Предисловие

Эта книга возникла из докторской диссертации, защищенной в далеком 1995 году. В первой главе книги я основывался на своей кандидатской работе, которая называлась «Борьба политических партий в Англии в связи с войной за испанское наследство»; она была защищена в 1985 г. Книга «Правь, Британия, морями?» Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики» вышла в 1996 г. в издательстве Ярославского педагогического института небольшим тиражом, да и полиграфическое качество было невысоким. В правом верхнем серой обложки поместили картинку с изображением британского льва, но очертания его были так размыты, что меня однажды спросили, не автор ли гордо расположился над названием книги. Наверное, это была шутка в английском стиле. Что ж, оформление многих опубликованных тогда книг оставляет желать лучшего. Среди авторских слабостей присутствует желание знать, что его книгу читали, и то, что на книгу иногда ссылались коллеги, создавало надежду, что труд не потрачен зря. Идеей переиздать эту работу я обязан Татьяне Леонидовне Лабутиной, которая много делает, чтобы развивалось сотрудничество российских историков, специалистов по истории Великобритании. Воодушевленный словами, что книга не устарела и полезна для историков Англии, я следую ее совету.

Хочу вспомнить о тех, кто помогал мне. Не все сегодня живы, но я храню память об Ирине Аркадьевне Никитиной, моем руководителе по кандидатской диссертации. Не будучи формально консультантом во время написания докторской – я смог осуществить это исследование, не отрываясь от работы – она не жалела на меня времени, несмотря на возраст и нездоровье. Приезжая в Москву, я навещал ее, проживавшую в двух скромных комнатах квартиры на Зубовской площади, и за чашкой кофе и немудреным угощением впитывал ее жизненный и профессиональный опыт, и слова поддержки, искренние и очень теплые, дорогого стоили. Добрые напутствия всегда давал Владлен Георгиевич Сироткин. Оппонентом на защите и рецензентом книги выступила Татьяна Александровна Павлова, один из лучших наших специалистов по британской истории, безвременно ушедшая из жизни.

Я собирал материал не только в московских архивах и библиотеках, но в университете г. Эксетера в Англии и в университете г. Дейтона в США. Собственно, в дейтонской университетской библиотеке, хранившей совсем не плохие коллекции источников и литературы, мне удалось сконцентрироваться и всего за несколько недель написать почти весь текст диссертации. В Фолджеровской библиотеке в Вашингтоне, знаменитой не только изданиями работ У. Шекспира, удалось прикоснуться к богатейшей коллекции памфлетов по британской истории XVIII вв. Я сохраняю чувство благодарности Майклу Смиту из США, Роберту Льюису, Майлину Ньютту, Джонатану Николу из Англии, Штефану Мерлу из ФРГ и другим коллегам, сотрудничество с которыми дало возможность для научных исследований за рубежом. В книге использовано несколько документов из Королевского архива в Виндзорском замке. Доступ в этот архив я получил благодаря протекции и гостеприимству тогдашнего декана Виндзора, духовника королевы Елизаветы II Патрика Митчелла.

После выхода монографии в 1996 г. мои научные интересы частично сместились от дипломатической и колониальной истории XVIII в. к изучению культурной истории и историографии Великобритании, к Карлу I и лорду Кларендону, и даже к дидактике истории и к истории исторического образования в этой стране. Все же за двадцать прошедших лет я опубликовал ряд статей, связанных с историей внешней политики Великобритании в XVIII в. Некоторые из них написаны с использованием материалов британских архивов. Они в чем-то продолжают сюжеты, затронутые в книге, и могут рассматриваться вкупе с ней¹.

Конечно, изучение внешней и колониальной политики Великобритании в «долгом» XVIII в. не стояло на месте в отечественной историографии. В последние годы опубликованы интересные исследования, посвященные британской колониальной политике, культурным аспектам русско-британских отношений, принадлежащие перу историков разных поколений². К сожалению, политика Англии в Европе в XVIII в. по-прежнему привлекает недостаточное внимание, равно как и внутриполитические аспекты британской внешней и колониальной политики. Возможно, это придает переизданию книги актуальность. Если бы книга писалась сегодня, насколько бы я ее изменил? Перечитав ее в процессе редактирования свежим взглядом, могу ответить на этот вопрос отрицательно: в концептуальном отношении никак. Возможно, я «оживил» бы ее характеристиками некоторых исторических персонажей, воздержался бы от отдельных высказываний в стиле мета-нарратива («Англия на пути социальных, экономических, политических изменений»), уделил бы несколько больше внимания культурной символике и влиянию религиозного фактора на формирование британской внешней и колониальной политики. Однако, в целом, я не отказываюсь ни от одного слова (за исключением исправлений редакторского характера), и представляю книгу в том виде, в каком она была написана двадцать лет назад.

Ярославль. Апрель 2015 г.

Введение

«Правь, Британия, морями, британцы никогда не станут рабами». Эти знаменитые строки были написаны Джеймсом Томсоном в 1740 г. и стали гимном британскому патриотизму, морскому и имперскому могуществу Великобритании. Стоит, однако, вспомнить, что они появились в определенной исторической обстановке, через год после того, как в результате бурных политических споров в парламенте и прессе страна вступила в очередную войну с Испанией, этой самой богатой хозяйкой в колониальной Америке. Накануне и во время англо-испанской войны как никогда остро дебатировался вопрос о стратегии военных действий: то ли Великобритания как самая могущественная морская держава, отделенная проливом от остальной Европы, должна направить основные усилия на ведение военно-морских операций с целью захвата испанских владений в Америке или, по меньшей мере, для расширения там своей торговли; то ли ей как европейской державе следует признать, что судьбы войны решаются здесь, в Старом Свете. Очевидно, что вопрос о стратегии военных действий был лишь частью более широких и длительных дискуссий о соотношении европейской и колониальной политики, о степени вовлеченности в европейские дела, о методах колониальной экспансии. Строки Томсона отражали политическую концепцию, близкую сердцам депутатов-заднескамеечников: не бросать денег на войну в Европе, в конечном счете выгодную только британским союзникам на континенте, а, имея преимущество на морях, защитить торговые и колониальные интересы страны.

Хотя в парламенте речь шла о «защите» интересов, эта концепция совсем не была оборонительной. Историки довольно единодушно признают, что английскому обществу ХVIII в. была свойственна «любовь к агрессии». Об этом писал видный либеральный историк Дж. Плам <1>. Л. Колли, одна из самых интересных исследователей, выступающих сейчас с критикой традиционной либеральной концепции в историографии, также замечает, что «жадность, а не Провидение позволили Великобритании в ХVIII в. преуспеть в господстве над морями и значительной частью мира» <2>.

Во время политических дебатов в ХVIII в. оказалось, что приверженность концепции морской войны и колониальных захватов рассматривалась в качестве одной из составляющих британского «патриотизма» наряду с признанием «исключительности» политического устройства этой страны, приверженностью протестантизму и англиканской церкви и ярко выраженным «антигаллизмом». Любопытно, что двумя самыми главными национальными героями в ХVIII в. стали адмиралы Э. Вернон и Г. Нельсон. Если на отношение к генералам накладывался отпечаток негативного отношения к постоянной армии, то адмиралы безусловно прославлялись как наиболее почитаемые защитники короля, конституции и страны <3>. Особенно показательно создание культа Вернона, героя взятия Порто Белло в 1739 г. Его источником стало не столько военное дарование и успехи, сколько политический интерес оппозиции, использовавшей фигуру популярного и враждебного Роберту Уолполу адмирала для критики правительства.

Разумеется, споры о том, насколько Англия должна быть вовлечена в дела континентальной Европы, не были абсолютно новыми, созданными исторической ситуацией ХVIII в. Их истоки обнаруживаются и в средневековье, и тем более в эпоху Уолси и Реформации. Вспомним, что одной из предпосылок Реформации в Англии была зависимость от папского престола <4>. В XVII в. в обстановке нарастания парламентской критики первых Стюартов тема внешней и колониальной политики приобрела важное значение. Достаточно вспомнить «Великую ремонстрацию», важнейший документ начала Английской революции середины XVII в. В нем Стюарты, в частности, обвинялись в том, что неправильно вели войны с Испанией: не надо было тратить время и деньги на бессмысленные операции в европейских морях, а было необходимо направить флот для завоевания испанских владений в Вест-Индии. Удивительно, насколько это напоминает споры, которые велись столетие спустя.

В годы Реставрации Карл II действовал в основном в фарватере политики французского короля Людовика XIV, особенно в последние годы своего царствования. Это вызывало критику оппозиции. Только после Славной революции, когда голландец Вильгельм Оранский стал королем Англии, ее внешняя политика приобрела вполне самостоятельный и амбициозный характер. Принято считать, что при Вильгельме III произошла «революция во внешней политике», которая заключалась не только в том, что Англия сменила союзников и перешла к «системе короля Вильгельма», не только в том, что она оказалась в эпицентре европейской политики, став лидером в борьбе против Людовика XIV, но и в том, что формирование внешней политики, оставаясь прерогативой короны, приобрело более открытый характер. Хронологические рамки этой книги широки: они охватывают почти весь ХVIII век, от обсуждения договоров о разделе испанского наследства до «очаковского кризиса» и Конституционного акта для Канады 1791 г. Только такой подход дает основания для выводов о наиболее общих закономерностях и тенденциях британской внешней и колониальной политики.

При исследовании истории ХVIII в. вопрос о соотношении европейской и колониальной политики стоит более остро, чем для предшествующего периода. В ХVIII в. европейская политика продолжала оставаться ведущим элементом в системе «внешняя-колониальная политика». Принимая решения по вопросам колониальной политики, министры и члены парламента, прежде всего, учитывали соображения, связанные с расстановкой сил в самой Европе; колонии оставались для них своеобразным «довеском», который улучшает баланс сил в Европе в пользу Англии. Важное наблюдение в связи с использованием самого термина «империя» сделал американский историк Р. Кобнер. Он подчеркивал, что и во второй половине ХVIII в это понятие употреблялось в Англии не в современном смысле, а как синоним терминов «государство», «управление». Характерно, что один из руководителей Комитета по торговле Т. Поунэл опубликовал в 1752 г. книгу «Принципы политики, лежащие в основе гражданской Империи», которая была посвящена поискам более эффективных путей деятельности администрации, но никакого отношения к колониям не имела. Трудно допустить, что он мог смело экспериментировать с данным понятием, если бы его руководители из Комитета по торговле использовали его в том специфическом значении, которое придавалось ему позднее <5>.

С другой стороны, многие историки исходят из приоритета колониального фактора в формировании британской внешней политики. Ч. Уэбстер писал, что «сохранение и расширение империи являлось важнейшим, если не всегда решающим фактором в наших отношениях с европейскими странами. Поэтому в XIX веке Франция и Россия рассматривались как наши потенциальные враги, а Центральная Европа и Италия как возможные друзья» <6>. Не оспаривая мнения маститого историка, которое относится к истории XIX века, подчеркнем, что в ХVIII в. соображения собственно европейской политики все же доминировали в политических дискуссиях. Колониальную политику Великобритании в первой половине ХVIII в. не случайно называют политикой «благотворного пренебрежения». Британское правительство действительно стремилось в минимальной степени вмешиваться во внутренние дела колоний, заботясь, прежде всего, о том, чтобы управление ими было необременительным для метрополии, чтобы внутри колоний не возникало острых политических конфликтов, угрожающих ее господству. Даже во второй половине ХVIII в., когда колониальная экспансия ускорилась, а внимание к колониям, и прежде всего в парламенте, возросло, главным предметом заботы было по-прежнему то, чтобы расширение колоний, улучшение управления ими вело к обладанию преимуществами над европейскими соперниками, прежде всего над Францией. Если не проводить реформ, если не ставить управление колониями под государственный контроль, они могут быть потеряны для Великобритании и захвачены другими державами. Эта мысль проходит красной нитью через все дебаты, в том числе по поводу Канады и Индии. Конкретные предложения могли различаться, но цель преобразований в сфере колониального управления виделась, прежде всего, в этом.

В связи с рассмотрением соотношения между внешней и колониальной политикой целесообразно вспомнить о том, что в новейшей историографии выделяется ряд наиболее важных теорий, которые призваны объяснить причины колониальной экспансии. Лучше всего эти теории разработаны на примере нового империализма, то есть империализма конца XIX – начала XX в. <7> Тем не менее они могут быть экстраполированы и на ХVIII век. К их числу относятся наиболее традиционные экономические объяснения, когда борьба за колонии рассматривается как борьба за рынки сбыта и источники сырья, за экономическое господство в той или иной части света; социальные интерпретации, когда утверждается, что колониальная экспансия являлась, прежде всего, средством отвлечения народа от острых внутренних проблем; политические интерпретации, когда колониальную политику рассматривают как продолжение политической борьбы на европейском континенте; и, наконец, периферийные интерпретации, в соответствии с которыми истоки колониальной политики необходимо искать в развитии местных обществ, в том, что происходило непосредственно в колониях.

Уже в начале ХVIII в. проявились две тенденции во внешней политике Англии. «Вигская» стратегия внешней политики приобрела особое значение после воцарения Вильгельма Оранского и развивалась в значительной мере под влиянием его дипломатического наследия. «Система короля Вильгельма» предполагала опору на «естественных союзников”, которыми считались Голландия и Австрийская империя. В середине и второй половине ХVIII в. эта роль принадлежала Пруссии и России. После воцарения Георга I в 1714 г. фактором, определившим возрастание значения «вигской» внешней политики, явились интересы Ганноверской династии, в том числе защита этого княжества и борьба с якобинством. В годы войн политики, придерживавшиеся таких взглядов, исходили из того, что главным театром военных действий остается европейский континент. В годы войны за испанское наследство эту линию поддерживал Мальборо. Наиболее последовательное отражение «вигская» концепция внешней политики нашла в деятельности министров Стэнхопа и Картерета.