ИСТОРИЯ УЕЗДНОГО ГОРОДА

На железнодорожный вокзал города Камора, утопающий в цветах, с духовым оркестром вдоль перрона, прибыл поезд. Первый вагон серебристый с небольшими квадратами окон. Крыша первого вагона разделилась на две половины повдоль, половины отъехали в стороны, разделились, повернулись вокруг оси на 90 градусов и превратились в механические руки-манипуляторы, по три с каждой стороны. Руки опустились внутрь вагона, послышался глухой, утробный гул, руки-манипуляторы стали медленно подниматься, удерживая закрытый крупный контейнер с маленькими подслеповатыми окнами под крышей. Подняли контейнер на максимальную высоту, доступную для рук-манипуляторов, а затем, словно матрос-сигнальщик, нехотя машущий флажком, медленно поставили контейнер на перрон. Оркестр с веселым медным звоном грянул «Я на солнышке лежу». В оставшихся двух вагонах находились реквизит и артисты. Это был последний рейс магического поезда. В том году случилось великое солнечное затмение, солнца не было три дня, магические животные, прибывшие в поезде, остались в городе навсегда. В уездном городе Камора, вверх по улице Липина, на горе стоит Колизиум с круговой ареной. Колизиум – место силы этого города. В закрытых контейнерах сюда привозили, до затмения, магических животных. В особые дни в Колизиуме проводят магические представления. Маг держит на вытянутой руке магический круг из огня, в этот круг прыгает магический лев. В тот момент, когда магический лев пролетает сквозь огненный круг, судьба каждого из сидящих на трибунах Колизиума меняется, и в ней непременно произойдет что-то хорошее в будущем. В Колизиум приходили по особым приглашениям. Приглашенные обнаруживали их в своем почтовом ящике. И отказаться нельзя. Отказные теряли работу, начинали болеть, или другие несчастья случались. Приглашения получали всегда ровно 2 тысячи человек (столько вмещают трибуны Колизиума). Первое время животных возили открыто. Торжественной процессией автопоезд с животными от железнодорожного вокзала, начала Липина, медленным ходом шел до Колизиума. Некоторые приобщались магической животной благодати. Такие становились фанатичными аскетами, верующими в Верховную Гриву, осеняющую мир, проливающую благодать, дающую манну небесную, кормящую, как мать детей своих. Такие отказывались работать. Люди роптали. – Как же так? Кормилец наш, отец наш, не работает, что мы кушать будем?

Однажды Сумин осознал магическую силу животных. Надо сказать, что Сумин получил особые привилегии от владельцев животных – он мог приходить на представления, когда ему будет угодно. Владельцам животных никто не задавал вопросов, в голову не приходило. Их также никто не видел. Кто они, откуда. Словно они были всегда. Произошло осознание Сумина случайно. В тот день Сумин опоздал на представление. В момент, когда он появился в проеме входа на трибуну, расположенного под куполом, точно напротив него, внизу, на арене прыгнул лев. Когда лев в высоком прыжке пролетал сквозь круг сплошного огня, взгляды их встретились.

Ходит легенда, что место, где стоит Колизиум, стало местом силы, когда здесь стал на бивуак заблудившийся римский легион. Зима в тот год выдалась суровая. У легионеров не было теплой одежды, римляне вымерли. В живых остался только один младенец, да и тот не совсем римлянин. Он был сын местной туземки Камиллы, дочери хана, и центуриона по прозвищу Curva Tilia (Кривая Липа). Вероятно, улица Липина в честь Кривой Липы и названа. Младенца назвали Кам, что означает – река. Возможно, Кам сокращение от Камлань (так звали мужа туземки).

Камлань был охотник. Даже ходил на мамонта. Однажды он принес новорожденного мамонтенка – убил его ударом копья в глаз. Копье вошло в мозг, застряло там, и вытащить его на представлялось возможным. Так и нес с копьем в глазу. Очень скоро мама-мамонт появилась в окрестностях поселения, водила хоботом во все стороны, поднимала вертикально вверх, трубя, как Иерихонская труба, нюхала воздух, искала младенца. У всех уши заложило. Спасло поселение то, что Камланя встретили на подходе к поселению, самый сильный туземец забросил мамонтенка на закорки, так и отнес в поселение. Мама-мамонт кружила на том месте, где след внезапно обрывался, два дня, и беспрестанно трубила. Непереносимо было это. Отдали ей труп мамонтенка. Она опустилась на колени, издала звук, похожий на свист, издаваемый проколотым мячом, затем легла набок, обвила мамонтенка хоботом, прижала к груди и затихла. Так и лежала пока не умерла. Никто не решился тронуть эту могилу горя и тоски. Трупы разложились, остались два скелета, большой и маленький, сплетенные в один, словно Квазимодо крепко прижавший к себе возлюбленную Эсмеральду. Копье просмолили и решили оставить, как символ бренности жизни. К скелетам стали приходить влюбленные, умоляя о прощении и прося благословения. И казалось им, что ветер шепчет тихо слова исповедальные про них, про их любовь, благословляет их на жизнь светлую, счастливую. К кончику копья привязали лоскут белой ткани. В момент посвящения в воины, отроки прикладывались к нему, давая клятву быть мужественными и справедливыми. В копье воины с плохим вкусом втыкали ножи. На удачную охоту. Ножи в первую же ночь исчезали.

Считается, что от имени младенца Кама происходит название города – Камора. Кам означает река, а ора – граница. Пограничная река? Может, граница Римской Империи? Был же здесь Римский легион.

Невдали за рекой стоит Партокрин. Тоже обросший легендами. Некоторые считают, что это не Партокрин. Это самозванец. Это переодетая женщина. У него пальто на левую сторону застегивается. Другие говорят – это бездомный нищий. А руку протянул за подаянием. Третьи думают, что Партокрин лжец, и зажатой в кулаке кепкой указывает путь в никуда. Тем не менее, Партокрин еще одно место силы города.

Когда Сумин узнал правду, началась новая эпоха в истории города. По требованию жителей он прекратил торжественный проезд животных, с этого момента животных стали провозить в закрытых контейнерах. Фанатиков заставляли работать под конвоем. Потом он заказал социологическое исследование, целью которого было выяснить, какие люди ходят в Колизиум, что их туда приводит и т.д. Миловидные девушки в белых блузках и зеленых юбках на лямках, на правой лямке значок с изображением льва, задавали невинные вопросы: Бывали ли Вы в Колизиуме, понравилось ли, хотите ли пойти еще… Отвечали одинаково: что был, что понравилось, было великолепно, манификъ, ет сетера… но еще раз пойти не хотят. Не хотят, потому что неожиданный визит в Колизиум причинил им вред, нарушил важные планы. У кого-то сорвалась сделка, и он потерял много денег. Кто-то не попал на свидание, и навсегда потерял человека, предназначенного судьбой. Никто из них не знал – событие, изменившее их жизнь, изменило ее не так, как они думают, по-другому. Кого-то спасло от банкротства, кого-то от неудачного брака, а кому-то спасло жизнь. Сумин это знал. Он проследил, как сложилась жизнь многих десятков людей после посещения Колизиума. У каждого не случилось беды, как минимум. В Колизиум приходили люди обреченные, но еще способные быть полезными обществу. Фатум через магических львов менял их судьбу.

Кстати, не так давно в этих местах была сделана сенсационная находка – золотой лев. Статуэтка с полметра длиной. На месте глаз хрустальные шары, большие, как у чебурашки. Один шар. На месте второго пустая глазная впадина. Находка была сделана в месте с неожиданным названием – Лукоморье. Произошло это название от наскальной живописи. Там древняя скала, испещренная сценами охоты древних людей, и там есть надписи на тойском языке. Одна из них гласит: У лукоморья. Как оказалось, была в древности земля, Лукоморье называлась, а скала эта на границе Лукоморья находится. На рисунках и мамонты есть. Во всяком случае, похоже. Быть может, лев украшал палатку центуриона, и был захоронен вместе с ним. Но никаких останков найдено не было. Как и ничего другого. Только лев. Лев хранится в местном краеведческом музее.

В тот день Сумин находился в состоянии вакуума. Внешний скафандр его души искривлял пространство, и ему казалось – все, что он видит находится рядом, в одной плоскости, только разного размера. А потому, все казалось застывшим, чужим. Колыхание воздуха казалось движением кисти невидимого художника, и художник этот создает аниме. А кто же Сумин в этой картине? Точно не художник. И зрителем он себя не чувствовал. Персонаж. Когда вдруг начинаешь понимать, что ты под прессом и ты превратился в вырезанный из листа бумаги, дрожащий, плоский силуэт. И ты в двумерном пространстве, тебе нет хода ни вверх, ни вниз – только вбок. Когда ты идешь, в действительности никуда не идешь – а только художник меняет картинки, меняя масштаб.

Чтобы рассеять наваждение, Сумин зашел в «Зимний Свет». На последнем этаже небольшое уютное кафе. Призывно поблескивает металлическая салфетница на столике в углу. Сумин подошел к столику, сел на стул у стены, лицом к залу, расстегнул молнию на замшевой куртке черного цвета со стоячим воротником, вздохнул, отдуваясь, подозвал официантку, заказал триста белой и бефстроганов. Под потолком зеркальный шар, с зеркальцами разного цвета, медленно вращается, навевая атмосферу диких джунглей глубоко в сельве, где солнце почти не проникает сквозь густые кроны деревьев, и только солнечные зайчики прыгают по листьям, по траве, концентрируются в каплях после дождя. Тихая, покойная музыка. Официантка принесла водку и мясо. Картинка сменилась. Теперь это газовая занавеска. Проплывают пятна лиц. Пройдет по занавеске мелкая рябь ветерка, лица улыбаются, хмурятся, салфетками утираются, кто-то вытирает лысину мокрым от пота платком, некоторые озабоченно нюхают воздух, будто чувствуют странный запах. Кто-то сидит один с отсутствующим взглядом. Сидит много минут, вдруг на лицо наползает улыбка человека открывшего Америку, только он об этом не знает. И тут он увидел льва. Лев стоял в проходе. Сразу за ним черное облако. Никто, кроме Сумина, не видел льва, спокойно сидели, потягивали коктейль через соломинку, разговаривали. Лев рыкнул, и, качнул головой, будто показывая куда-то вглубь кафе. Лев развернулся и, медленно и плавно, словно по воде, уплыл в облако. Обескураженный, Сумин налил рюмку водки, выпил залпом, оставил чаевые, встал, дошел до лифта, спустился на первый этаж и пошел домой. В тот день он не пошел в Колизиум, он был напуган. Лев не выходил из головы.

Через час после ухода Сумина, в кафе на верхнем этаже сделалось дурно молоденькой девушке, пена показалась в уголках рта, она мотала головой и выгибала тело.

– Что с вами? – подбежала официантка, присела, попыталась зафиксировать девушке голову, но ничего не получалось. Больше никто не двинулся.

– Передознулась, – уверенно, попивая пиво и ароматно причмокивая, заявил человек в косухе за столиком напротив, краги небрежно брошены на стол, волосы собраны в пучок на затылке.

– Зачем так говоришь, – откликнулся загорелый человек с юга, в футболке с изображением пальм и моря, и пьющий коньяк из пузатого бокала, элегантно поддерживая его между пальцев. – Может у нее эпилепсия.

Не зная, чем помочь, официантка бросилась к окну, отдернула штору, растворила створки, чтобы дать приток свежему воздуху. Яркое летнее солнце залило помещение кафе светом, прямые солнечные лучи упали на графин с водкой, которую не допил Сумин, графин преломил, собрал в пучок, сфокусировал солнечные лучи, как лупа, лучи упали на салфетницу, салфетки вспыхнули, начался пожар. Верхний этаж «Зимнего света» сгорел полностью. Погибло 64 человека.

Сумин открыл книгу:

Моя работа заключается в том, чтобы смотреть в монитор. Механизм моего мира простой. Кто меня включил я не знаю. Как не знаю и когда. Система моего мира загрузилась годам к трем-пяти, как мне сообщили родители. В дальнейшем подгружались все новые модули. В памяти системы одновременно может находиться ограниченное количество модулей. Поэтому устаревшие модули поступают в криптохранилище. Они зашифрованы даже для меня, владельца системы. Только, я не владелец – я оператор. Я смотрю в монитор. Мой монитор – мои глаза. Мой жесткий диск для меня, как оператора – отключен. Мне доступна только виртуальная память, виртуальный диск, который включен, пока включен я. Но я не знаю даже, кто сидит за моим монитором, кто смотрит в мои глаза с той стороны, изнутри. У моей системы несколько уровней, или задач. Базовый уровень состоит из двух подуровней: энергетический и виртуальный. Энергетический подуровень обеспечивает существование системы моего мира, виртуальный – мое существование. Но главный в моей системе – неизвестный. Тот, кто смотрит в монитор изнутри, из меня. Этот уровень названия не имеет. Он запределен. Думаю, он и для системы запределен. Неизвестному, по большому счету, малоинтересно, что будет со мной и с системой моего мира. Он меня использует для получения информации, для опыта. Не станет меня, найдет другого. Сколько таких неизвестных я не знаю. Но это точно не я, каким я себя знаю. Не я виртуальный. С неизвестным лучше ладить. Не стоит ему перечить. Если попытаться это сделать, происходит вот что. Разрешение монитора падает до минимального. Цвета только основные. Детали не различимы. Мир становится простым и понятным. Потребности падают до энергетического подуровня. Виртуальная память сокращается до нескольких единиц. Такова особенность системы – что не используется поступает в ячейки резервного хранилища, и ключ от них у неизвестного. Если неизвестному понравиться, он может открыть ячейки ранее недоступные. И, я подозреваю, не только виртуальные. Иногда бывают сбои переполнения виртуальной памяти, что для меня является загадкой. По моей модели мира объем виртуальной памяти контролирует неизвестный. Невозможно представить, чтобы он допустил переполнение. Теоретически такое может сделать другой неизвестный. У них все, как у нас. Выходит так. Только на другом уровне. Обозначилась проблема. Как я защищен от другого неизвестного? Очевидно, я не могу этого знать. Может знать мой неизвестный. Кроме системы моего мира, существует еще общая, или глобальная система, в которую включены и я, и неизвестный. Но, впрочем, есть предположение, что похожа она на спрут или паука, все контролирующего. Но подключиться к глобальной системе минуя неизвестного невозможно. Потому что неизвестный – это я, я – это неизвестный, пока моя система включена. Я не знаю можно ли отключить неизвестного. Для меня это точно невозможно. Для чего существую я? Для себя, или для неизвестного? Каждый сам для себя решает этот вопрос. Если я решу, что существую для себя, что станет с неизвестным? Ничего. Беспокоиться не о чем.

Беспокоиться не о чем. Что за бред. Сумин перевернул переплет, чтобы посмотреть обложку: Потьмак А.А. «Недеяние».

Партия Красной Дуги была основана на четвертый год Великого Наводнения. Великое Наводнение началось после катастрофы на подземном заводе. Кипящий пар через поры в породе ворвался в реку Склера, протекающую между Колизиумом и Партокрином. Единственный деревянный мост через реку испарился почти мгновенно, вместе с людьми, к несчастью, оказавшимися на нем в момент прорыва. Первый год Кипящий Пар показывал картины из жизни неизвестной цивилизации. Группа людей в одеянии похожем на хитон белого цвета подошла к огромной, идеально ровной, прямоугольной каменной глыбе, расселись вокруг глыбы, скрестив ноги, закрыли глаза. Через несколько минут одеяние неожиданно поменяло цвет, потом еще раз, еще, со все убыстряющейся частотой «хитоны» переливались всеми мыслимыми и немыслимыми цветами. Глыба лежала на месте. Спустя некоторое время, глыба и воздух между операторами и камнем стали окрашиваться, сначала бледными цветами, затем ярче, пока полностью не слились с цветами «операторов». В этом столбе быстро меняющего цвет света, камень самопроизвольно поднялся и аккуратно лег на, предназначенное ему, место на вершине сооружения, похожего на пирамиду, еще не достроенную. Звука картина не давала, поэтому нашлись фантазеры, которые уверяли, что цвет в картине это якобы воплощенный звук, извлеченный операторами из камня. Что звук – одна из ипостасей цвета, а цвет – обращенный звук. Возникла секта «обращаемых». – Извлеките звук из себя. Обратитесь в свет. Вы – камни. Воплотитесь в свет. Станьте светом. – вещал лидер секты, Камута Хирата. Он был иностранец. Носил плащ-хамелеон. Плащ, который менял цвет, подстраиваясь под окружающее пространство. Легковерные увидели в нем пророка. Этот «пророк» придумал посвящение для неофитов своей секты. – Пройдите Посвящение! Вы станете Светом и получите Вечное Блаженство! – верещал Камута. Неподалеку от реки Склера возвышалась небольшая гора. На вершине, похожая на орла, стояла заколдованная птица. Когда последний луч солнца гас на макушке птицы, она поворачивала голову к городу, охватывая его взглядом, наступала абсолютная тишина. Длилось это мгновение. И кто-то вдруг, тревожно озираясь, поднимет голову. – Ты что? Случилось что? – Да, так. Почудилось мелькнуло что-то. – В душе остался миг воспоминанья. Блаженства дух, который мир питает. Лишает страха, к небесам зовет. С этой горы, обращаемые пикировали на дельтаплане в Кипящий Пар, как Эмпедокл в жерло Этны. Результат – краткая вспышка яркого света, как электронный чип в кипящей стали, как тополиный пух от зажженной спички, как комета, сгоревшая в облаках Юпитера, и все. А, нет, не все. После Кипящий Пар показывал картины из жизни обращенного. Не всегда они были приличными. Камуту арестовали, на горе выставили пост полиции. На второй год Кипящий Пар перестал выделяться. Но легкой дымкой над водой висел все время наводнения. Видения не появлялись. Пытались навести переправу через реку, но неожиданное следствие Кипящего Пара сделало это невозможным. Те, кто приближался к реке, начинали светиться каждый своим цветом, кто красным, кто синим, кто желтым, кто грязным, неопределенного цвета. Свечение имело форму яйца. У некоторых яйцо не покрывало тело, а было смещено вверх, так, что ноги, и даже часть туловища, не были охвачены свечением. Всех их охватывал панический ужас, они бросались назад и, стремглав убегали в коричневый лес. Тогда построили канатную дорогу. Трос выстрелили на другой берег гарпуном. Те, кто пытался переправиться по этой дороге, прибывали на другой берег мертвыми. У них были выжжены глаза. Пострадали только глаза. На телах не было ни ожогов, ни царапин. Одежда не повреждена. Выгорали только глаза.