Отец замирает в кресле. Несколько мгновений держит у приоткрытого рта стакан с виски, а потом ставит его на стол.
– Помощи? Я вроде еще не настолько пьян, чтобы мне слышалось подобное.
– Тебе не послышалось, – отвечаю хрипло, горло до боли царапает собственный голос.
Я и отец смотрим друг на друга молча. Я выдерживаю его тяжелый взгляд, так крепко сцепив в замок пальцы, что кисти рук сводит от напряжения. Тишина в его кабинете становится гнетущей. Глаза моего папаши сужаются, а сам он снова тянется за стаканом виски. Сделав один жадный глоток, отец наконец произносит:
– Я даже боюсь представить, в какой ты заднице, раз пришел ко мне сам.
– Не я, – качаю головой, не прерывая зрительный контакт с отцом. – Проблемы не у меня, а у близкого мне человека. Поговори с ректором академии, чтобы его не отчислили. Я знаю, что ты с ним на короткой ноге.
Теперь отец округляет глаза:
– Ты пришел просить меня за какого-то там друга?
Набираю полную грудь воздуха, хотя ее и так распирает изнутри. Мне как петлю на горло накинули. Оттягиваю ворот футболки. Я не хочу думать о том, что сейчас конкретно унижаюсь, придя сюда с этим разговором. Но ощущаю себя именно так.
– Это девушка, – выдыхаю я. – Очень хорошая. С учебой у нее все отлично. Но вышло одно недоразумение. На Ивана Андреевича давят, чтобы он ее отчислил, но ты ведь можешь…
– Погоди-погоди. Девушка? – изумленно хмыкает папаша.
– Да.