Пролог

«Станция прибытия: Неизвестность» – мигнуло зеленым на табло. Катя мотнула головой, на миг опустила свои голубые глаза и, опять подняв голову, прочитала надпись.

– Неизвестность… Девушка, – обратилась Катя к полноватой женщине, сидящей по ту сторону маленькой пыльной прорези окна в старом кирпичном здании железнодорожной станции, – а что там за направление в неизвестность под седьмым номером?

– Или покупайте билеты, или отходите. Здесь не справочное бюро. Здесь касса! Кас-с-са, – прошипела женщина, чуть подавшись вперед пышной грудью.

Катя отпрянула от окошка и сделала шаг в сторону, пропустив к кассе мужчину средних лет в темных очках. Он строго взглянул на Катю. Даже стекла его очков, за которыми и глаз-то не было видно, посмотрели на нее с укоризной.

Мужчина всем своим видом олицетворял мужественность и непоколебимую уверенность. И представлялся он всегда не именем, а именем и фамилией: «Николай Ферт!» Рубленая фраза звучала четко, как будто он рапортовал начальству. У случайных знакомых это иногда вызывало недоумение, но те, кто знал Николая поближе, уже ничего странного в такой манере не находили. А те, кто был знаком с ним давно, уже и не представляли, что Ферт может вести себя как-нибудь иначе.

Николай наклонился к окну и протянул в него руку с парой новеньких купюр. При обратном движении в руке уже оказался картонный желтоватый прямоугольник, который тут же исчез во внутреннем кармане пиджака. Мгновение спустя пальцы появились наружу, сжимая пачку сигарет, тут же открывая ее и вытаскивая сигарету. Все это было сделано одним точным, как будто тщательно выверенным движением.

«Словно робот», – мелькнуло в голове у Кати. Она оглянулась на мужчину, который сидел на скамейке поодаль. Полная противоположность «роботу». Даже сама поза, в которой сидел мужчина, создавала впечатление какого-то неуловимого разгильдяйства.

Катя улыбнулась разительному, но вполне объяснимому контрасту. Внешнее впечатление, производимое на окружающих, в большинстве случаев отражает образ жизни человека. Николай Ферт был военным, что и физически, и психологически наложило на него вполне определенный отпечаток. Строгая мужская стрижка. Военная выправка. Темно-зеленый костюм с иголочки.

Мужчина на лавочке был… Скорее всего, он был все-таки музыкантом. Да и звали его все – «Музыкант», хотя он и не получил соответствующего образования, да и толком не умел ни на чем играть. Зато он прекрасно сочинял. Мелодии, музыку, слова, песни… Эти наброски долго еще приходилось отшлифовывать профессионалам в созданной им студии, но Музыканта это уже не заботило, поскольку приносило ощутимый доход и позволяло ни о чем не думать, кроме следующей идеи, которая не заставляла себя долго ждать.

Музыкант все норовил прислониться к спинке скамейки затылком, но она была для этого слишком низкой. Тогда он нехотя склонил голову вперед, но, очевидно, и эта поза тоже не устроила его удобством к полудреме. Вероятно, осознав невозможность комфортного пребывания на лавочке, Музыкант вздохнул, сел прямо, достал из кармана телефон и поднес его к глазам на пару секунд. Синий сапфир в тяжелом кольце на безымянном пальце на мгновение лениво отразил солнечный свет.

Катя повернулась к кассе и решительно произнесла, протянув деньги:

– Два билета в Неизвестность!

– Двести два рубля еще с вас-с!

«Вот змея, как ей удается так страшно шипеть?» – Катя полезла в карманы, выгребая звенящую мелочь. Не хватало еще сто восемьдесят рублей. Она вновь обернулась к сидящему на скамейке Музыканту, боясь, что он увидит ее заминку, но тот, задумавшись о чем-то, даже не заметил ее взгляда.

Катя растерянно оглянулась по сторонам. Худощавый парень, стоявший рядом и наблюдавший за ее меняющимся выражением лица, вдруг протянул недостающие деньги с широкой добродушной улыбкой.

– Спасибо, – Катя обескуражено взяла купюры, передала в окошко и, получив два желтоватых прямоугольника, аккуратно убрала их в сумку.

– Пожалуйста, – кивнул парень. – Меня зовут Сергей. Похоже, и вы тоже в неизвестность хотите кануть?

– Хочу. Меня Катя зовут, а его, – она показала рукой на мужчину, сидящего на скамейке, – Музыкант.

– А меня зовут Николай Ферт, – даже не обернувшись, из-за спины, бросил мужчина в темных очках, удаляясь прочь.

Катя пожала плечами. Сергей, получив точно такой же прямоугольник, подмигнул ей и направился искать палатку с прессой.

Подойдя к Музыканту, Катя обняла его за шею и поцеловала в переносицу. Потом в губы.

– Я купила билеты. Еще три часа до поезда. Я хочу пить. Твоя очередь. Теперь ты иди, купи воды, – быстро проговорила, не давая ему собраться с мыслями. Но уловка чуть было не сорвалась.

– Да не три часа! У нас поезд должен быть через сорок минут. Ты напутала что-то. Дай-ка сюда билеты! – Музыкант поднялся, разминая затекшие ноги.

– У них табло неисправное! Через сорок минут не наш поезд. А наш – через три часа. Вот, смотри, – с этими словами Катя вытащила билеты из сумочки, быстро показала ему так, что невозможно было ничего разглядеть, и тут же спрятала обратно. – Пойдем лучше в тень, я растаяла совсем.

– Пойдем, – согласился Музыкант, пристально заглянув ей в глаза, но Катя так мило улыбнулась, что легкая тень сомнения, проскользнувшая было, мгновенно исчезла.

– Видишь, не работает. Станция Неизвестность. Разве такая бывает? – она посмотрела на табло, сощурившись от солнца.

– И, правда… – Музыкант, надев спортивную серую сумку на плечо, зашагал в сторону здания. Катя поспешила за ним, вложив свою ладонь в его руку.

На станции в разгар чрезмерно теплого весеннего дня было немноголюдно и тихо. Также бывает во дворе, когда к обеду ребятню загоняют по домам. Пространство вдруг становится сиротливым от убежавшего шума, но в воздухе радостно ощущается, что еще только самое начало летних каникул.

«Полтора месяца счастья! Свобода! – восторжествовало Катино сердце. И ехидно добавило: – В неизвестности!»

Глава 1

Проводив взглядом пару, скрывшуюся в массивных дверях вокзала, Сергей неторопливо направился к росшему неподалёку дереву. Раскидистые ветви огромного старого дуба кружевной шалью прятали солнечный свет.

В тени на низкой бетонной ограде расположился Николай. Он развернул газету и углубился в чтение. Сергей присел рядом и достал из рюкзака две бутылки пива. Одну он открыл, ловко прижав ее крышкой к бетонному краю. Вторую поставил на широкую ограду и чуть подвинул к Ферту ближе.

– Куда направляетесь? – обернулся Сергей к Николаю, желая начать диалог. Ферт с презрением глянул на предлагаемое угощение. Но говорить ничего не стал, в уме, однако, успел произнести нехитрые порицания в адрес молодого поколения.

Сергей Ванин, сделав последний глоток, смерил черными, точно такими же, как у Ферта, глазами расстояние и, прицелившись, бросил. Стекло с веселым звоном разбилось о дно железной урны. Сергей искоса посмотрел на неразговорчивого собеседника, гордясь своим точным броском и ожидая одобрения.

Николай нервно сложил газету и, взяв чемодан, ушел в сторону перрона. Остановившись рядом с невысоким плотным мужчиной средних лет, он кивнул в знак приветствия, и как всегда, отрезал:

– Николай Ферт!

– Петр! – улыбнулся круглолицый мужчина. Его обрадовало новое знакомство. Протянул широкую ладонь, и, несмотря на сухое, формальное пожатие Николая, оживленно начал разговор:

– Отличная погода, не находите?

– Нет, – ответил Ферт, взглянув на небо, которое стянулось полотном густой тучи. Сзади вновь раздался звон разбившегося стекла.

– Сидит, пьет пиво… Что из него вырастет? – проворчал Николай. Петр Королев обернулся на Сергея.

– А, что, собственно, произошло? Выпил парень пива. Не за рулем и не на работе. Сейчас поезд придет, он ляжет отдохнуть. Пусть расслабляется!

– Это безобразие! Пить в общественном месте, кидать в мусор бутылки. Очень дурное воспитание. Был бы моим сыном, выпорол бы тут же.

– Согласен, что можно было бы и просто опустить в урну. Но, ведь, как точно кинул! Посмотри! Ничего, что на «ты»? Урна далеко стоит, и отклонена в другую сторону. Это надо умудриться попасть прямо в цель! Молодец!

– Отлично… – недовольно протянул Ферт. – Вы, взрослый мужчина, поощряете такие поступки. Вот откуда все беспорядки. Из таких вот, допустим, мелких нарушителей и окружающих, которые ничего дурного в этом не видят. А через час этот парень будет пить водку, и швырять бутылки в головы людей! А через пять лет туда полетят свинцовые пули! С такой же радостью: «Как я здорово попал…» Все начинается с малого! Все! Катастрофа рождается в молекуле!

* * *

Обычно звук постукивающих колес становится слышно издалека, он нарастает и заполняет пространство одновременно с появлением поезда. Но этот новенький серебристый состав каким-то непостижимым образом сразу оказался на рельсах возле перрона, когда старый громкоговоритель что-то прохрипел в ржавые динамики.

Туча, заполнившая собою небо, с грохотом перевернулась, предвещая молодой весенний ливень. Сергей Ванин, подхватив рюкзак, поднялся на перрон и, быстро обогнав Николая, протянул билет проводнице. Следом за ним в вагон прошел Николай Ферт.

Королев, стоявший рядом, сначала рассеянно проверял карманы в поисках билета, а когда все-таки обнаружил его в сумке, вдруг отошел. Петр посмотрел наверх.

…Черная туча стремительно надвигалась, как будто занавесом пытаясь закрыть то, что когда-то уже свершилось. Словно стирая из памяти прошедшие события для того, чтобы освободить место для новых впечатлений.

Начавшийся дождь смывал все то, чему суждено было остаться в прошлом, и Петр нисколько не возражал против этого, невзирая на то, что в прошлом у него не было ничего плохого. Впрочем, у Королева вообще никогда не было ничего плохого. Всего лишь потому, что мироощущение Петра не воспринимало негативную кинопленку жизни.

Он выучился на ветеринара, несколько лет отработал в лечебнице, а в годы перестройки ушел в торговлю и занялся продажей игрушек. Семьей обзавелся рано, любил дочерей без памяти. Но жена и выросшие девочки относились к нему без уважения. Они считали его слишком веселым и простоватым. Королева ничуть не расстраивало такое отношение, он спокойно принял его как должное. Петру нравилось учиться, работать и…собственно, жить. Он всегда был в хорошем расположении духа, умел получать удовольствие от любого процесса. Никогда ни на что не обижался. И единственным огорчением было для него, если кто-то рядом грустил, а Петр не мог помочь…

– Молодой человек, поезд уже отходит, – обратилась проводница к Королеву. Она собиралась добавить что-то еще, но, посмотрев на лицо Петра, осеклась и промолчала. На лице Королева растекалось блаженство. Он стоял и радовался начинающемуся дождю, стоящему поезду, темной туче…

– Мне нравится дождь, – пояснил Королев, протягивая проводнице свой билет, – он смывает грязь с лица…

– Что? – удивилась проводница.

– Извините, – ответил Петр, – это слова из песни: «Мне нравится дождь. Он смывает грязь с лица. И чистые лица сияют, умытые влагой небесной…»

– Что-то я не слышала такой песни, – сказала проводница.

– Ее мало кто слышал, – согласился Королев, проходя в вагон.

– Кто же эту песню написал?

– Музыкант написал, видимо, – обернувшись, улыбнулся Королев.

– Ясно, что не повар, – засмеялась проводница…

Выходя из здания двухэтажного кирпичного вокзала маленькой станции, Музыкант увидел ожидающий пассажиров состав. Катя, не торопясь, пила воду из небольшой бутылки и каждый раз делала последний глоток, потом, собираясь завинтить крышку, решала, что жажда не утолена еще на один глоток.

– Кать, пойдем скорее. Поезд уже стоит. И дождь начался.

– У меня босоножка расстегнулась, – Катя невозмутимо передала ему недопитую бутылочку и присела подтянуть застежку на ремешке, расположившись между двух широких клумб, загородив собой узкую дорожку, ведущую к перрону.

Мимо них попытался пройти сутулый мужчина. Темные его волосы чуть тронула седина. Походка была неуверенной. Взгляд – виноватым. Катя резко выпрямилась прямо перед ним. Мужчина несколько отпрянул.

– Извините, – пробормотал он, натолкнувшись на ясный Катин взгляд голубых глаз, в которых на миг насмешливо проглянула наглость зверя, который всегда чувствует чужой страх.

– Бежим! Дождь! – Катя потащила за собой Музыканта к поезду, мысленно поблагодарив расстегнутую босоножку, сутулого мужчину и начавшийся дождь за то, что Музыкант не заметил надпись. На серебристом корпусе удивительно длинного состава на первых четырех вагонах, почти во всю их ширину виднелись крупные слоги: «НЕ ИЗ ВЕСТ НОСТЬ».

* * *

…Поезд дал прощальный гудок и, медленно набирая ход, отправился в путь.

Ферт развернул газету, но не мог сосредоточиться. Мысли его уходили куда-то в сторону. Причем, совсем в нехорошую сторону. На уровне интуиции Николай улавливал исходящую опасность или угрозу. Долгие годы службы дали хороший навык чувствовать людей, хотя и развили излишнюю подозрительность ко всему окружающему.

Он повернул голову к окну, время от времени бросая то отсутствующий взгляд на развернутую газету, то изучающий – на остальных пассажиров в плацкартном вагоне. Николай заметил Ванина, но, когда тот весело кивнул ему, Ферт не ответил.

Ему не понравилась простота Сергея, с которой он дал недостающие деньги Кате и пил пиво на станции, безобразно разбив бутылки. Если первый поступок еще хоть как-то оправдывал Сергея в глазах Николая, то второй очень не понравился Ферту. Само распитие алкоголя с первым встречным в неподобающих условиях претило Николаю.

Ему также не понравился Музыкант, на которого показала Катя, но не потому, что тот был каким-то образом опасен. Он подсознательно воспринимался Николаем, как полная противоположность самому себе. Они не общались, но сам вид, манера двигаться, разговаривать, жесты и мимика Музыканта – все говорило о том, что этот человек очень не любит подчиняться кому бы то ни было, и не признает никаких правил. А Ферт не мог иначе существовать, кроме как, подчиняясь кому-то, или подчиняя кого-то себе, в соответствии с принципами, которыми изобилует любое «свободное» общество. И другого поведения Николай не принимал.

* * *

Музыкант убрал вещи в багажный отсек и сел напротив Кати. Задумчиво посмотрел на нее. Потом взглянул в окно. На небо. Черная туча быстро проходила, и оно становилось голубым. Музыкант опять посмотрел на Катю. Как будто часть этого неба плескалась в ее глазах.

…У Музыканта было достаточно много женщин. Недолгие связи приносили удовольствие и не слишком обременяли его. Он никогда никого не обманывал, не давал надежд и не пускал пыль в глаза ни словом, ни действием. Надо было отдать ему должное, Музыкант ко всем относился одинаково уважительно, как… к срезанным живым цветам, украшающим мир своей недолгой красотой но, не задерживающимся в памяти.

Познакомившись с Катей, Музыкант ни на секунду не думал о том, что есть воздух. Зато его отсутствие пришлось почувствовать во время недолгих, но очень частых и сильных ссор. Музыкант не поверил в ее любовь, когда Катя первая призналась ему. И не верил, когда вновь и вновь она произносила эти слова.

Точно также, как и Катя, избалованная мужским вниманием, не верила ему. Музыкант думал о том, что, наигравшись, она когда-нибудь уйдет. А Катя не переставала бояться того, что когда-нибудь уходя, не вернется он. Но время шло, и любовь врастала в их сердца, сделав их упрямые души единым целым, однако, при этом не добавив ни капли веры друг в друга…

– Кать! Ты пить хочешь? – спросил Музыкант.

– Нет, – ответила Катя, не отрывая от него глаз.

– А есть хочешь?

– Нет.

– А что ты хочешь?

– Я тебе потом скажу, – пристально глядя на него, ответила Катя…Конечно, покупать билеты в СВ купе было несколько дороговато, на эту сумму можно было бы купить билеты на самолет. Но самолеты в Неизвестность не летали, а в плацкарте Музыкант бы не поехал, даже если бы это остался единственный способ передвижения на свете, о чем Катя уже прекрасно знала. Музыкант был достаточно обеспеченным человеком, чтобы беспокоиться о таких несущественных для него мелочах. Однако, за билеты заплатила Катя. Музыкант об этом просто не подумал. А если бы задумался, то понял бы, какой иногда оказывается сволочью…

– Миш, – Катя откинула занавеску, – смотри какие там молнии.

В правом углу окна было видно, как медленно уходили темно-синие тучи. И внутри них сверкали две молнии, танцуя причудливый танец гигантских небесных мечей, выкованных из серебряного огня.

– Уходят… Они уходят в никуда, – произнес Музыкант.

«Они уходят в Неизвестность», – подумала Катя и подошла к нему.

– Переоденешься? – спросила она, и одновременно, не дожидаясь ответа и расстегивая ему рубашку, поцеловала. Музыкант, поймав ее руку, прикоснулся на миг губами. Катя окинула собственническим взглядом его мускулистое тело и, вздохнув, достала из сумки футболку.

Музыкант включил айпад и ушел в себя. Она подсела к нему, подключила через адаптер вторые наушники и стала наблюдать, как из-под его пальцев, легко касающихся экрана, уверенно возникала мелодия.

– Здесь пониже сделай.

– Что пониже? – рассеянно спросил Музыкант.

– Вот это пианино, – Катя ткнула пальцем.

– Это гитара, горе мое.

– Все равно пониже, она визжит и портит мелодию, – упрямо сказала Катя.

– Иди лучше узнай, что там с кофе.

– Не пойду, я с тобой хочу! – повысила она голос. Музыкант поднял ее и выставил в коридор, шепнув на ухо:

– Ты мне мешаешь, дай я закончу. Научишься сидеть тихо – вернешься.

Катя встала у окна. Старательно подышав на стекло, нарисовала пальцем солнышко и от удивления распахнула глаза: туча на небе мгновенно разъехалась в разные стороны, словно двери в метро, а появившееся солнце точно вписалось в нарисованную окружность. Тогда она пририсовала два сердца по бокам, и тут же они заполнились белыми облаками.

– Ага… – удовлетворенно сказала Катя. – А так?

В сердечках вывела стрелы. За запотевшим стеклом вдалеке сверкнули две молнии ровно по линиям стрел. Тогда Катя с воодушевлением внизу написала по две начальные буквы от имени Музыканта и своего. Песчаная насыпь за окном вдруг стала выше, как будто послужила строчкой для получившегося слова.

– Миш, Миш… – таинственно произнесла Катя, заглянув в свое купе. – Посмотри, у меня живой рисунок.

– Не морочь мне голову, – разозлился Музыкант. – Дай мне хотя бы десять минут тишины!

– Хоть сто! – она с силой задвинула дверь так, что и соседняя дверь в купе испуганно закрылась следом.