Памяти блистательных русских византинистов

Г.А. Острогорского и Ю.А. Кулаковского

посвящается эта книга

Династия Юстиниана

I. Император Юстин I (518—527)

Глава 1. Избрание нового царя

В последние годы правления императора св. Льва I Великого (454—474) произошло одно из внешне непримечательных событий, которые тысячекратно повторялись в жизни Римской империи. Три брата-селянина – Юстин, Зимарх и Дитибист – отправились из своего селения Бедериана провинции Дардании в Константинополь, чтобы начать солдатскую службу. Они были рослыми и сильными парнями, отвечали по внешним данным всем предъявляемым требованиям, и поэтому личным распоряжением императора заслужили право быть зачисленными в гвардейские полки. Вскоре судьба двух братьев теряется в лабиринтах истории, но третий, Юстин, постепенно продвигался по воинской лестнице и уже в начале правления императора Анастасия (491—518) участвовал в звании воинского командира высшего ранга в боях с исаврами под руководством Иоанна Кирта («Горбатого»). Затем он воевал с персами и вновь отличился в боях.

Наконец, уже в качестве комита экскувитов (командира придворной гвардии) Юстин прославился в войне с Виталианом, много сделав для победы в решающей битве на море у стен Константинополя. До мозга костей преданный императору, храбрый воин, он тем не менее не получил должного образования и до конца дней подписывался кистью через дощечку, на которой было вырезано слово «legi» («читал»).

Это был простой и честный человек, прямой и искренний, доживший до старости и не мечтавший о высоком положении. Едва ли Юстин отличался государственными талантами и обладал широкими практическими знаниями по управлению Римской империей и Кафолической Церковью. Столь же простой была и его жена Лупакия, которую молодой Юстин приобрел в качестве рабыни-наложницы (конкубины). Она была так же благочестива, как и ее муж, и скромна. Сразу после коронации император венчал царским венцом свою супругу, принявшую новое имя Евфимии1. Несколько позднее она была прославлена Православной Церковью под именем благочестивой и святой императрицы Маркианы.

Юстину уже было почти 70 лет (предположительно, он родился около 450 г.), когда умер император Анастасий и династия Льва оборвалась. Об избрании Юстина на царство рассказывают по-разному. Наиболее распространенная версия заключается в том, что 9 июля 518 г., в день смерти царя, Юстин и Келер, магистр оффиций, обратились к армии, чтобы она назвала имя нового императора. На рассвете следующего дня во дворец явились сановники и патриарх, и Келер попросил их скорее выбрать царя, чтобы посторонние не могли опередить их. Кого именовали «посторонними» – остается только гадать, поскольку никаких ярко выраженных претендентов на престол не имелось. Возможно, что Келер опасался какой-нибудь кандидатуры из числа ставленников варваров, что не выглядит невероятным. Не менее невероятно то, что придворные опасались избрания царем одного из трех племянников Анастасия, не снискавших славы и не пользующихся большим авторитетом.

Пока шли переговоры в высшем свете, экскувиты назвали кандидатом трибуна Иоанна, но подоспевшие представители партии венетов напали на гвардейцев и даже убили несколько человек. С другой стороны, схоларии выдвинули кандидатом Ипатия, племянника покойного государя, но экскувиты горячо протестовали, и в завязавшейся свалке также погибли люди. Только благодаря решительным действиям присутствовавшего здесь же Юстина водворилось некое подобие порядка. И тут кому-то из присутствующих пришла в голову спасительная мысль: он предложил объявить царем самого Юстина. Раздались громкие крики – кто-то поддерживал эту кандидатуру, кто-то возражал. Пришли сенаторы и, узнав, что произошло, тоже выступили в поддержку Юстина, хотя тот решительно отказался от такой чести. Просьбы принять волю римского народа продолжались, и даже по горячке некто так сильно толкнул Юстина в лицо, что раскроил ему губу.

Наконец Юстин согласился и прошел на ипподром. Обе столичные партии – венеты и прасины единодушно сошлись на его кандидатуре, сенат и патриарх поддержали их. Юстин, как это было принято, встал на щит, и кампидуктор Годила возложил на его голову свою золотую шейную цепь. Опущенные знамена взвились вверх, и ипподром огласился радостными криками в честь нового Римского царя. Традиционно солдаты выстроились «черепахой», Юстин переоделся в царские одежды, а патриарх возложил на него царский венец.

Император через глашатая обратился к войскам и народу со следующими словами: «Император кесарь Юстин, победитель, всегда август. Вступив на царство с соизволения всемогущего Бога по общему избранию, мы взываем к Небесному промыслу, чтобы он дозволил, по своему милосердию, свершить все на пользу вам и государству. Наша забота устроить вас, с Божьей помощью, во всяком благополучии и со всяческим благоволением, любовью и беспечальностью хранить каждого из вас». Затем царь пообещал каждому воину по 5 золотых монет и фунту серебра в честь своего избрания – как мы видели, обычная форма признания за оказанное доверие2.

Объективность обязывает нас кратко изложить и другую версию случившегося события. По ней некий верный слуга Анастасия, препозит опочивальни Амантий, сделал попытку поставить на трон своего племянника Феокрита. Он передал большую сумму денег Юстину, чтобы тот воздействовал правильным образом на экскувитов, но воин использовал средства для своего избрания. После коронации, как говорят, Юстина Феокрита и Амантия казнили. В сущности, в этом нет ничего невероятного, и эта версия также вполне правдоподобна, как и первая3.

Как уже повелось в Византии, избрание царем рядового военачальника, по сути, простого солдата, и на этот раз сопровождалось таинственными легендами. Рассказывают, что под конец жизни Анастасий решил прибегнуть к гаданию и узнать, кого Провидение даст ему в преемники. Он пригласил трех племянников остаться у него на ночь и положил под одну из подушек царский венец. Но когда утром он вошел в опочивальню, выяснилось, что кровать с венцом под подушкой оказалась нетронутой, поскольку два племянника улеглись на одну постель. Тогда царь долго постился и молился, чтобы Господь открыл ему имя будущего императора. По молитвам он имел видение, что явившийся утром человек и станет новым царем. И вот, когда наступил день, первым к нему вошел Юстин, комит экскувитов. Анастасий возблагодарил Бога за это, и вскоре, когда во время царского выхода Юстин случайно наступил на его хламиду, невольно одернул его: «Что ты спешишь? Еще успеешь!»4

По другому преданию, таинственные предзнаменования об избранничестве Юстина имели место еще во время Исаврийской войны. Однажды якобы Юстин совершил некий проступок, за что его отдали под стражу и приговорили к смертной казни. Но грозное видение, повторяющееся три раза подряд, предсказало Иоанну Горбатому высокую судьбу, которая ожидает Юстина и его родственников, и тот не стал противиться Божьей воле5.

Конечно, Юстину пришлось бы очень нелегко, управляя Римским государством, если бы рядом с ним и изначально не присутствовал еще один человек, который станет своеобразным символом Византии – св. Юстиниан I Великий. Родившись в 483 г. в том же селении, что и его дядя, он рано был отозван бездетным Юстином в столицу и получил прекрасное образование, в том числе богословское и юридическое. Несомненно, практически все шаги нового императора либо инициировались св. Юстинианом, или санкционировались им, что, собственно, одно и то же. И резкая перемена в отношении к церковному расколу со стороны верховной власти была связана вовсе не с тем желанным, но, увы, недостижимым фактом, что весь Восток вдруг в какой-то момент признал IV Вселенский Собор, «переварив» ереси. А тем, что стоявший за спиной Юстина молодой св. Юстиниан уже вполне сформировал свои принципы имперской политики на ближайшие десятилетия, которых мы коснемся ниже.

Глава 2. Восстановление общения с Римом и прекращение церковного раскола

Уже с первых своих шагов Юстин показал, что является приверженцем Халкидона и потому сразу вернул из ссылки нескольких человек из числа своих единоверцев, попавших в немилость при Анастасии. Он также солидаризовался с наиболее видными представителями царской семьи покойного государя, которые желали немедленного возобновления общения с Римским епископом. Зримое прекращение его общения с кафедрой, авторитет которой был огромен, наглядно демонстрировало раскол Кафолической Церкви, что православное сознание тех веков воспринимало крайне болезненно.

Как оказалось, подавляющая часть населения Константинополя разделяет эти взгляды. И не успел еще император отдать необходимые распоряжения, как уже 15 июля 518 г. огромная толпа жителей заполнила собой храм Св. Софии и потребовала от столичного патриарха Иоанна (518—520) анафематствовать евтихиан и манихеев, к которым халкидониты относили всех сочувствующих Несторию, а попутно Антиохийского архиерея Севира (512—518).

От Иоанна потребовали также публично признать Халкидонский Собор как IV Вселенский, восстановить в диптихах имена Македония, Евфимия, папы св. Льва Великого (440—461) и назначить на следующий день Собор для восстановления церковного единства. «Многая лета патриарху, многая лета государю, многая лето августе! – неслось из толпы. – Вон Севира! Ты вполне православен! Провозгласи анафему на севериан, провозгласи Собор Халкидонский! Чего тебе бояться? Юстин царствует».

Требования возникли не на пустом месте, и хотя при вступлении в патриаршество Иоанн отрекся от Халкидона, сейчас он дал публичную клятву, что выполнит все пожелания присутствующих. На следующий день, 16 июля 518 г., ситуация повторилась в еще более жесткой редакции – горожане кричали: «Вон манихеев, анафема Севиру! Послать общительную грамоту в Рим! Учредить празднество в честь Евфимия и Македония! Внеси в диптихи четыре Собора!»6 Это было настолько всеобщим мнением – имеется в виду восстановление единства Церкви и общения с Римом, что патриарх распорядился помянуть во время Литургии имена прежних вселенских архиереев и Римского папы.

Собор, на котором присутствовало более 40 епископов, открылся 20 июля и первым делом рассмотрел ходатайство монахов из тех обителей, которые в течение долгих лет отстаивали честь Халкидона. Их требования сводились к тому, чтобы Собор: 1) внес в диптихи имена патриархов Евтихия, Македония и папы св. Льва Великого наравне с именем св. Кирилла Александрийского, 2) восстановил права всех ранее осужденных лиц по делам патриархов, 3) восстановил почитание всех четырех Вселенских Соборов, 4) анафематствовал и низложил патриарха Антиохии Севира.

Заметим, что, за исключением восстановления чести патриархов Македония и Евтихия, все остальные пункты дословно повторяли инструкции папы Гормизда (514—523) своим легатам в переговорах с императором Анастасием. Константинопольский собор беспрекословно принял все требования монахов, а патриарх Иоанн с согласия Юстина утвердил его решения. Последовавший затем царский указ ко всем восточным церквам требовал принять соборные акты7.

Откровенно говоря, отношение в восточных патриархатах к этому Собору было различным. В Палестине его приняли с большим сочувствием, и сам св. Савва взялся отправить копии соборных актов в некоторые епархии. Но в Антиохии, где авторитет Севира был беспрекословен, и в Александрии его отвергли. Сам Севир до осени 519 г. сохранял за собой патриарший пост, нимало не беспокоясь о собственной судьбе, и убежал в Египет лишь тогда, когда комит Востока Ириней прибыл в Антиохию, чтобы его арестовать.

На Востоке начался настоящий ренессанс Православия. Все, кто еще вчера был гоним, вышли из убежищ и получили прощение, а их гонители были сосланы или казнены. Приговоренный к смерти за попытку государственного переворота Виталиан был возвращен из Скифии, и в храме Св. Софии он, император и св. Юстиниан дали друг другу клятвы в верности и дружбе. Его наградили титулом консула на 520 г. и саном магистра армии, он остался при дворе, принимал деятельное участие в делах государства и требовал суровых кар к монофизитам, предлагая не только лишить сана Севира, но и отрезать тому язык8.

Царское и патриаршее послания одновременно были отправлены с комитом Гратом в Рим к папе Гормизде, дабы сообщить о восстановлении имени понтифика в диптихах и о прекращении раскола. Первоиерарх Востока и император просили понтифика прислать своих легатов в Константинополь, чтобы те скрепили единство Церквей. Конечно, папа с радостью воспринял эту весть, посчитав, что при таких удачных обстоятельствах нужно добиваться полной победы. Но провинциализм и политическая слепота Рима привели к тому, что папа решил, будто весь Восток подпишет его послание, что называется «с закрытыми глазами». Увы, он глубоко заблуждался на этот счет.

Для проформы и в целях соблюдения собственного достоинства апостолик созвал в Риме свой Собор и после краткого обсуждения направил к Юстину пять послов – епископов Германа и Иоанна, пресвитера Блада, диаконов Диоскора (наиболее доверенного своего человека) и Феликса. С ними папа передал послание («Libellus»), в котором обязывал всех восточных архиереев подписаться под следующими словами: «Следуя во всем Апостольскому престолу и исповедуя все его постановления, я надеюсь заслужить пребывание в том же общении с тобой, которое исповедуется Апостольским престолом, ибо в нем пребывает всецелая и истинная сила христианской религии. Обещаю не поминать в богослужении имен тех, кто был отделен от общения с Кафолической Церковью, и кто, следовательно, не согласен с Апостольским престолом»9.

Приезд легатов был обставлен пышно: навстречу послам выехали два сановника, а за 10 км от Константинополя к послам вышли св. Юстиниан, Келер, возвращенный из небытия Виталиан и Помпей, которые при ликовании народа 25 марта 519 г. ввели клириков в столицу.

Впрочем, воссоединение церквей состоялось не без «шероховатостей». Папа непременно требовал анафематствования не только Евтихия и Нестория (они давно уже считались на Востоке еретиками), но целой плеяды патриархов: Диоскора, Тимофея Элура, Петра Монга и Петра Кнафея, Акакия, Фравиты, Македония и Евфимия, а также бесчисленного числа епископов, служивших при режиме «Энотикона». Кроме того, папа Гормизда желал видеть под актом подписи всех восточных епископов, что вызвало легкий ропот и дневную задержку для уговоров сомневающихся. Но силой императорской власти и это условие было принято.

Позднее, уже после отъезда легатов, Юстин, соглашаясь с отлучением Акакия, обращался к папе с личной просьбой снять анафемы с остальных восточных патриархов и других архиереев, но понтифик твердо стоял на своем. Как естественное следствие, фактически Восток пренебрег папскими требованиями и «не заметил» анафематствования своих архипастырей. Даже несчастный патриарх Акакий в агиографических сочинениях не только не рассматривается как еретик, но и именуется «блаженным» за свою защиту Халкидонского Собора.

Во многих епархиях местные Соборы открыто, в пику папскому посланию, приветствовали восстановление памяти Македония и Евфимия, а когда один из легатов, епископ Иоанн, в Фессалониках потребовал подписать Libellus, то едва не был сметен толпой. Отлученный папой от Церкви, Фессалоникийский епископ Дорофей был признан в сущем сане на Соборе в Гераклее и при поддержке императора Юстина восстановлен на своей кафедре10.

Пожалуй, в большей степени, чем богословские расхождения, преодолению раскола и окончательному отказу от «Энотикона» препятствовали формальное упорство Рима, его излишняя «угловатость» и жесткость во всем, что касалось обеспечения интересов и превосходства Апостольской кафедры. Такая позиция и ранее с трудом воспринималась на Востоке, и данный случай не стал исключением. Те епископы, которые принимали «Энотикон» с халкидонских позиций и не отвергли его, не рассматривались на Востоке как еретики. Не только Евфимий и Македоний, но и Флавиан Антиохийский и Илия Иерусалимский (494—516) вполне справедливо сохранили свою добрую репутацию11.

Наконец, папская грамота была подписана, и все указанные в ней лица анафематствованы. Примечательно, что патриарх Константинопольский Иоанн подписал послание, добавив к своей подписи следующие строки: «Я заявляю, что все церкви древнего и нового Рима суть единая Церковь». Возможно, этим он хотел показать, что в столице – не одни еретики, а, быть может, желал подчеркнуть, что Рим и Константинополь имеют по-прежнему равную честь в Кафолической Церкви.