоматика боевого скафандра еще работает, несмотря на истощение автономного ресурса и множественные осколочные попадания, повредившие часть внешних датчиков… В коммуникаторе шлема бьются звуки, но разум, истощенный боевыми стимуляторами, уже не воспринимает их как неразрывный информационный поток, а прихотливо ловит отдельные проявления боя, так же, как взгляд, мутный от перенапряжения и усталости, своенравно концентрируется на фрагментах порванной дымными шлейфами мозаике событий.

Сердце глухо бьется в груди, и каждый его удар отдает в виски горячей пульсацией крови.

Ничего удивительного: система жизнеобеспечения израсходовала весь запас боевых препаратов, и чуткая автоматика уже не может реагировать на выбросы адреналина – ей нечем сглаживать пиковые перегрузки моментальных стрессов, и на первый план вдруг выходит иная ткань ощущений – незнакомая, но древняя, как мир.

Так воевали в прошлом, когда между бойцом и реальностью не стояли системы метаболического контроля, нивелирующие чувства, поддерживающие разум в состоянии искусственного хладнокровия…

Приземистые постройки населенного пункта приближаются слишком медленно: автономный энергоресурс боевого скафандра почти исчерпан, индикаторы напряжения тлеют злобными красными огоньками, и сервоприводы^[1] усилителей мускулатуры работают лишь на тридцати процентах расчетной мощности.

Боевая экипировка весит четыреста килограммов, и при таком раскладе двигаться неимоверно тяжело, ноги глубоко вязнут в бурой грязи, а усилившийся дождь, будто в издевку, хлещет косыми струями; блеклая электростатическая полоска, периодически пробегающая по забралу гермошлема, уже не успевает смахивать капли воды, и они змеятся прихотливыми зигзагами, скользя по выпуклому бронепластику…

Смерть продолжает свой неистовый танец, но шум проливного дождя кажется громче, чем ватный рокот разрывов и басовитые, ритмичные стаккато бьющих со стороны поселка автоматических орудий.

Мысль о жизни и смерти уже не тревожит разум, прежние чувства глохнут, оставляя лишь одно стремление – двигаться вперед, навстречу частым стробоскопическим вспышкам огня. Это не хладнокровие и даже не отрешенность, а неведомое ранее, крайнее состояние рассудка, когда все самое страшное уже произошло и любые переживания становятся смехотворными на фоне той ритмики боя, что не отпускает измученный рассудок…

Вспышка…

Зрительный нерв уже не реагирует на яростный всплеск огня, лишь сервомоторы боевого скафандра на миг меняют тональность, звук их работы становится резче, когда механические псевдомускулы экипировки выходят в иной темп, компенсируя ударную волну…

Резкий поворот головы, беглый взгляд по сторонам, моментальное сравнение поступающих на компьютерный дисплей данных с реальной картиной происходящего внезапно концентрируют внимание на бегущей рядом фигуре, закованной в темную, испачканную грязью броню, а близкий грохот разрыва заставляет взгляд сорваться с крохотного оперативного окна тактической системы, мгновенно переключаясь на иное, гораздо более информативное и страшное восприятие событий.

Внезапно ожившее автоматическое орудие, скрытое среди недавних лесопосадок, ударило фактически в упор, и миг объективного времени вновь начал растягиваться в вечность, словно разум в очередной раз спонтанно вышел на невероятную для обыденности остроту восприятия: скорость мысли опережала реальный ритм событий, наглядно доказывая, что разговоры о потенциальных возможностях человеческого мозга – отнюдь не миф…

Он не видел острые жала снарядов, но зримо воспринимал инверсионный след, возникающий при их движении, – воздух терял прозрачность в зонах турбулентности, – однако мутные линии, прочертившие дождливую хмарь, были лишь мимолетной тенью наступившего потрясения…

Тугая очередь снарядов ударила в бегущую невдалеке фигуру, и он отчетливо увидел, как ломается броня, разлетается искрящимися брызгами осколков забрало гермошлема, из разорванных шлангов бронескафандра вдруг начинает извергаться вязкая струя маслянистой жидкости, мгновенно смешиваясь с дождем и мутно-красными облачками, сотканными из мельчайших капелек крови…

Сознание не выдерживает этой картины, в голове, в такт редким ударам пульса бьется отчаянная мысль: тебе не выбраться отсюда живым, все кончено, нет больше сил для надрывного бега… но усилившийся дождь рвет шлейфы дыма, прибивает частички гари к земле, и взгляду открывается расположенный в десятке метров бронепластиковый бастион, в амбразуре которого смутно виднеются курящиеся паром стволы перегретого от частой стрельбы автоматического орудия и копошащиеся за ним фигуры человекоподобных машин…

Молниеносный взгляд на контрольные дисплеи сразу же отрезвляет рассудок. Встроенные системы тяжелого вооружения скафандра недееспособны:

Тактическая ракетная установка – статус активна. Наличие боекомплекта – ноль.

РКАП-20 – активирован, боекомплект – ноль.

Нет времени на медленные танцы, как любил говорить капитан Шевцов.

Мокрый ствол «абакана» резко идет вверх, теперь уже мысли безнадежно отстают от машинальной реакции тела, преданно вздрагивает электромагнитный затвор, ритмично выбрасывая тусклый поток горячих гильз. Первые пули, снабженные титановыми сердечниками, выбивают острую пластиковую щепу из закругляющегося бруствера переносного укрытия, прошивая его насквозь; рука тут же исправляет ошибку, и появившаяся в поле зрения голова андроида вдруг разлетается вдребезги, выпуская искрящийся фонтан света из перерубленного оптоволоконного интерфейса; дальше следует рывок в сторону, и подствольный гранатомет издает очередь из трех хлопков, посылая термические фанаты по короткой траектории прямой наводки.

За узким разрезом амбразуры, внутри укрытия вспухает неистовый шар огня, и тут же начинают рваться боекомплекты, раскалывая бронепластиковый бастион на уродливые обломки, которые взмывают в воздух и катятся по земле, оставляя после себя причудливые, истекающие зловонным дымом расплавленные фрагменты…

* * *

Он вздрогнул и проснулся, всем телом ощущая мокрое прикосновение пропитанных ледяным потом простыней и бесконтрольные волны нервной дрожи, мурашками стягивающие кожу на затылке.

Во рту, порождая оскому, чувствуется знакомый железистый привкус.

Несколько секунд Климов лежал неподвижно, пока разум медленно выпутывался из тенет провального сна, потом, когда вязкая тишина и сумрак чужой спальни окончательно материализовались в ощущение действительности, он вспомнил, где находится, сел, брезгливым движением отбросив мокрую простыню, и машинально произнес:

– Свет.

Странно, но кибернетическая система отреагировала на посторонний для нее голос. Тускло вспыхнули квадратные сегменты потолка, оправленные в пластиковую имитацию лепнины, и границы восприятия сразу же раздвинулись до размеров спальни…

Он протянул руку, взял с низкого столика мятую пачку сигарет, оставленную тут прежним хозяином особняка, мельком взглянул на снятый с предохранителя «абакан» и прикурил, впитывая всем телом сухое тепло подогретого воздуха, поступающего из системы кондиционирования.

Сознание двоилось, словно душа не могла решить, что воспринимать как данность – покой и полумрак помещения или холодно поблескивающий металлопластик автомата, на котором серыми разводами виднелись высохшие следы воды и грязи?

Сизый сигаретный дым поплыл по комнате, смешиваясь с тонким ароматом цветущего травостоя, страшный морок медленно отступал, лишь мелко дрожали кончики пальцев да во рту по-прежнему было сухо и противно.

– Включи душ и окно.

Компьютерная система мгновенно отреагировала на голос. За тонкой пластиковой перегородкой раздался шелест воды, а часть стены напротив кровати внезапно утратила непроницаемость, неожиданно продемонстрировав панораму огромного города, по многоуровневым магистралям которого текли миллионы огней от движущихся машин.

Земля…

Родная благословенная Земля, где нет кошмарного ощущения одиночества. Реалистичное контрастное стереоизображение вызвало в душе глухую боль.

Земля… – будто заклятие повторил внутренний голос. Совсем недавно по меркам субъективного времени Климов мечтал о том, чтобы покинуть ее, вырваться из многомиллиардного муравейника, ощутить простор иной планеты, но теперь, после всего пережитого, он вдруг начал впитывать каждой клеточкой своего тела успокаивающий пульс жизни…

Все познается в сравнении, люди не склонны воспринимать чужой опыт, и ему понадобилось лично взглянуть в бездонную чернь космического пространства, чтобы осознать пугающую пустоту Вселенной и научиться ценить незримое единство миллиардов людей…

* * *

Спустя десять минут он вышел из ванной комнаты.

Компьютерная система роскошного особняка, настроенная на привычки незнакомого Климову человека, уже приготовила кофе и убрала постель, спрятав кровать в вертикальной нише, за раздвижными облицовочными панелями.

Мельком взглянув в зеркало, он остановился.

Он обманывал себя – ночной кошмар не ушел, лишь затаился на время за лихорадочным блеском глаз.

Он едва не рассмеялся в лицо собственному отражению.

Панорама земного мегаполиса, раскинувшаяся в глубинах электронного окна, скорее всего, являлась данью ностальгии либо обобщенным напоминанием о метрополии, а может быть, простой, ничего не значащей картинкой из набора стереослайдов – Климов понятия не имел, что за человек проживал тут до последнего времени…

– Погаси окно.

Экран потемнел, затем слился с фоном стены, восприняв текстуру отделки.

С тихим шелестом к ногам Климова подкатил низкий столик. Он взял чашку с кофе, обжигаясь, выпил его и подошел к дверям спальни.

Сбоку, в пяти сантиметрах от пола, к пластиковому косяку был прикреплен ультразвуковой передатчик невидимой для глаза электронной «растяжки». Взрывной заряд располагался по ту сторону дверей. Присев на корточки, он осторожно дезактивировал прибор, снял его с креплений и открыл дверь.

В доме царила глухая, ватная тишина. Отложив взрыватель, Иван вернулся в спальню за «абаканом» – автоматической штурмовой винтовкой, состоящей на вооружении Российских военно-космических сил.

Спустившись по лестнице в обширный холл, он увидел свой боевой скафандр, очищенный от грязи и подключенный к системе энергопитания пустынного дома. Рядом лежала его выстиранная форма, и недавний морок окончательно исчез, истаял, будто разом вернулась память…

«Сколько же я проспал?..» – Климов помнил, как, оставшись один, он отбил внезапную контратаку андроидов, добрался до небольшого покинутого людьми поселения, зашел в первый попавшийся по пути особняк, понимая, что силы вот-вот окончательно оставят его. Нужно было дать отдых измученному телу, зарядить энергоблоки боевого скафандра, а главное – попытаться наладить связь. Но коммуникатор упорно молчал, и после нескольких безуспешных попыток связаться с кем-либо из десантных групп сил у Ивана хватило лишь на то, чтобы выбраться из перепачканной липкой грязью бронированной оболочки, достать из технического отсека кабель подзарядки с универсальными разъемами и, подключив скафандр к локальной энергосети, подняться на второй этаж.

Он установил растяжку на входе в спальню и, дойдя до чужой постели, рухнул на нее, чтобы провалиться в кошмарный сон.

Проспал он всего полтора часа.

Панорама земного мегаполиса, которую демонстрировало электронное окно, была не более чем иллюзией.

Сквозь прозрачные двери особняка он видел низкие, хмурые марсианские облака.

«Мне никогда не вернуться на Землю…» – пришла из глубин подсознания отчаянная, удушливая мысль.

Он отогнал ее прочь.

Надев форму, Климов осмотрелся, теперь уже внимательнее, и взгляд быстро отыскал покатый корпус бытового робота, который застыл в отведенной ему нише, изредка помаргивая зелеными индикаторами резерва.

Ясно, значит, еще как минимум один такой же робот находится в спальном помещении, а все комнаты в доме соединены пневматической системой транспортировки, иначе как объяснить, что его форма, снятая и брошенная на полу подле кровати, оказалась тут, тщательно выстиранная и отглаженная?

Посмотрев на скафандр, Иван присел на край стола. Внимательный осмотр экипировки, которую робот тщательно очистил от грязи, показал, что, кроме множественных выщербин на бронепластинах, иных серьезных повреждений нет, но стоило задуматься: будет ли толк от четырехсот килограммов сервоприводной оболочки, если боекомплект встроенного оружия израсходован да и система боевого поддержания жизни истратила все метаболические препараты?

Не лучше ли идти налегке, полагаясь на собственные силы?

Рука машинально коснулась сенсора активации, расположенного за открытым забралом гермошлема, но шли томительные минуты, а коммуникатор, автоматически меняющий частоты связи, издавал лишь ровное фоновое шипение помех.

Климов коснулся другого сенсора, и броня послушно раскрылась, взвизгнув сервомоторами.

Он аккуратно отделил от внутренней оболочки свой бронежилет, затем освободил от магнитных креплений разгрузку, в клапанах которой покоились запасные магазины к «абакану», комплекты первой помощи, рационы выживания и три ножа – один универсальный и два метательных.

«Пойду налегке», – окончательно решил он, надевая бронежилет.

Связь отсутствовала, но это не означало, что он остался совершенно один. В атмосферу Марса одновременно погружались пять десантно-штурмовых модулей, на орбиту вокруг планеты в течение суток должен выйти крейсер «Светоч», значит, тишина в эфире вызвана чисто техническими проблемами.