Часть первая

Глава 1

Конец зимы 6473 года от сотворения мира по византийскому летоисчислению или 965 года от Рождества Христова.

Князь киевский Святослав Игоревич ждал весну на зимовке у Оки, чтобы начать свой победоносный поход на хазар.

А в это время император Византийской империи (по-гречески василевс Василии Ромеон) Никифор Фока хмуро смотрел на тёмно-синие море. Он стоял на балконе Большого Дворца, укрывшись меховым плащом. Справа от него – Пропонтида, слева – Босфор.

Было видно, как с юга, с Пропонтиды появлялись корабли и пришвартовывались в гавани Софии. Часть из них проходила по Босфору и сворачивала в бухту Золотой Рог.

Это возвращалась армия, посланная им на Сицилию два года назад. Вернее, возвращались остатки армии и флота, разбитых арабами на Сицилии и у берегов Сицилии в Мессинском проливе. Разгром был ужасным: погиб племянник Мануил Фока, сын брата Льва, захвачен в плен арабами друнгарий флота евнух Никита.

Узнав о разгроме, василевс разгневался страшно, но время прошло, и злость улеглась, Никифор Фока успокоился.

И вот перед ним стоял растерянный патрикий Никифор Эксакионит, стратег фемы Сикелия. Именно он командовал армией и флотом в Сицилии.

– Господь отвернулся от нас, цезарь, – развёл Эксакионит руками. – Всё сначала шло хорошо, но потом прогневали мы чем-то Бога.

– Глупостью, патрикий. В основном глупостью. Более ста лет арабы владеют островом. За это время они прекрасно узнали местность. Неужели так трудно было догадаться? Выслать впереди во́йска разведку, набрать местных проводников. Ведь местное население фемы Сикелия и в Сицилии, и в Калабрии, и в Апулии – греки. Почему Мануил думал, что они не помогут единоверцам?

– Теперь уже не спросишь, цезарь.

– Да, жалко мальчишку.

Василевс отвернулся к изображению Христа Пантократора, перекрестился:

– Господи, упокой душу раба твоего Мануила.

Повернулся к Эксакиониту и продолжил:

– Брат Лев месяц горевал, как узнал об этом, да и сейчас в общем-то… Но он хотя бы умер как герой, с мечом в руке, а не как мой, от чужой глупости и трусости.

– Все под Богом ходим, – печально сказал Эксакионит.

Несколько лет назад, сын Никифора Варда, играл со своим двоюродным братом Плевсом в поединок. Они мчались на лошадях по равнине, и Плевс случайно поцарапал Варде бровь, сильно перепугался и отпустил копьё. Копьё ударилось о камень, подскочило и воткнулось в голову Варде под нижней челюстью, пронзив мозг. Парень умер мгновенно. Сколько лет прошло, а боль от потери сына не утихала, и даже последующая смерть жены прошла мимо сознания, и при воспоминании о нём всегда подступал комок к горлу и сейчас вот тоже. Никифор Фока справился с собой и продолжил:

– Я тебя поставил и над Мануилом и над флотом. Ты где был, патрикий? Ты, стратиг фемы Сикелия? Вам надо было спокойно захватывать город за городом, выдавливая мусульман. Как так получилось, что Мануил пошёл вглубь острова?

– Заманили. Молодой. Ему хотелось подвигов и славы. Всё и сразу, и как можно быстрей. Вот и пошёл. А нас в это время напали корабли арабов.

– И вы оказались в Мессинском проливе?

– Да.

– Нашли место для драки. Там и без драки можно погибнуть: скалы, подводные камни, водовороты.

– Это так, светлейший. Мы жгли их корабли жидким огнём, а они, ломая вёсла, пришвартовывались к нашим бортам и перепрыгивали на палубу. Рубились саблями. Друнгарий Никита сам с мечом дрался против арабов. Но на него с борта другого корабля набросили волосяную верёвку с петлёй на конце и перетащили на свой корабль. Дальнейшая судьба его не известна. Храбрый человек Никита, хоть и евнух.

– Почему не известна? Известна. Выкуп за него требуют, как, впрочем, и за всех остальных.

Василевс замолчал, задумался. Никифор Эксакионит тоже молчал. Наконец Фока с раздражением сказал:

– Где ты сам был, Никифор? Почему ты не удержал Мануила? Почему не удержал Никиту?

– Флот прикрывал войска Мануила с моря. А я удерживал войска Оттона в Апулии.

– Удержал?

– Удержал.

– И не мудрено. Германцы – воины плохие. Они бросаются десять на одного, да и то с опаской. А арабы – в одиночку на десятерых. Опасность исходит от мусульман. Как ты это не понял?

– Извини, светлейший. Я думал, что германцы христиане и им Господь помогает, а значить они сильней, чем арабы с их Пророком.

– Германцы и вояки плохие и христиане плохие. Господь нам помогает, не им.

Никифор Фока надолго погрузился в свои мысли, а потом промолвил с досадой:

– Разделить войско на три части – это очень неразумно, Никифор. Очень. Не ожидал, что вы меня так подведёте. Деньги, взятые на Алепо, идут на подготовку войны в Азии, против арабов. Надо, наконец, добить этот проклятый Тарсус! А теперь, выясняется, нужны деньги и на выкуп друнгария Никиты и всех остальных. И корабли строить.

– Корабли можно построить, – сказал Эксакионит, – на деньги, собранные в моём феме. Я думаю, что с них можно потребовать денег на строительство флота. Время сейчас беспокойное: с севера на Апулию наступает Оттон со своими германцами, с юга напирают арабы. Если они не хотят очутиться в Африке или в Германии в качестве рабов, то пусть раскошеливаются.

Никифор Фока посмотрел на Никифора Эксакионита, усмехнулся и сказал:

– Ты прав, стратиг. Все греки, где бы они ни жили, даже и под арабами, суть подданные Империи и должны понимать её нужды. Действуй Никифор. Я напишу указ. Если получиться – не забуду. Строй корабли и отвоёвывай Сицилию. А неприятность в Мессинском проливе – забудь. Я забуду, и ты забудь. Что бы победить, надо думать о победе.

Своим нынешним положением василевс был обязан трём людям: Иоанну Цимисхию, Роману Куркуасу и Никифору Эксакиониту. К добру или к худу – Бог весть, будущее покажет. Видит Бог, он не хотел становиться василевсом. Но так получилось.

Глава 2

Хороший был тот год– 6471 (963г.). Пятнадцатого марта умер василевс Роман. Совсем мальчишка. Злые языки утверждают, что его отравила его жена василиса Феофания. Делать ей было больше нечего! Как раз она за два дня до этого родила дочь Анну. Да и зачем ей, дочери трактирщика Анастасии, по прихоти василевса Романа, ставшей василисой Феофанией добровольно становиться вдовой?

Какой ужас вызвала эта женитьба у тогдашнего василевса Константина Багрянородного, отца Романа. И не только у него одного. У всего двора. Но трактирщица на удивление быстро освоилась. И когда свёкр умер, умело управляла империей вместе с евнухом Иосифом Врингой, паракимомена Константина, которого он, умирая, завещал Роману в качестве наставника. Юного же василевса Романа политика не интересовала. Ни внутренняя, ни внешняя. Его интересовали вино и женщины. Всё своё время он проводил с развратными женщинами, мимами да шутами. Кончилось всё это, естественно, печально. Хотя казалось: что человеку надо? Красивая жена, которая была восхитительна в постели, и власть над половиной мира. Власть!

И высшее проявление власти – власть на войне. Власть над жизнями врага, власть над жизнями своих солдат. Что может быть лучше и слаще.

Никифор Фока и деньги воспринимал как солдат, которых можно и нужно отправлять в поход, что бы вернувшись, они привели с собой пленных – ещё деньги.

Он любил и умел воевать. С удовольствием махал мечом при случае, с удовольствием выполнял все воинские упражнения и с удовольствием обучал солдат воинской премудрости. Армия его обожала. Солдаты в нём души не чаяли, прощая все его жестокости, понимая, что по-другому нельзя.

Никифор Фока был крепкий мускулистый мужчина, около пятидесяти лет, выше среднего роста, с тёмной, всегда загоревшей кожей, с тонким орлиным носом, с восточными глазами, слегка на выкате, чёрными волосами и тёмной бородой, с благородной сединой по бокам.

Будучи человеком властным, жестоким и сильным, Никифор привлекал женщин, но в постели он оказался несколько слабоват именно по мужской части, от него в плотских утехах ожидали большего.

Фока был женат и имел детей, но проблемы с женщинами оставались, поэтому, решив для себя, что избран Господом для другого, стал тяготеть к религиозным подвигам, ведя полумонашеский образ жизни, а смерть сына, а затем жены окончательно укрепила его в этом убеждении. Если тебя не любят женщины, значить так Богу угодно! На теле он носил вериги – тяжёлые цепи с медным крестом посередине, спал на шкурах на полу, избегая, есть мясо в любой день, а не только в постные дни.

За год до смерти своего мужа василевса Романа, Феофания вызвала Никифора Фоку в Константинополь. Вот именно тогда он впервые переспал с василисой, по достоинству оценив все прелести Феофании, и её навыки в постели, забыв, что такое мужское бессилие. Была ещё одна причина: он кинулся в эту любовь как в битву, лишь бы боль от потери сына утихла.

Двадцатилетняя августа Феофания была прелестной женщиной. Плотно сбитая, с ослепительно белой кожей и обладала большой грудью, тёмно-русые волосы отсвечивали золотом и блестели жёлтые рысьи глаза над вздёрнутым носиком, круглолицая, наверное, в её роду были болгары или мадьяры, хотя отец её, Кротир, был чистокровный грек, а родилась она в Лаконики – на земле древней Спарты. Кроме того, она обладала пытливым умом, весьма начитана – всё ей было интересно. Мужчин Феофания привлекала не только большой белой грудью, хотя и это нельзя было скидывать со счетов, с ней было просто интересно. За чашей вина с ней можно было поговорить как с мужчиной о лошадях, об оружии, о скачках – во всём она разбиралась и имела своё мнение – а потом переспать с ней как с женщиной. Но Феофания никогда не торговала своим телом – партнёров на ночь она выбирала сама. Принимая ухаживания, улыбаясь и кивая головой, она оценивала молодых патрициев, выбирая себе мужчину на ночь: «Ну, кому сегодня повезёт? Этому или этому?» Продаваться не продавалась, но любовниками пользовалось: просила сделать для неё то то, то это.

И вот весной 6470 (962г.) года на ипподроме главнокомандующий, по-гречески – магистр Никифор Фока доместика схол Востока, то есть командующий всеми войсками Азии, должность, которую он получил из рук василевса Константина, дал горожанам триумф по случаю побед над арабами на Крите и под Алеппо. Зрелище поражало количеством несметных богатств, захваченных на Востоке и количеством пленных, среди которых был сам эмир Алеппо. Но главное богатство, уверял благочестивый Никифор, была часть плаща Иоанна Крестителя, которую он нашёл сохранившеюся в одном из городов Востока.

В толпе вспомнили старинное поверье, что кто овладел Критом, тот будет носить диадему василевса.

Народ был в восторге.

А вот наместник престола и всесильный начальник стражи императорских покоев – паракимомен, евнух Иосиф Вринга был совсем не в восторге. Единственной радостью его жизни была власть, а она грозила ускользнуть из его рук. А если поверье верно? Вернее, если магистр Никифор поверит в него и захочет стать императором?

Но умный Никифор сумел его успокоить. Как-то утром он пришёл в дом к Иосифу, показал вериги на теле и уверил его, что после несчастной гибели его сына и смерти жены, мирская жизнь опротивела ему, и он с удовольствием бы постригся в монахи, но заботы государства и всецелая преданность василевсу не отпускают его. Он умолял Иосифа не подозревать его понапрасну. И Вринга поверил.

И вскоре синклит, а по-римски сенат, утвердил Никифора Фоку по настоянию Феофании на пост стратига-автократора Азии, то есть самовластный наместник провинции Азия, командующий войском. Выше него, только василевс. В знак благодарности за высокое доверие, Никифор Фока поклялся перед патриархом Полиевктом и синклитом блюсти интересы малолетних басилевсов, сыновей Феофании Василия и Константина и не претендовать на место императора.