© Анастасия Шистерова, 2016

ISBN 978-5-4483-3150-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ежи

Возвращаться со вписок утром – это ад. Кажется, будто все люди смотрят на тебя как на бомжа, алкаша, и делают это, не скрывая своего презрения. В эти ранние часы, в свой пост-алкоголический период ты начинаешь грести под себя все, что только можно. Сейчас ты долбанный экскаватор. В трамвае девушка повернулась к тебе спиной? Глупая пигалица воображает, что воняет здесь только от тебя. Милая, твоим несвежим дыханием разит за версту, и даже если открыть все форточки в салоне – это не поможет заглушить дивный аромат забродившей пищи, вырывающийся из твоего желудка.

Встречающиеся тебе по дороге домой серьезные парни в костюмах и с дипломатами тоже жутко раздражают. В их взгляде читается отвращение вперемешку с чувством сильного превосходства над тобой. Боже, как будто я не знаю, что ты— типичный сын общества потребления; офисный планктон, по-крысиному осуждающий в комментариях на фэйсбуке другой офисный планктон; обладатель ипотеки и кредита на тачку и плазму; обладатель нихуевых амбиций, до сих пор мечтающий стать крутым барабанщиком в рок группе, которого не заботит, что в свои тридцать лет, барабанные палочки он не только не держал в руках, но и в глаза не видел.

Как же вы достали пялиться на меня, уроды… Да, вчера выдалась классная ночка, и ее последствия на моем лице меня ни капли не заботят. Я— Егор Счастливый. Включаю свой любимый режим «хипсто-хиппи бомж», выхожу из подъезда обшарпанного дома, на ходу подкуриваю дешевый Лаки Страйк и двигаюсь в сторону остановки.

Утро довольно пасмурное. Холод и влага – самое ужасное сочетание для тех, кого постоянная депрессия отпускает только жарким, душным летом. Ненавижу такое, словно плачущее и ноющее состояние природы. Запахнув парку посильнее и натянув черную шапку пониже, ускоряю шаг. Капля дождя падает прямо на середину сигареты. Фак, я же только что подкурился.

Вожу пламенем зажигалки по мокрому месту на сигарете и оно исчезает— высохло. Курю дальше и ненавижу этот город.

Знаете, есть города, которые пахнут, но наш город – откровенно воняет. Не успел я сделать и пары шагов, выйдя их подъезда, как резкий запах, в котором перемешалось все, что только могло перемешаться, ударил мне в ноздри. Мне кажется, что этот удар валит с ног сильнее, чем правый хук Тайсона. Хотя, этому сравнению вряд ли можно доверять, потому что от бокса я так же далек, как, например, от счастливого светлого будущего. Пахло всем: дорогими духами Диор, дешевой туалетной водой Мекс, старушками, пылью, резиной, тяжелыми выхлопными газами, заводскими стоками, канализацией, шавермой от дяди Расула, чаем, сигаретами, карамельным фраппучино, подвалами, каким-то отвратительным коктейлем из зашкварного бара для иногородних студентов… Всем. Наш город очень вонючий.

Но я прожил здесь всю жизнь, и поэтому, какой бы запах он не издавал, чаще всего я буду относиться к этому, как: «М-м-м, от моего друга попахивает потом? Да и черт с ним, с этой свиньей! Он же все-таки мой братюня». Просто сегодня дурацкое утро, и этот мой немытый друг вызывает у меня только чувство брезгливости.

А вообще-то, если воспользоваться теорией о том, что у каждого города можно определить гендерный пол, то наш – это скорее девушка. Капризная, чаще всего депрессивная и плачущая, но все же добрая и искренняя. Этакая хипстерша из какой-нибудь архитектурной академии – безумно талантливая, но ни капли не амбициозная. Бедняга, которая так никогда и не переедет в Москву, сопьется на переферии и, может быть, создаст галерею с выставками около-современного искусства.

А между тем, дождь все продолжал идти. Кстати, он лил и ночью. Но в жаркой, душной квартире на него никто не обращал внимания. Разве что тогда, когда я остался на лоджии наедине с Марвой. Мы стояли очень близко друг к другу и курили в маленькое окошко. Из-за ветра прядь волос Марвы попала прямо на огонек сигареты. Она визгливо сматерилась и убрала волосы за уши, чтобы ветер их больше не трепал. Я почувствовал запах паленого, но она убедила меня, что все в норме.

– Ежи, ты любишь дождь? – романтичным, с претензией на оригинальность, тоном спросила Марва.

Мне пришлось бесшумно цыкнуть. И закатить глаза. Хорошо, что такая темнота, и она этого не видит. Марва – тупая и нежная. Напоминает корову, честное слово.

Мы познакомились с ней пару дней назад. Эта полноватая, на мой взгляд, особа нажиралась вискарем в клубе. Абсолютно одна. К ней подходили какие-то ублюдки, приобнимали сзади за талию и делали сомнительные комплименты насчет ее внешнего вида. Она игриво вырывалась и все равно продолжала стоять у барной стойки, задницей прямо к выходу. Чтобы выйти на лестницу, всем приходилось ее обходить.

Кстати, выглядела Марва отвратительно. Парни любят говорить, что им нравятся девушки с длинными волосами, и у Марвы они действительно были длинными, но они были ужасного цвета, пушились, а кончики раздваивались почти до самых корней. Видно было, что у стилиста она была, наверное, лишь в прошлой жизни. И то только в качестве машинки для бритья промежностей. Реинкарнация, знаете?

Выпив три стакана виски с колой, она примостилась на грязном кресле, пятна на котором напоминали скорее не родившихся детей, чем разлитый коктейль «Белая лагуна». Со своего трона-убожества Марва наблюдала за остальными посетителями. Какой-то огромный мужик, под два метра ростом, в сером спортивном костюме, не вычисляемого размера повернулся в ее сторону и поднял бокал, типа: «За тебя, родная!» Мелкая сучка, не обламываясь, улыбнулась ему своим красным ртом и повторила жест с бокалом. Она была реально мелкая. В клубе, где основной контингент – невостребованные или старые модели, она выглядела просто карликом со своим «метр шестьдесят один с половиной». Именно так она называла свой рост. Как будто эти «с половиной» были чем-то кардинально все меняющим. Она говорила о них, как о революции 1917.

На сцене играла очередная инди-поп-хип-хап-электро херня, и мы с Филом смотрели, как музыканты измываются над инструментами, зрителями и собой. Мы стояли и поражались, сколько еще говна в музыке может принести нам двадцать первый век. Конечно, альтернативы мы предложить не могли, (я могу играть только на деревянных ложках) но критиковать (смотри: обсирать) лохов – святое дело. Марва сидела прямо рядом с нами. Видимо, подбухнув до нужной кондиции, она решила развлечься. Я почувствовал, как что-то тычет в мою спину деревянным пальцем с коротким обгрызанным ноготком. Оборачиваюсь, чтобы поближе посмотреть на это маленькое чудовище.

– Ребят, вам тут не скучно? – скромно улыбается малолетняя алкоголичка. Сколько ей, шестнадцать, семнадцать?

– Ну, есть такое. Мы как-то больше по тяжелому року угораем, – отвечает за нас двоих Фил, кивая головой в сторону диджея, раскачивающего зал под хип-хап. Мой дружок – придурок с чего-то решил, что я являюсь ценителем тяжелого рока.

– А вы были в «Лицемере»?

– Нет, а что это?

– Бар. Он тут недалеко. Может, составите мне компанию?

– Давай, погнали. Только нужно еще кое-что сделать перед выходом,– говорит, загадочно улыбаясь Фил. Фил, ты дебил. Идти с какой-то подозрительной девкой в «не пойми куда», ты болен, чувак.

Итак, Фил заказал три шота с водкой и заставил меня и Марву выпить с ним. Клуб мы покидали с теплотой в душе. Естественно, не от глубокой симпатии друг к другу. Спасибо водке за этот приятный комочек в груди.

Уже утром, часов в пять, сидя на каком-то кованом заборчике, Марва смогла в философию. Уж не знаю, что ее подтолкнуло к этому: то ли солнечные лучи, постепенно заполняющие все пространство вокруг, то ли выветривание алкоголя и токсинов из организма. Хотя, чему удивляться? Все самые гениальные мысли и прозрения, кардинально меняющие сознание человека, рождались на прокуренной кухне в так называемом «предрассветном синдроме» алкоголика.

Мы сидели на этом заборчике и ждали, когда появятся первые трамваи. Я и Фил по краям и Марва между нами. Мы обсуждали какую-то грустную и унылую тему о самоубийстве. Мол, можно ли назвать его силой, или оно является стопроцентным показателем человеческой слабости и трусости. Фил сказал, что только конченый мудак может добровольно умереть раньше своих родителей, причинив им тем самым колоссальную боль.

– Если честно, то у меня уже давно есть классификация всех возможных исходов жизни людей. В нее не добавить, не прибавить. Хотите послушать? – спросила у нас Марва. Мы лениво закивали тяжелыми от стремительно приближающегося похмелья головами.

– Так вот, по моему мнению, на свете существует четыре типа людей. То, к какому типу они относятся – не их личный выбор, а результат каких-то провидческих махинаций, деятельности Вселенной или даже судьбы, если угодно.

К первому типу я отнесла людей, которые с жизнью, а главное, с качеством этой жизни (порой отвратительным) полностью смиряются. Хорошим примером такого типа людей могут быть наши родители: они круглыми сутками работают, по факту, получая деньги только на еду, одежду и развлечения, вроде попойки в пятницу вечером или отдыха раз в год на дешевом курорте. Они ничего не создают; не занимаются саморазвитием: ни интеллектуальным, ни духовным, ни чаще всего даже физическим; и ни к чему не стремятся. Они просто живут, как живут. Бессмысленно, несчастливо и довольно долго. К этой же группе относятся алкоголики и наркоманы – они также примиряются с реальной жизнью только уже посредством веществ, изменяющих картинку в их голове. Что, на мой взгляд, еще хуже и «зашкварнее», чем простое смирение.

Второй тип – это как раз те самые «конченные мудаки», которые сдаются, не проходят игру до конца, бросают все на полпути и оканчивают жизнь самоубийством под влиянием факторов извне, оставляя своих близких страдать и скучать по ним. Но, важно отметить, что к этой группе людей относятся так же и те, кто ушел не из-за очевидных проблем, а из-за проблем внутренних, таких, как, например – депрессия и экзистенциональный кризис. Согласитесь, все просто с отцом пятерых детей, который «всрал» все деньги, предназначенные на их худо-бедное содержание, в игровых автоматах рядом с каким-нибудь «Пивком». Все просто с человеком, устроившим перестрелку в баре и убившим сорок посетителей, которому грозит электрический стул. Гораздо сложнее ситуация с каким-нибудь гением-писателем, чьи произведения в настоящее время никого не трогают. Внутри него каждый день происходят невероятные по своей эпичности битвы с самим собой, не видимые для чужих глаз. Но однажды в очередном сражении «Он – гений» сдается «Ему – нытику» и погибает. Погибает в своей голове, а, значит, и в реальной жизни.

Люди, принадлежащие к третьему типу – мои самые любимые. Это шизофреники, параноики, люди с расщеплением личности и далее по списку. Они нравятся мне тем, что в отличие от второй группы – не сдавались. Они продолжали гнуть свою линию, но из-за недостатка приспособительных возможностей своего организма чуть-чуть не дотянули до конца. То есть, «не вывезли тележку», но не по своей вине.