Ели молча, прячась каждый в свою тарелку. Вдруг раздался по рациям голос Германа:
— Прошу прощения, должен вам сообщить, что с каскадером все в порядке, мне позвонили из больницы, так что после обеда мы продолжим съемку.
Все разом отключили рации — никто больше не хотел его слышать и не верил ему.
А я не отключил, мне стало все равно. Я никогда не боялся ни взрывов, ни криков, ни его гнева, но этот тихий шлепок доски по камню — он все оборвал во мне. Вот так.