Цитаты из книги «Люди в голом»

Старики и дети ведь очень похожи. Например, и тем и другим требуются игрушки. Разница лишь в том, что дети играют пластмассовыми игрушками, а старики ничего такого позволить себе не могут. Иначе их отправят в дом для маразматиков. Но играть все равно хочется. Поэтому пожилых людей чаще, чем молодых, назначают руководителями, директорами заводов, премьер-министрами, школьными учителями. В результате получается даже лучше, чем у детей. Интереснее. Ведь игрушки пожилых людей живые. Они ходят, бегают, разговаривают, смеются, плачут. Почти как настоящие пластмассовые.

Мне с детства казалось, да и сейчас кажется, что я ненастоящий. Что я игрушка, в которую люди почему-то неправильно играют.

Когда мне было восемнадцать лет и я уже учился в университете, она все еще сомневалась, есть ли смысл посылать меня в магазин за хлебом. Вдруг я не справлюсь…

Ведь это только за границей писателями становятся тогда, когда уже перестают в этой жизни чему бы то ни было удивляться. У нас в России все наоборот. Человек превращается в писателя тогда, когда только начинает чему-нибудь удивляться. Когда его что-нибудь озадачит. Ну, к примеру, насущный вопрос, где взять деньги.

Вот все тут говорят: “Америка, Америка”. А что Америка? Два преподавателя вынуждены спать в одной постели. Вот вам и Америка.

Если студент не имел справки о том, что он “сдал мочу”, его на четвертый курс не переводили. Кстати, без такой справки не брали и на работу. В период развитого социализма было так: сдал мочу – значит, получил пропуск в большой мир. Не сдал – пеняй на себя.

Для маленького человека выставляться голым – позор. Это некрасиво и постыдно. Для взрослого, пусть ты даже трижды Акакий Акакиевич, – это художественная акция, перформанс. Гордость и красота.

один – это не тогда, когда людей рядом нет. Один – это когда у тебя ничего нет. Никаких вещей. Твоих вещей.

Человек тебе совершенно ни к чему. Он говорит много, руками тебя как-то трогает. Вещь в этом смысле гораздо спокойнее.

Так ведь это я!” – осеняет тебя. “Точно, ты”, – отвечает автор. “Это я бегаю!” – ты в восторге от этого открытия. “Конечно же. Ты и бегаешь. И шинель на нем твоя, и душа, и мысли. Да и книгу я писал про тебя”. “Про меня?!” – ты все еще до конца не можешь поверить. “Про тебя, – утвердительно кивает автор. – А про кого же еще? Разве, кроме тебя, еще кто-то тут есть?” “Нет”. “Ну, вот видишь. Теперь покупай книгу и читай дальше”. Фридрих Ницше все удивлялся: зачем, мол, кроту крылья, мечты, бинокль. Зачем посылать его в театр? Как, то есть, “зачем”? Чтобы другим спокойнее спалось. Да и посылать крота никуда не надо – он дороги не найдет. Лучше просто сводить его в магазин и купить ему книгу.