Кто мы? Главные персонажи или второстепенные? У каждого хоть раз возникали такие мысли: кто самый важный персонаж в вашей жизни – вы сами или тот, кого вы любите? Вы или ваш антагонист, тот самый злодей в вашей истории? А может, вы – и есть антагонист? Злодей этой сказки, в которую почему-то поверили всерьёз?

Вопросов – множество. Жизнь порой, сама по себе их подкидывает больше, чем мы можем переварить. Иные из них – кажутся неразрешимыми. А тут ещё в нашу реальность добавляются, через интернет и социальные сети, всяческие «умники» со своими сложностями: квантовая физика, гравитация, силы, поля, генетика, симуляции, космология.

И вот – ты уже не можешь справиться с обычной жизнью, не можешь понять, что у тебя в душе, а тут ещё нужно разобраться в теории струн или природе тёмной материи. Ты пытаешься найти опору. Обращаешься к Богу. И опять – вопросы. Один служитель веры даст тебе ответ, а другой – добавит сомнений. Иногда кажется, что и вовсе никто не знает, где истина.

Вот и в этом тексте – не столько история, сколько отражение. Отражение этих вопросов. Они появляются, будто из глубин, изнутри, и, быть может, дают временный ответ… а потом появляются снова. Возникают и гаснут, и снова вспыхивают. Так – до какого-то логического или вовсе нелогичного конца истории. История, тут, конечно, тоже присутствует, даже кому-то она может показаться весьма интересной. Хотя – если быть честными – у истории, как и у Вселенной, нет ни начала, ни финала. Несмотря на то, что некоторые «умники» всё же пытаются придумать и то и другое.

Тут будет сложно, тут надо думать. Тут как в жизни, тоже бывают моменты, когда все очень сложно и не понятно, а потом наступает новая глава, которая все ставит на места и раскладывает по полочкам.

Глава 1.

Южная окраина исследовательского комплекса лежала в тусклом свете, который уже не называли солнечным. Он был пыльным, выгоревшим, словно сам воздух стерся от воспоминаний. Земля под вездеходом напоминала хрупкий панцирь: трещины, изнасилованные солью, вкрапления слюды, блестящей, как грязное зеркало.

Машина двигалась медленно. Кабина герметична, фильтры старые. Внутри – двое.

Он молчал. Смотрел вперёд. Руки в перчатках сжимали руль слишком крепко – костяшки пальцев белели сквозь прорезиненный материал. Двигались губы, но без слов: он что-то жевал внутри себя – мысли, тревогу, неуверенность.

Она говорила полушёпотом, с хрипотцой в голосе, будто этот путь длился не часы, а месяцы, и каждый день приходилось убеждать не только спутника, но и саму себя:

– Есть же ещё шанс. Понимаешь? Один. Всего один. Два лагеря. Два проклятых взгляда. Если мы сможем посадить их за один стол… хотя бы попытаться…

Он не отвечал. Даже не кивнул. В зеркале бликовали очки. За ними – пустота взгляда.

– Они ведь и не знают, – продолжала она. – Те, кто остался. За своими воздушными фильтрами и симуляторами совести. Не знают, что эта за вспышка…

Она замолчала.

За окном тянулись мёртвые деревья – не изогнутые ветром, а обугленные изнутри, как если бы в каждой капле сока произошло короткое замыкание. Их не было много. Один-два, как посты на заброшенной границе. Мертвые, каменные деревья.

Он резко нажал тормоз.

– До станции – шестьсот метров, – сказал он. – Пешком пойдём.

Она посмотрела на него удивлённо:

– Ты боишься?

Он не ответил. Вышел первым. Воздух шевельнул ткань его защитного костюма. У неё не было выбора – она последовала.

Дорога к станции была старая, как будто не просто забытая – вычеркнутая. Трава не росла, только пыль оседала и ветер ходил, как патруль.

– Если компромисс возможен, – сказала она, ступая след в след, – тогда не всё кончено. Если хоть кто-то… хоть один человек… захочет слушать, а не командовать…

Он вдруг остановился. Повернулся к ней:

– Тебе правда кажется, что всё зависит от слов?

Она замерла, потом мягко улыбнулась:

– От смысла. Не от слов.

Он снова пошёл, не ответив. Но в спине его что-то дрогнуло. Она не видела – он вспомнил кого-то. Кто ждал их. Кто не знал, что их путь – опасен не тем, что видно, да и сами они не подозревали чем опасен их путь.

Станция показалась внезапно – будто вынырнула из пейзажа. Квадратный ангар, бетон, облупленная эмблема. Ни звука. Только металлический скрежет двери, поддавшейся их коду.

Внутри было прохладно. Слишком прохладно.

Она огляделась:

– Работает резерв.

Он кивнул.

– Это не случайно, – добавил он. – предчувствие не обманывает. Что-то не ладное произошло.

Она подошла к панели. Старый порт данных. Достала блок. Подключила. На экране замигали строки. Он стоял рядом, не глядя на неё – вслушивался. В воздух, в станции, в себя.

Взгляд его был устремлён в пустой коридор. Казалось, он видел не стены, а туннель времени. Что-то важное, что-то не сказанное.

– Я думаю, если у нас получится, – проговорила она негромко, – мир узнает. Узнает, что вспышка – это не конец, и есть пути справиться со всем здесь, на Земле.

Он обернулся. Глаза у него были сухими. Он хотел что-то сказать. Или спросить. Или поспорить. Но сказал:

– Ты слишком веришь в людей.

Она смотрела на него долго:

– А ты слишком боишься их.

И снова – тишина. Свет в коридоре моргнул. Он едва заметно отступил назад. Она не увидела этого. Зато он – заметил, что на станции тишина, исключающая наличие каких-либо процессов, производимых людьми. Дверь за их спинами закрылась чуть-чуть неестественно. За её плечом, на экране, внезапно появилась надпись:

«Протокол Автономности запущен.»

Он понял, что место небезопасно. Она продолжала читать, будто ничего странного не происходило.

Когда она открыла следующую дверь, створка скользнула в сторону с неожиданной лёгкостью. Сквозняк втянулся вглубь, будто станция дышала, приглушённо, мерно. Женщина шагнула внутрь.

Пол тянулся вниз под углом, здание постепенно уходило под землю. Влажный, технический запах. Пластик, запах плесени, редкие всполохи аварийного освещения – словно кто-то забыл выключить аварийный режим, но всё же оставил питание.

В этом крыле она провела последние полгода. Комната с шестью рабочими модулями, из которых только её – крайний, был обжит. На стене ещё висела записка с кривыми записями. На стуле – брошенный свитер. Как будто она просто вышла на минуту, взять кофе.

И никого.

– Я уже внутри. Поднимаюсь к сектору хранения. Слышешь… – помехи – …я сказала, если найдёшь кого-то – просто не…Связь треснула в ухе – хрип, искажённый голос мужчины, но разобрать слова было невозможно. Она нажала на кнопку передатчика:

Снова хрип. Связь оборвалась.

Она остановилась.

Казалось, за спиной прошёл ветер. Или кто-то?

Обернулась – пусто. Только длинный, извилистый коридор, в котором свет мигал с непонятным ритмом, как испорченный метроном. Она двинулась дальше.

Система наблюдения ожила в холле, где остался мужчина. Камера на повороте корпуса тихо, беззвучно сместила фокус. Зафиксировалась на нём. Он не заметил.

На другой панели – её силуэт, удаляющийся в глубину станции.

Никаких голосов. Только цифры, мигающие в углу экрана. Время. Давление. Пульс. Внимание.

Она спустилась по второй лестнице, ведущей к отделу архивов. Там хранились все физические копии расчётов. Её диск – с зашифрованной версией модели – был в ячейке D-5.

Пару недель назад, до того, как они уехали, здесь работало много людей. Она успела познакомиться с каждым, практически каждым. Знала, кто что пил, кто как ходил. Сейчас – ни шороха. Только вентиляторы гудели. Только монотонный звук, как звук капель из-под крана в забытом доме.

В этот момент – ещё одна камера, высоко в углу над архивным залом, медленно поворачивается.

Женщина открывает защитный ящик. Достаёт диск. Взгляд цепляется за короткую надпись на корпусе. Её собственный почерк.

«На случай, если всё пойдёт не так».

Она чуть задерживается. Потом резко оборачивается – как будто почувствовала.

Опять – никого.

Но из дальней комнаты донёсся короткий, низкий звук. Не щелчок. Не шаг. Будто скребок металла по стеклу.

– У тебя всё в порядке? – пауза. – Ответь.Она нажала передатчик снова:

Ответа нет.

Она двинулась, медленно, осторожно.

Система наблюдения фиксировала её. В режиме реального времени. Кто-то переключал камеры.

Пока она занималась диском, мужская фигура на поверхности двигалась к диспетчерской. Он стучал в закрытые двери, звал – но в ответ было только эхо.

Станция не была совсем мёртвой.

Она стояла в полутемной комнате, где когда-то кипела жизнь лаборатории. Тусклый свет исходил от экрана, на котором бегущая строка показывала прогресс передачи данных. Старый порт, чудом оживлённый, щёлкал и трещал, как старик, рассказывающий историю, которую никто не слушает.

Комната казалась покинутой, но не забытой. На столе валялись перчатки, чашка с засохшим чаем, блокнот, раскрытый на полуслове. Всё было так, как она оставила несколько недель назад. Будто кто-то подменил время – и вот ты уже не в настоящем, а в воспоминании, ставшем декорацией.

Она слышала слабые шумы, из передатчика, оттуда, где остался он – напарник. Связь уже несколько минут фонила. Никаких слов, только искажённый гул и редкие щелчки, будто кто-то прокручивал ленту назад. Она проверила гарнитуру: всё подключено. Значит, дело не в ней. Она попыталась связаться:

– Ты меня слышишь? Я почти закончила, осталось совсем немного.

В ответ – белый шум. И – что-то ещё. Будто дыхание. Или нечто, чему дали форму дыхания, чтобы обмануть ухо. Она нахмурилась. Повернулась к двери. Пусто. Никого.

Она снова взглянула на экран. 84% передачи. Пальцы машинально постукивали по краю стола. Всё шло по плану. Почти.

Именно в этот момент позади неё – не хлопок, не скрип – раздался звук, который не поддавался описанию. Он не принадлежал ни животному миру, ни технике. Это был сдвиг. Как будто сама ткань пространства на секунду расползлась и вновь сомкнулась, впустив нечто чуждое.

Она повернулась слишком поздно.

Существо уже было в комнате. Оно не входило – оно появилось, как следствие. Как побочный эффект более глубокой логики, той, к которой человек не имеет доступа. Оно не имело черт. Лицо было гладким, как глина, на которой никто не решился оставить отпечатки. Ни глаз, ни рта, ни носа – но в его направлении невозможно было не смотреть. Его «взгляд» был внутри, как будто кто-то заглянул в центр твоего сознания.

Оно не двигалось. Оно просто… было.

Её первой мыслью был страх. Второй – ошибка. Третьей – безысходность. Пальцы нащупали стол, но слишком медленно. Она знала, что не успеет. Знала с такой ясностью, как человек иногда понимает, что просыпается от падения.

Она сделала шаг назад. Существо не шелохнулось. Воздух вокруг него дрожал. Как жара. Её голос сорвался:

– Кто ты?..

Не было ответа. Только лёгкий звон в ушах, словно комната сама отказывалась быть свидетелем. Стены, казалось, отступили. Свет потускнел. Линзы камеры на потолке на мгновение засверкали – и отключились.

Она рванулась к выходу. Дверь закрылась. Без звука. Теперь она была внутри, в ловушке, и все вектора событий сошлись в одну точку – здесь.

Существо приблизилось. Не шагом. Пространство между ними просто… сократилось. Как будто оно забрало с собой несколько секунд, и теперь прошлое и будущее поменялись местами. Она чувствовала это.

Она выхватила со стола что-то металлическое. Неважно что. Просто жест. Последний. Рука, дрожа кинула это что-то в то, что было перед ней… Она крикнула:

– Слышишь?! Ты слышишь меня?! Я не одна!

Но она была не услышанной.

В этот момент, в этой точке, она стала не личностью. А переменной в чьей-то формуле. И существо – это был тот, кто пришёл стереть переменную. Оно протянуло руку – или то, что можно было назвать рукой. Приблизилось. Не как убийца. Как форматирование пространства.

Боль была бы уместной. Но боли не было. Был только свет – очень резкий, как у сварочного аппарата. И – провал.

И камера на потолке, которая снова включилась. И записала пустую комнату. И экран, на котором бегущая строка замирала на 96%. И лёгкое потрескивание жёсткого диска, который всё ещё пытался закончить копирование, не зная, что копировать уже не для кого.

Когда он вбежал в помещение, что-то в воздухе уже изменилось. До этого казалось – станция всё ещё дышала, жила – пусть странно, отрывочно, с перебоями в сознании. Но теперь здесь было иначе. Словно вырубили не только свет, но и то, что его питает, отключили электричество. Будто изменили плотность воздуха. Давление, звук, ожидание. Всё стало тусклым. Смертельно ровным.

Он звал её по имени – в пустоту. Ответа не было. Не было даже звона гудящего сигнала в гарнитуре, только глухой, влажный шум, как будто связь оборвалась не у неё, а где-то в пространстве самой станции. Он пробежал мимо дверей, которые ещё полчаса назад были открыты, вбежал в холл, где должен был быть главный дисплей, – погас. Резервная подсветка не включалась.

Ни одна дверь не отозвалась. Ни одно помещение не отозвалось.

Он дошёл до коридора, где они расстались. Её следы – неглубокие отпечатки в пыли и слизи на полу— обрывались в начале лестничного пролёта, ведущего вниз. Он спустился. Ещё коридор. Ещё тень. Влажность. Свет, льющийся из аварийного люминесцентного канала, был нестабильным, искажённым. Казалось, он течёт по стенам, как вода.

Он увидел открытую дверь. Кабинет. Стол, выдвинутые ящики, старый терминал с подключённым к нему кабелем. Жёсткий диск завис на передаче данных 96%. И её – не было.

Он зашёл. И остановился.

Пропало ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Раньше, когда они пришли вместе, это чувство было как шорох за спиной – неясный, почти метафизический. Теперь – оно исчезло. Как будто исчезло нечто – или некто – что смотрело. Ощущение исчезновения стало пугающим. Не потому, что стало безопасно. А потому, что стало… ничем.

Он начал метаться. Проверил соседние помещения. Архивный отсек – пуст. Помещения отдыха – никого. Лаборатории – без признаков жизни. Вещи на месте, инструменты разложены еще пару недель назад, еда в холодильниках не тронута и даже не успела испортиться. В терминалах – последний вход с её профиля. Время – сорок минут назад. Последний сигнал – передача данных на внешний накопитель.

Взлома не было. Улик – не было. Следов борьбы – ни царапины. Но он чувствовал: что-то произошло. Не просто исчезновение.

Он вернулся в комнату, где был терминал. Сел. Открыл интерфейс.

Запись информации на диск зависла, он решил перезапустить процесс. Операционная система перезапущена, как после сбоя питания. Логи – отсутствуют. Какая-либо информация отсутствует, как будто ее никогда и не было. Даже система не помнила, что здесь кто-то работал.