Глава 7

Огонь

– Значит, Вы утверждаете, что, открыв кабинку душа, увидели это? Так?

– Да, именно так.

Полицейских прибыло двое. Крепкие с виду парни, к тому же вооруженные.

Они сразу же осмотрели всю квартиру и только после того, как не обнаружили в ней посторонних, зашли в ванную комнату.

– Почему вы решили, что это кровь? – спросил Веронику тот, что постарше.

– А, что это по-Вашему?

Она вся дрожала и не понимала, почему Александр сохраняет спокойствие.

– Ну, это может быть, к примеру, краска, – ответил полицейский.

Вероника пожала плечами.

– А вот это уже Вам выяснять, – резко сказала она.

– У Вас есть враги? – вопрос был адресован ее мужу.

– Я не знаю, – откровенно признался он. – Случается, человек, думает, у него их нет, а потом его находят убитым наемником.

– Да, случается. Но здесь интересный момент. Вы утверждаете, что не теряли ключей, однако дверь была кем-то открыта, а после ее аккуратно закрыли. В квартире ничего не пропало, значит, кто-то вошел в нее с дубликатом ключей лишь для того, чтобы оставить эту надпись на зеркале душа.

– Мы никогда не оставляем ключи на столе, ни я, ни Вероника.

– Я их всегда в сумочке держу, – согласилась она.

– И ни у кого из друзей или родных ключей от нашей квартиры нет…

Он осекся. Внезапная мысль пронзила ему голову острой, горячей иглой. Анна.

– Продолжайте, – полицейские внимательно смотрели на него.

– Одна связка ключей была у Ани. Моей жены. Она пропала более года назад. Просто не вернулась домой. Расследование и поиски не дали ничего.

– Я думаю, Вам нужно будет завтра утром явиться в полицию и описать ситуацию подробно, – заявил один полицейский, тот, что постарше.

– А мы пока возьмем на анализ вещество, но и без того понятно, что это краска, а никакая не кровь, – бодро сказал его молодой напарник.

– И мы вам настоятельно рекомендуем сменить замок, причем, как можно быстрее.

***

Всю ночь он не сомкнул глаз. Мысли крутились вокруг Анны.

Когда разрывается от любви сердце, это ещё не конец. Когда душа плачет, это не означает, что она не верит и не ждёт хорошего впереди. Наверное, самое страшное – это когда уже ничего нет – ни стремлений, ни желаний, ни мечты, ни надежды. Когда внутри пустота, когда все сгорело и все, что осталось тебе – это пугающая молчаливая бескрайняя пустыня, которую даже ничем не наполнишь – не приживется ничего уже, не прорастет.

Так он думал когда-то. Но теперь пустоты не было, теперь внутри у него все горело.

«Она – огонь. Так, как она, не сумеет согреть твою душу ни одна другая душа. Пока она тебя любит, твоё сердце всегда в тепле. Она сажает цветы повсюду из простого желания украсить мир вокруг себя, а все, чего она касается, растёт, цветёт и плодоносит. Там, где она, не бывает холодно, она раскалит самый холодный камень и заставит его вспомнить о том, что и он когда-то был частичкой большой и яркой звезды. Пока ты ее любишь, ее огнь будет ласков и нежен, управляем и податлив. Но разлюби её, и ты познаёшь ярость этой стихии. Она безжалостно спалит все то, что создавалось ею же с такой заботой. Сожжет все, оставив в твоей душе безжизненное пепелище. Она – огонь, а с ним нельзя играть…»

***

На следующее утро он посетил следователя. Его встретил мужчина в сером костюме, лет сорока, представившийся как Роман Круглов. Его попросили заново описать происшествие, а после перешли к вопросам, касающимся Анны.

– Значит, Вы утверждаете, что Ваша жена пропала без вести два года назад. И как раз у нее и были ключи от квартиры?

– Да, именно так, – со вздохом ответил он.

– Дело ее не закрыли?

– Думаю, нет.

– Это хорошо. Тело не найдено. От нее ни слуху, ни духу полтора года, в течение которых Вы времени даром, кстати, не теряли. Ваша новая супруга ждет ребенка?

– Понимаете, я тогда совсем упал духом, а Вероника меня поддержала.

Он закрыл глаза руками. Мысли об Анне, о том дне, когда она исчезла, были невыносимы.

– Вы любили ее? – в голосе следователя проскользнули сочувственные нотки.

– Очень.

– Тогда почему бы нам не возобновить дело?

Хотел ли он, чтобы ее снова искали? Нет. Он едва похоронил свою надежду на ее возвращение. Ту самую надежду, которая не дает спать по ночам и превращает жизнь человека в настоящий ад. К нему только начал возвращаться вкус к жизни, он не хотел ее искать. И, кроме того, он боялся найти ее тело, изувеченное кем-то, брошенное и разложившееся, потому что тогда бы он ни за что не простил себе, что смог попытаться стать счастливым с другой.

– Я уверен, она мертва, – устало ответил он следователю.

Золотисто карие глаза Круглова буравили Александра насквозь. «Какой огненный взгляд» – подумалось ему.

– Знаете, если бы у меня была любимая женщина, я бы всегда ее искал. Живой или мертвой, но я бы ее, в конце концов, нашел. Пусть даже у меня на это ушла бы вся моя жизнь.

Ему нечего было на это сказать. Что он знал о любви, этот сухарь в сером костюме?

– Моя жена умерла пять лет назад, – ответил Роман Круглов на его мысленный вопрос. У нее был рак. Но я не перестаю с ней разговаривать. Мертвые живы, пока мы о них помним.

– Да Вам бы пьесы писать, – ухмыльнулся Александр.

– Кто-то же должен расследовать преступления и искать пропавших людей, пока остальные устраивают представления в театре, – не моргнув глазом ответил человек в сером костюме.

Александр проигнорировал издевку.

– Наши эксперты установили, – спокойно продолжил следователь, – вещество, которым была сделана надпись в душевой кабинке, является краской. Масляной, той самой, что обычно используют художники в своих картинах. Вам это о чем-то говорит?

– Не знаю, что и ответить.

Он и, правда, не знал, что думать. Он так давно привык считать Анну умершей, что уже свыкся с этим.

– У Вашей жены был кто-то, кто мог бы за нее отомстить? – спросил Роман.

– Насколько я знаю, нет. Но я, видимо, вообще мало, что о ней знаю, – признался он.

– Она когда-нибудь Вам изменяла?

– Не думаю. Я бы заметил. Во всяком случае, фактов измены никогда не было.

Человек в сером костюме вызывал у него смешанные чувства. С одной стороны, он его раздражал своими вопросами, которые били прямо в сердце. С другой, он был ему благодарен за то, что дал ему надежду. Возможно, Анна жива.

– Мне нужна одна из картин Вашей жены, – заявил следователь.

– Но зачем?

– Краски. Нужно посмотреть тип. По ДНК все чисто. Вернее, ДНК Вашей супруги слишком много в доме. Ведь когда-то она там жила. Принесите мне картину, а лучше я сам зайду к Вам вечером и выберу. Вы не против?

– Нет, – выдохнул он.

– Тогда, до встречи.

Мужчины пожали друг другу руки. Круглов все так же пристально смотрел ему прямо в глаза. Этот взгляд почему-то стыдил его. Под ним он чувствовал себя настоящим предателем, хотя ни в чем не был виноват.

Дома пришлось все рассказать Веронике.

– А почему он думает, что стоит искать ее? Столько времени прошло. Зачем? – испуганно спросила она мужа.

Он посмотрел на нее и ее уже очень большой живот, и подумал о том же – зачем? Что это даст? Допустим, ее найдут живой и здоровой, живущей спокойно своей новой жизнью с каким-то человеком. Может, она с ним счастлива, пишет картины, любит его. Эта мысль была такой болезненной для него, что он тут же поспешил ее прогнать.

– Она, конечно, мертва, – как можно увереннее произнес он. – Но пусть уже найдут хотя бы тело. Мы сможем ее похоронить.

– Да, кому нужно это ее тело? – раздраженно воскликнула Вероника.

Он посмотрел на ее бесформенную фигуру, отекшее лицо и впервые испытал настоящее отвращение.

– Никогда не смей говорить об Анне плохо, – процедил он сквозь зубы. – Я любил ее, по-настоящему любил. И я хочу найти ее, чего бы мне это ни стоило. Точка.

Он поднялся с кресла и пошел в свой кабинет. Дверь закрыл на ключ. Громкие рыдания Вероники не трогали его. Он думал об Анне. Вот если бы она была жива. И пусть она предала его, оставила, но он лишь посмотрел бы ей в глаза и спросил бы: «Почему?» Неужели она никогда не любила его? Ему хотелось спросить, получить ответ и отпустить ее со спокойным сердцем туда, где ей хорошо без него. Настолько хорошо, что она просто вычеркнула его из своей жизни, не объяснившись и не сказав прощальных слов. Он хотел знать правду.

В ту ночь у Вероники отошли воды, и через несколько часов в районной больнице она родила ему девочку. Он хотел бы назвать ее Анной. Но разве он посмел бы?

Глава 8

Мир вдребезги

Надежду теряют по-разному. Иногда она разбивается внезапно, выскользнув у тебя прямо из рук и разлетевшись на мелкие осколки, словно стеклянный стакан, упавший на плиточный пол. Это очень больно. Но иногда в суматохе своих дней ты не замечаешь, что она исчезла. Просто утекла по капле из сердца, как вода. И единственное, что ты чувствуешь – это пустоту.

У нас с тобой не было никакого конфетно букетного романа. Никаких прелюдий, взглядов украдкой, осторожных касаний. Мы сразу же вошли друг в друга, на полной скорости врезавшись сердцем в сердце. Я помню, как ты взял меня за руку и сказал: «Бежим!». И я побежала вместе с тобой. Я не думала ни о чем. У меня просто не было времени на раздумья. Да нам и не нужно было ни минуты на узнавание. С первой же секунды мы знали друг о друге все. Словно всю эту жизнь мы только и ждали момента нашей встречи. А теперь я задаюсь вопросом: как же так сучилось, что ты смог отпустить мою руку?

Мы с тобой стали как брат и сестра. Ближе, чем друзья, но спокойнее, чем любовники. Между нами легло то, что усмиряет страсть – время. Нет, нам не было скучно вдвоём, мы по-прежнему могли разговаривать до утра, правда, на звёзды смотреть уже не тянуло. Ты все так же был готов защитить меня и выслушать, я приободрить тебя и дать дельный совет. Мы почти перестали ссориться и срываться в ночи гулять по сверкающему огнями городу. Я заметила, ты стал реже целовать меня. А когда делал это, твоя нежность мне казалась машинальной. Мы успокоились, и между нами исчезло волшебное чувство, когда от одного прикосновения или взгляда вскипала в венах кровь, а мы бросались в объятия друг другу, целуя и кусая губы, с какой-то звериной жадностью. Мы стали терять любовь.

Любовь – это самая большая лотерея, которую можно выиграть в жизни. Если у тебя есть взаимная любовь, то ты не можешь называться неудачником, даже если тебе не повезло по всем фронтам. Она одна заменяет тысячу радостей, выигрышей, призов и разных земных удовольствий. Но ее не заменит ничто.

Это я точно знаю.

А ведь нас с тобой делали счастливыми самые простые вещи. Засыпать и просыпаться вместе. Говорить утром «привет» друг другу и первому солнечному лучу, а вечером желать спокойной ночи себе и звездам. Читать книги в тишине, лёжа на кровати, перебирая пальцы. Встречаться с друзьями, танцевать до упаду, а после, наслаждаться обществом друг друга, даря неземную нежность. Нам никогда не было скучно вдвоём. Любая мелочь приводила нас в восторг или движение. Нам было неважно, что мы делали, куда ехали и в каких компаниях веселились. Мы пили эту жизнь неторопливыми глотками, как пьют прохладный напиток в знойный летний день. Мы кайфовали от мира, который понимали на свой собственный лад, ведь он был наш, общий, а потому совершенный.

А теперь этот мир разрушен.

Я сижу в маленькой квартирке студии на окраине этого мира. Мира, разбитого тобой вдребезги. Пишу картину. Твой портрет. У меня никогда толком не выходили портреты. Художник ведь не фотограф, он должен запечатлеть душу. А мне, признаться, нет дела до чужих душ. А вот твою понять хотелось бы.

Знаешь, нами управляют те, кто любит нас меньше, чем мы. Те, кому мы отдали сердце полностью и навсегда, а они лишь на время сдали нам в своём местечко в аренду. Иногда кажется, что человек полюбил тебя сильнее, что ты растопил все его ледяные расчёты, что вот оно, счастье – бери и радуйся. Только радости нет, а душа никак не может отогреться рядом с тем, кто вроде бы и любит, но может прожить без тебя совершенно спокойно. Ты можешь ждать годами, надеясь на перемены. Но исчезни ты из его жизни, он не сойдёт с ума от тоски, не впадёт в депрессию, не станет искать тебя повсюду, вглядываясь в лица прохожих. Он будет продолжать жить своей жизнью, а небольшое место, что сдавалось для тебя в сердце, обязательно сдаст кому-то ещё.

Вот ты и сдал ей мое. Разве ты ее любишь? Разве ты можешь по-настоящему полюбить кого-то после всего, что было между нами? Да и любил ли ты вообще меня, или мне это только казалось? Столько вопросов вертится у меня в голове.

Я пишу твой портрет, чтобы освободиться от того сгустка ненависти, что комком засел у меня в груди. Я устала ждать, что ты найдешь меня.

Свободен тот, кто ничего не ждёт. Не ждёт от природы тепла, вместо этого он просто одевается по погоде или уезжает туда, где всегда лето. Не ждёт от жизни подарков – он сам берет то, что хочет, ведь подарок – это сюрприз, а не всякий сюрприз приносит счастье. Не ждёт от людей любви, прекрасно понимая, что никто ее не обязан ему отдавать, а потому любит сам, и, даже не получив любовь в ответ, не страдает, а просто пожимает плечами и идёт дальше. Налегке.

Я так не умела. Я цеплялась за каждую надежду быть счастливой с тобой и сделать тебя счастливым рядом со мной. Я так старалась, видит Бог!

А теперь я очень хочу научиться дышать без тебя. Но у меня пока плохо выходит.

Вчера закатила истерику в магазине. Расплакалась прямо на кассе, у меня не хватило денег на яблоки. Ты же знаешь, как я люблю их. Ты мне их раньше покупал, такие красные, яркие, сочные. А потом смотрел, как я надкусываю одно, с наслаждением прикрыв глаза. Я знала – смотришь ты с обожанием. Интересно, на нее ты тоже так смотришь? Мне почему-то кажется, что нет.

А, может, я сама себя обманываю? И смотришь, ты так же, и даже гладишь ее уродский живот. Там ведь твой ребенок. От нее. Как же я его ненавижу!

Если бы не он, ты бы не остановился меня искать, и, в конце концов, обязательно бы нашел. Сердился бы, конечно. Даже, возможно, влепил бы мне пощечину за то, что я сделала. А потом бы обязательно прижал меня к себе и начал бы целовать мое мокрое от слез лицо. Ты бы понял, что иначе я не могла. И сам бы передо мной покаялся. И все бы у нас было хорошо.

А теперь не будет.

И все-таки я уверена, ты не любишь ее. И, честно говоря, с каждым днем я все больше сомневаюсь в том, что твои чувства ко мне были столь же глубоки, как мои к тебе. Ты пользовался мной, я вдохновляла тебя, со мной ты не ходил по земле, со мной ты летал. Но у меня не вышло то, что вышло у нее – подарить тебе ребенка. Я так и не смогла сделать тебя счастливым по-настоящему. Получается, что ею ты тоже пользуешься. Она нужна тебе для продолжения рода. Твоего рода. Как же это гадко!

Я думаю, в этой жизни важно уметь сделать выбор. С кем жить, кого любить, чьё сердце беречь. Не способен сделать его, не касайся пока людей – они не экспонаты в музее восковых фигур, они живые, им, черт возьми, больно.

Знаешь, я здесь совсем одна. Ты меня не ищешь, она, наверняка, рада, что заняла мое место, хотя мы и были такими близкими подружками в детстве. Я все ее секреты знаю, а она мои. Ее в школе дразнили каланчой из-за высокого роста, она плакала, я ее утешала и защищала от слишком задиристых мальчишек. Ну, ты меня знаешь, я своих в обиду никогда не даю. А она была мне своя. Роднее, чем сестра. Почему она так быстро сошлась с тобой? Почему не уговорила продолжать меня искать? Ты думаешь, она тебя любит? Возможно, по-своему, любит. Но никогда не сможет так, как я.

Я же столько любви вложила в твоё холодное, злое сердце. Всю нежность тебе отдала, слезами раны заживляла, разжигала огонь там, где вечные льды. Я так верила в тебя, так лечила, от бед берегла. А ты меня так легко предал.

Я же тебя не просто любила. Я тебя понимала. А еще знала, какой ты, до каждой клеточки твоей, и все равно продолжала любить. Я и сейчас тебя люблю. А не надо бы. Это отвлекает меня от моей цели.