Часть первая. Настоящее

Все совпадения с настоящими событиями, людьми и локациями либо случайны, либо не несут в себе никакой реальной основы, являясь исключительно фантазией автора.

Кроме того, автор категорически осуждает употребление психотропных веществ, алкоголя, курение, нетрадиционные в любых формах отношения, нецензурную брань, и у него никогда не было цели оскорбить чувства во что-либо или кого-либо верующих. Автор так же приветствует рождение детей и ничего не имеет против традиционных семейных ценностей.

Глава первая

21 июля 1995 года. Деревня Подковы.

Всё началось двадцать первого июля тысяча девятьсот девяноста пятого года. На моих наручных часах было 16:08. Я это помню точно, потому что посмотрел на циферблат, о стекло которого остервенело бились крупные капли ливня. В эту минуту молния ударила в землю метрах в двадцати от нас с Леонидом. Перед глазами всё будто замерло на несколько секунд, и потому я запомнил расположение стрелок: короткая на четырёх часах, длинная на восьми минутах, и даже секундную помню – она сделала несколько судорожных движений в обратную сторону: тридцать пять, тридцать четыре, тридцать три… И снова побежала в правильном направлении. Я ещё удивился этому обстоятельству, но не надолго, почти сразу же посчитав такую иллюзию игрой света, воды и своего нервного нетерпения.

А нетерпение моё имело веские основания. Мой древний милицейский «уазик» застрял посередине между Подковами и Лазарево. Основательно сел на брюхо, скатившись в глубокую колею, наезженную ещё по весне лесовозами. А вокруг заливало так, что даже близлежащие ели едва угадывались тёмным нависающим силуэтом. Перспектива остаться здесь на ночь нисколько не привлекала, тем более если учесть, что в этот день я родился двадцать семь лет тому назад и предполагал этим вечером, хоть и в одиночестве, но всё же отметить столь знаменательное событие. Когда утром выезжал из Подков, небо было ясное и ничто не предвещало грозы, а на обратном пути ни с того ни с сего набежали чёрные тучи – и полилось. Что ж… Издержки профессии. Работа у меня такая – ездить по окрестным деревням, реагируя на жалобы местного населения.

Я участковый, Алексей Лазов. Почему я, успешно закончивший юридический, получивший звание лейтенанта и устроившийся помощником следователя в Перволучинске, оказался вдруг в богом забытой деревне со странным названием Подковы? Как-нибудь позже я упомяну о причинах – они вполне объяснимы. Но пока вот оно – моё настоящее…

Обычно за каждым уполномоченным участковым закреплялся для обслуживания участок в границах одного сельского административно-территориального образования, население которого не превышало три с половиной тысячи человек. Но дела́ в сельской местности с некоторых пор пошли по самому негативному сценарию – люди старались перебраться в город, бросая свои обветшавшие хозяйства, чтобы хоть как-то прокормиться в условиях экономического упадка. Школы, клубы, библиотеки, фельдшерские пункты, – всё это постепенно закрывалось и приходило в негодность. В Подковах с её одной улицей в двенадцать дворов, жилыми из которых осталось всего лишь десять, имелась хотя бы почта и маленький магазинчик, работавший два раза в неделю – по средам и четвергам. А специально для участкового построили отдельный каменный дом из двух половин – в одной можно было жить, а в другой работать. В отделении имелся телефон, а в жилой части – цветной телевизор. Даже холодную воду подвели, чтобы лишний раз не отвлекать от службы походами на колодец. Имелся письменный (он же и обеденный) стол; кожаное, наверное, ещё дореволюционное кресло, пара стульев и широкая железная на пружинах кровать в спальне. Один мой коллега по отделению всучил мне гипсовый фосфоресцирующий бюст Наполеона, чтобы было, как он выразился, с кем поговорить на досуге. Я отнёс его в рабочую половину, поскольку в жилой он пугал меня по ночам.

Желающих поселиться здесь было немного, вернее, не было никого. На этот переезд вызвался только я, разругавшись из-за этого со своей девушкой, подругой детства Леной Макаровой, которая мотивов моих понять никак не хотела. А мотивы были. И она прекрасно о них знала, но не верила в то, что я всё же на такую авантюру решусь.

Недалеко от деревни располагался заброшенный песчаный карьер, который некогда кормил и Подковы, и все расположившиеся вокруг другие деревни: Новую на севере, Гасилово чуть южнее, Лазарево за лесным массивом на северо-востоке и Глыбы далеко на юге. Эти самые Глыбы наделали в своё время немало шума, но и эту историю я тоже отложу на потом.

Вот эти пять деревень и числились на одном мне. Разумеется, ни о каких тысячах жителей речи не шло – десять семей в Подковах, двенадцать в Лазарево, восемь в Гасилово, шестнадцать в Новой и ноль в Глыбах. В Глыбах давно никто не жил, ещё с шестидесятых годов. Гиблое какое-то место – огромное поле посреди дремучего леса, с юга опоясанное болотами, а на востоке упирающееся в глубокий овраг с едва живым ручейком. Поговаривали, что селение это пять раз за свою историю полностью выгорало. После пятого пожара оставшихся людей расселили наконец по округе, а на поле с тех пор так и не выросло ни одного деревца. Только небольшое озеро без названия пользовалось популярностью среди рыбаков – карась там клевал отменный, особенно по весне, когда солнышко прогревало мелководные заводи.

Доро́г, соответственно, тоже никто не содержал в приемлемом состоянии. В хорошую погоду можно было передвигаться хоть на велосипеде, а вот в ненастье даже «уазику» некоторые участки не всегда оказывались подвластны. А что уж говорить про зиму. Из Перволучинска до Подков (это восемнадцать километров пути) ходили почтовые и продуктовые грузовики, но остальные трассы до весны заваливало снегом, так что ездить по своему участку мне приходилось на лыжах. А зимой, как назло, запертые в своих избах люди начинали много пить и частенько устраивать потасовки. Так что при случае я мог бы, наверное, получить первый взрослый разряд по лыжам, потому как много пришлось мне в первую зиму кататься туда-сюда. Это сейчас, насколько я знаю, некоторые из участковых обзавелись снегоходами, а в те времена… Нда… Но не буду больше отвлекать вас излишней картографией. Вернёмся к сути повествования…

В тот день, двадцать первого июля, я ездил в Лазарево по поводу избиения чёрными копателями тамошнего пастуха. Лазарево, надо сказать, оставалось в плане сельского хозяйства вполне продвинутым – в каждом из двенадцати дворов имелась своя корова, а ещё четыре козы и две овечки. Валерка – так звали пастуха – был тощим мужичонкой маленького роста, однако с кнутом обращался мастерски, так что коровы слушались его и по-настоящему уважали. Но в стычке с копателями кнут Валерке не помог. Пастух отругал их за то, что те не закапывают за собой ямки, в которых коровы не единожды калечили ноги. Институтов Валерка не заканчивал, да и голос имел басистый и хриплый, так что речи его больше походили на примитивный наезд. Копатели, на всякий случай перехватив инициативу, накостыляли ему, сели во внедорожник и укатили в город. В итоге – сотрясение мозга и перелом ребра. Это констатировал бывший фельдшер, осевший в Лазарево после того, как прикрыли последний врачебный пункт. Тяжкие телесные. Дело я должен был возбудить автоматически, но Валерка не захотел писать заявление, попытавшись убедить меня в том, что показал он себя перед залётными копателями самым настоящим героем, в следствие чего они больше не сунутся на его поляну. Ну ладно. Я сделал вид, что поверил ему, не стал настаивать на заявлении и поехал домой. Разумеется, дело я это оставить на произвол не планировал. Валерка был мужиком хорошим, непьющим, со сварливой женой и двумя совсем ещё маленькими детьми. Вечером я собирался позвонить в город и разузнать, как там в целом обстоят дела́ с этими чёрными копателями и предпринимаются ли какие-нибудь меры. Их стоило наказать не только словами. Но в дороге застал меня ливень, и я встрял не на шутку. Пришлось шкандыба́ть обратно в Лазарево и просить Лёньку, тамошнего тракториста, вызволить меня из беды. Лёнька, хоть и был не в настроении, но не отказал, тем более что, как оказалось, имелась у него ко мне одна просьба.

И вот, значит, когда «уазик» мой был благополучно вызволен из колеи, Леонид, укутанный в плащ-палатку, выпрыгнул из кабины гусеничного трактора и, подойдя ко мне, громко сказал:

– Давай, лейтенант, я тебя уж до самых Подков дотащу. Не доедешь своим ходом. Точно тебе говорю.

Я и сам подумывал попросить об этом Леонида, но пока не решался. Спасибо, что хоть из колеи-то меня вытащил. Особым уважением я в окрестных деревнях не пользовался, потому как работал в Подковах чуть меньше года и никто меня толком узнать пока не успел, а предыдущий участковый человеком слыл своенравным, частенько превышал свои полномочия и был охоч до местных бабёнок.

В этот момент и ударила в землю молния, а секундная стрелка сделала три шажка против своего естественного движения.

– Буду крайне признателен, – крикнул я, слегка оглушённый грозовым раскатом.

– Только просьба у меня к тебе будет, – промолвил Леонид и махнул рукой, приглашая проследовать за ним в кабину трактора.

Я послушно поплёлся, хлюпая водой внутри высоких резиновых сапог.

Забравшись в кабину, Леонид откинул капюшон. С лысой головы на лоб скатились две крупные капли. Он смахнул их ладонью, достал из портсигара папиросу, постучал мундштуком по жестяному дну, дунул, сплющил его гармошкой и чиркнул бензиновой зажигалкой.

Сделав две глубокие затяжки, посмотрел на меня и промолвил:

– Сестра у меня есть. Люська. Может, и знаешь.

Я промолчал, продолжая внимательно слушать.

– А у ней муженёк непутёвый. С зоны откинулся года два назад. Она и подцепила его. Так-то вроде и ничего мужик. Рукастый. И за скотиной ходит, и избу подлатать, и по огороду чего… Но пьёт. Дело привычное. А надерётся – дурак дураком. Руку начал на сестрёнку мою поднимать. Та, конечно, молчит. Ни словом. Но я вижу. Разве такое скроешь. Ты, лейтенант, меня, хоть и малость, но знаешь. Я человек горячий, да и голову мне кому свернуть – одним пальцем пошевелить. – Леонид для наглядности продемонстрировал передо мной свои толстенные пальцы. На вид ему было лет сорок пять или чуть больше, но телосложением он не уступил бы, наверное, и Поддубному. Широкий, коренастый и будто отлитый из свинца.

– Боюсь, – продолжил он, – что если сам решу поговорить с ним об этом, то зашибу. Не хочется грех-то на душу брать. Ты уж, лейтенант, как-нибудь отвадь его от этого нехорошего дела. Поговори, намекни, что, дескать, увидишь Люську с фингалом или синяком, то отправишь его обратно по этапу. А?

– Хорошо, – сказал я. – Поговорю. И если подтвердятся такие факты, то обязательно разберусь.

– Только обо мне ему даже не намекай. Не дай бог ещё припрётся ко мне на разборки. Не уйдёт ведь живым-то. Я человек не злой, муху зря обижать не стану. Но меры силе своей не знаю. Прям как наказание мне какое с самого детства. – Леонид поморщился и крякнул, то ли действительно от досады на самого себя, то ли от потаённой за такой «недостаток» гордости.

– Не намекну, не переживай, – успокоил я Леонида.