© Андрей Киров, 2021

ISBN 978-5-0053-8247-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ТЁМНЫЕ ВОДЫ

(Памяти Б. Виана.)

Июльское солнце в этом году было щедро на температурный креатив в атмосфере нашего района. Район в протоколе Миннезингеров был под номером 248.

Так мне во всяком случае казалось, когда я сидел на кухне в своей однокомнатной квартирке на первом этаже, и допивал вторую бутылку пива. Не буду называть марку, чтобы не провалилась реклама на телевидении, а то уже полтора месяца ходят слухи, что они хорошо заплатили этому помойному теле-канальчику, чтобы толкнуть псевдо-хмелевый суррогат. Хорошо, что я ещё догадался подержать пиво в морозилке час: пить ледяное сейчас – и в самом деле создавалась иллюзия, что это – вещь и, что от него получаешь удовольствие, даже не взирая на слегка шибающий в нос привкус горелой резины. Тем более в такую жару: квартиры из модернизированного гипсокартона, сляпанного на скорую руку – наш 18-тиэтажный блок-хаус прогревались так, что не помог бы и пропеллер от самолета, если б его использовать в качестве охлаждения раскалённого, спёртого, душного воздуха в этих, мало пригодных для проживания, домино-коробках.

Что температура на улице – «о-го-го!» – возвращаясь к первой фразе, то есть далеко за плюс сорок градусов, к каким смело можно прибавить ещё двадцать, да десять накинуть сверху, я понял потому, что у заморенных жарой, сидящих на проводах, как скарабеи на куче навоза, птичек, перья ни с того ни с сего начинали дымиться, того и гляди готовые вспыхнуть, и пичуги орали от боли благим матом, с кем случилось такое несчастье, и клином бросались в резервуары с холодной водой специально предназначенные для разбрызгивания на городские тротуары; асфальт тоже размякал и становился как йогурт, и в некоторых местах начинал дымиться; такие места, граждане, будьте внимательны, обходите стороной, иначе от солнечного жара накатывающего сверху, и поднимающегося от асфальта, может треснуть черепушка – копытом дикого мустанга вам в грызло.

Поставив пустую бутылку под стол, приглушив модем в теменной доле головного мозга, настроенный на ультразвуковую волну, съев бутерброд с маслом и куском слабосолёной тихоокеанской сельди, предварительно прижав безымянным пальцем её хвост, чтобы не двигался, не возил по маслу, пачкая мне пальцы, которую, кстати, сельдь, я поймал сачком в районе Каймановых островов, в самый джекпот косяк проходил, очень удачно получилось, и её надо было обязательно съесть, а то при такой жаре она могла и стухнуть, даже в холодильнике, я что, зря три часа на баобабе сидел, закидывая удочку в пролив где поглубже, хорошо местные и залетные обезьяны, наблюдающие за моими неудачными манипуляциями с удилищем и жарко комментирующие мои действия на своем обезьяньем языке очень напоминающем иностранный диалект, а некоторые и снимающие на смартфоны, чтобы выложить потом в соци-индатруанальных сетевых затонах в тик-токе для продвинутых мартышек (они там морды корчат на радость другим мартышкам, лайкующим им не по-детски), вдруг заорали хором, когда одна из обезьян в желтых лосинах – чтоб мне квазимода приснилась – такая назойливая, и в топике от зурбагана, засекла в бинокль, как огромный густой косяк сельди зашёл в узкий пролив: с правой стороны рос баобаб, где я сидел на самой толстой нижней ветке, а обезьяны сплошь облепили все остальные ветви древесного исполина. И вот они загалдели на нескольких языках: смотри, чувак, вон идёт косяк сельди, а одна обезьяна, меня, говорит, Бриджит зовут, я прямо из города Парижа, в кино там снималась в главной роли, а теперь в тик-токе торгую фейсом*, – у меня хорошо получается на текущий момент, самый высокий рейтинг среди мартышек я прилетела на личном суперджете, собранном на мебельном комбинате имени Кантимира Бичунковского, – очень возбудилась от азарта и свалилась прямо в воду, но всё-таки успела в полёте удачно селфануться-факануться. Тут косяк, не рассчитав ширину пролива, уплотнился до такой степени, что многих начало выдавливать из воды. Жирные селёдки, по жирности не уступающие любителям детективно- помойного жанра, десятками стали выпрыгивать из воды по собственной инициативе. Видя такое дело я бросил удочку, схватил сачок, – они прямо сами в него валились, успевай вовремя подставлять, спасибо мартышкам вовремя подсказали. Да и то положа руку на сакральный орган – они тоже на этом селфи хайпанули круто для яндекс-дзена, тик-тока и лайки. Так что вернувшись с островов я не только на тропическом солнце подзагорел до волдырей, поел игольчатых скатов под соусом из тропиканки и попил мальвазии с местными аборигенками, изучая экзотический загар кончиками пальцев на их гибких, стройных, пахнущих морем, водорослями и баобабами, телах, но и привёз рыбы, самолично пойманной, забив ей полхолодильника – третьего дня дело было.

Ещё и холодильник «Свияж» 1975 года выпуска у меня с норовом, и не всякий более- менее годный к употреблению продукт позволяет класть в своё ледяное, как пещера в вечной мерзлоте, нутро, сердитым гудением предупреждая, дескать вот этому продукту там какому-нибудь просроченному йогурту нечего делать, убирай немедленно, а то повышу температуру до плюс десяти и остальные продукты испортятся. Такой видимо на заводе сделали холодильник, ведь говорила мама моему отцу, когда они его собирались купить: « Отец, давай другой купим, видишь табличка висит на ручке: «экспериментальный», за последствия разработчики не отвечают!

Надел белую фут-фут-болку-олку-олку с надписью AC/DC* и фотографиями трёх перекошенных морд: один в кепке визжит противным голосом а двое лабают на гитарах – это на груди портреты, – летние бежевые брюки, сандалии тоже под стать, пальцы между ремешков торчат, как угри из подводных кустов. На голову светлую бейсболку, предварительно смочив холодной водой, впрочем « кочан» тоже подержал под краном откуда лилась ледяная струя. Испытанный способ от зверской жары, которым пользовались белые колонисты, когда завоевывали территорию Сахары и приходилось ждать поезда врагов, зарывшись в раскалённый песок, что даже по нему ящерицы не могли бегать, нежные лапки сильно жгло у микро-дракончиков… Неизвестно, сколько времени придётся ждать на остановке автобуса. По городу прошел слух, что при такой температуре у этих коммерческих автобусиков марки «если сел, пеняй на себя», выходит двигатель из строя, ведь их собирали китайцы в доках Шань-Суаня с расчетом на страны с умеренно тёплым влажным климатом, типа как в дебрях Амазонки, – и получить солнечный удар прямо на лавочке; это не входило в мои планы – умереть такой нелепой, по всем демографическим показателям, смертью, ведь я придумал совсем другой сценарий суицида.

Теперь самое то, подумал я, глянув в зеркало – может в последний раз – на свой худой, слегка заросший рыжей щетиной (в нашем роду у мужчин у всех была такая: у отца, у деда и даже дяди), обшарпанный в нескольких местах «буд- кэпитал», (физиономия) и, мысленно поставив удовлетворительную оценку за его внешний вид. Да и то – производить впечатление я ни на кого не собирался. Вот Алиса, как и все красивые девушки, любила вертеться перед зеркалом, высматривая на лице угри и прыщики, и если замечала, то прямо с наскока, коверкая симпотную фэйси-ган (лицо); я в своих рассказах использую абсурдные словосочетания вместо имен существительных, делая скидку читателю, чей уровень развития как читателя, находится в процессе развития… если только находится.., например, как данное словосочетание – «симпотная фэйси-ган», (хотя если переводить дословно то первое слово производно от фейс с английского face – лицо, морда, будильник, буд-кэпитал (моё сленговое словосочетание я уже их много придумал), второе – ган – автомат, а вместе – убийственная красота: словосочетание моё прошу обратить внимание), по отношению к лицу в трагическую гримасу, просила меня их выдавить, не обращая внимания, даже если я чем- нибудь был занят мелким но важным в хозяйстве делом: чинил ли кран, чтобы не капала вода, меняя пластмассовую китайскую прокладку, или выпиливал лобзиком из фанеры портрет Джимми Хендрикса (я обожал слушать его гениальные гитарные пассажи сидя на крыше арендованного у владельца дома участка где выращивал квазиэлектронные матрицы для высокоинтеллектуальных носителей: офисных работников, шахматных мастеров и т. д. в оранжерее). « Выдави скорее!» – кричала она капризным голосом, не требующим ни малейших возражений. Приходилось бросать лобзик или гаечный ключ и, сполоснув руки, высматривая на её щеке, лбу, либо подбородке, где она показывала черную точку, – если не обращать пристального внимания и видно не было, – совершать не очень приятную процедуру. Я терпеть не мог это занятие, в свое время отдав щедрую дань выдавливания угрей на своей, далекой от совершенства осмелюсь предложить, морде, но я питал постыдную слабость к этой девушке, какой писатели классики в своих произведениях они её по легкомыслию назвали любовью, тем самым дав сто очков фору для представительниц фемино-департемента, а рождённые глодать кости в пещерах купились на этот ирреал- дивергент, ошибочно считая её почти самим совершенством (т. е. внешне по форме исполнения она была совершенна: хорошо сложена, длиннонога и т. д.) и, скрепя сердце, приходилось, найдя, черную точку, ногтями больших пальцев осторожно подковыривая жирную чёрную головку подкожного паразита давить… сначала внутрь, потом, виртуозно делая ногтями движение вверх, отчего подкожный мерзавец попискивая и сопротивляясь, стараясь избежать гигиенической экзекуции, выползал весь наружу, – с таким жирным отвратительным тельцем, как у недозревшего червяка-опарыша, на каких я ловил рыбу в реке: и чтобы он не уполз, и не спрятался, тут же давить ногтем о какую- нибудь твердую поверхность. В таких случаях Антуанетта совала мне свое карманное зеркальце, на обратной стороне Луны – «Dark Side Of The Moon»*, – его я и завершал план по уничтожению очередного подкожного жителя. Августа потом смывала эту гадость горячей водой и протирала насухо бумажным полотенцем. А с прыщами, когда приходилось их давить, было сложнее. Во время чистки кожи на лице моей полубогини (конвертируя напыщенный слог поэтов древней Эллады), она, страдальчески закатив будьдозер в гараж… т.е. глаза чуть ли не под потолок, хотя я там и не мацал – образно выражаясь – и, когда мои пальцы нащупывали зеленый гнойничок, она инстинктивно привставала на цыпочки, её почти ангельское личико уходило вверх, и я уже не видел где и чего я давлю, тем более в отличии от угрей выдавливание прыща сопровождалось болезненным движением. « Андреа, стой спокойнее!» – говорил я в таких случаях. Ойкнув или фыркнув, она опускалась на пятки; надо подчеркнуть – с недовольным видом – мои ногти, если они в тому моменту еще не были сострижены, находили гнойничок и давили его, давили… Из него брызгал гной, Ангелина вскрикивала:» Ай, больно, не можешь поосторожнее! Совсем хочешь меня изуродовать!» На что я не обращал внимания, точнее старался не обращать, потом брал ватку с одеколоном или корвалолом, если был под рукой смотря что попадалось быстрее, ведь даже гиппопотам в курсах, что корвалол состоит на девяносто процентов из чистого спирта, и нежно тер место на щеке, где у любимой девушки случилась такая оказия. Из ранки выступала капелька крови. А девушка в знак благодарности чмокала меня в губы, и тут же деловито начинала рассматривать щёку, лоб или подбородок в зеркале, где я ликвидировал мелкое внезапно появившееся помимо её воли уродство, приставая ко мне с расспросами, не портит ли её внешность засохшая капля крови, замажь скорее тональным кремом и слегка попудри, и всё будет о'кей, мама, смотри – видна Йокогама…

Всё это теперь было в прошлом: на сегодняшний день Алиса более- менее устроилась в земле под роскошным дубом; я надеюсь ей там не было совсем уж паршивецки. И мне только оставалось послать ей эсэмэску, сообщить что я больше не приду в условленное время, и она теперь вольна поступать как считает нужным.

Потом я положил портсигар из титаноциркониевого сплава с дутым изображением космического корабля, садящегося на планету Европа, которая вообще-то является спутником другой планеты Солнечной Системы – подарок от президента Объединенных Российских Республик моему прапрадедушке: он был командиром корабля, фамильная ценность была передана дедушке, и далее дошла с большими предосторожностями до меня с одной единственной папиросой внутри, этого в высшей степени амплитуарного портсигара, набитой отнюдь не табаком а более высококачественным галлюциногенным содержанием; эту папиросу я выкурю перед тем, как совершить решительный шаг по ту сторону физического Бытия. Я иногда, в сложные моменты жизни когда решался вопрос, поставленный ещё принцем Датским в 1617 году « быть или ну его в салатницу?» выкуривал такую папиросу – их продавали в специализированных магазинах.

Как считает нужным – пусть сама решает: дальше лежать в земле до лучших времен, либо самостоятельно разрыться и приступить к активной форме жизни, и перед тем, как пошлю ей sms пусть больше меня не ждет, выкурю папиросу но не всю а половину и, – адью фельдмаршал Боллинброк, дорога на Константинополь заросла чертополохом.

Ключ от квартиры я спрятал, когда захлопнул за собой дверь – она найдет, оставив примету в виде трёхцветного попугая в саду увядших глициний, – если решит откопаться, чтобы было где жить: она такая же одинокая менестрелла как и я, только с более серьезными странностями в поведении, поэтому и родители от нее отказались, когда она у собственной младшей сестры прокусила вену на шее и отпила немного крови, всего грамм сто. Мне она призналась, что это ей необходимо для хорошего самочувствия раз в месяц, а родители, кстати, весьма уважаемые апологеты столичных помоек и каверн, в нашем городе заслуженные аристократы в тридцать пятом поколении, не задумываясь потащили её в психиатрическую лечебницу, очень престижную, надо сказать, там одни состоятельные абоминоги лежат, смакуют свои шизофренические картинки, а больница стоит, как выезжаешь из города, шоссе идет на супермегаполис, на холме, с него весь наш небольшой с населением полтора миллиона человек городок, как на ладони.

И вышел из мрачного подъезда нашего жилого паноптикума с расписанными стенами, уродцами, попрятавшимися за дверьми своих, провонявших кухонными тяжелыми запахами и миазмами дебильных телевизионных передач, гипсокартонных нор, принимаемых ими по ошибке за квартиры.

Доехал до кинотеатра постройки 50- ых годов позапрошлого века, на улице Евпатия Коловрата на коммерческом автобусе двенадцатого поколения японо-китайского производства, тесного и неудобного, вмещающего в себя всего 75 человек средней комплекции, потому что кто весит больше восьмидесяти килограмм в такие автобусики не впускают, даже сделали специальные электронные весы на первой ступеньке, когда человек на неё наступает у водителя в кабине высвечивается его вес, он нажимает на красную кнопку и бедолагу бьет током, а шофёр говорит в микрофон: « Вход гражданам, превышающим допустимый вес – запрещён!» Для граждан, весящих больше восьмидесяти килограмм компания начала выпускать крупногабаритные автобусы, похожие на товарные вагоны, бороздящие необъятные просторы нашей страны, раскинувшейся от острова Шпицберген до побережья Атлантического океана (в прошлом веке там была какая-то страна. Или даже несколько. Кажется порт-угалия, пранция или грэция: я уже не помню, а какое-то островное европейское государство, которое периодически, на протяжении двухсот лет до нашествия свирепых абоминогов, кидало нам подляки, вообще смыло цунами… Только одна женская шляпка с лентами, вполне возможно королевы печально колыхалась на поверхности несколько часов, как показал потом в интернете какой-то спасатель – успел снять на свой смартфон).

Автобус ткнулся лбом в остановку, сковырнув со скамейки заснувшую студентку 135 лет в зеленых лосинах и ядовито-жёлтого цвета кроссовках. Падая со скамейки у девицы лопнула одна силиконовая грудь восьмого размера, а из правого уха посыпались шарикоподшипники: ё-пэрэсэтэ, каких некачественных дам выпускает последние пять лет наша фабрика каучуковых моделей имени Галины Бекенбауэр: я как-то раз проходил мимо свалки, куда эти фемино-изделия с изначальным дефектом матрицы выбрасывают жители – уже третья гора выросла за пять лет. А может абитуриентка института тонко-молекулярных волосяных покровов для дам в зрелом возрасте была под воздействием транквилизаторов, и не заметила подъезжающего автобуса, хотя тот и просигналил в клаксон, дескать, граждане будьте внимательны, за рулём еще не совсем опытный водила, только вчера сдал экзамены по классу «Е» для вождения таких специфических единиц общественного транспорта. Положа руку на сердце, автобусишко – дрянь – в городских условиях нашей среднерусской полосы выживания мало пригоден для перевозок местного обывателя, особенно в жару; с другой стороны многим гражданам персональный электромобиль работающий на синтетических проводниках не по карману будет. Ангелина вообще была не в восторге, когда нам приходилось куда- нибудь ехать на таком автобусе. Она фыркала, как кошка, которой под хвостом смазали скипидаром, хмурилась, гримасничала – изображая на лице взрыв Фукусимы, щипала меня и ныла, как ещё та поливальная машина. В таких случаях я старался держать себя в руках, отмалчиваясь, а её прямо распирало затеять ссору в общественном месте…

Со временем я понял, что это у неё такая страсть – ко всему общественно-инду-тру-анальному, где много левого сквалыжного пипла*, – у этой красивой, высоко-индексированной, энергетически- сексапильной, мистически-одарённой длинноногой девчонки, чуть не завоевавшей первое место на конкурсе мисс Исландия 215…; в таком-то году он там проходил, несмотря на наличие активировавшихся гейзеров и вулканов, щедро сыпавших пепел в долину, где проходил Конкурс, и потных истеричных бизнесменов, гребущих лопатами этот пепел в свои кадиллаки, пока его не затоптали ногами… Там-то я с ней и познакомился – чтоб провалиться мне в Гвадалквивир, если соврал хоть на йоту. Она в конкурсном синем, в мятный горошек купальнике, сидела на подмостках, обсыпанная вулканическим пеплом и плакала, размазывая косметическую краску и слёзы по щекам, когда узнала, что не она – её – выбрали миссью – к едрене фене – в этом конкурсе, а я, не поленившись, вытер ей лицо носовым платком; оно сразу посвежело и покрасивело, и купил ей мороженое.