Часть первая. Побег.

Глава 1. Письмо для Профессора

С абразивного диска сорвалсясноп огненных брызг. Радостные искры напоминали Климу бенгальские огни. Или даже салют. Он едва не улыбнулся от такого сравнения.

Его работа не располагала к лирике. Грохот разгоряченных станков, охрипшие крики мастера, еле слышные сквозь шум моторов, тяжелый звон молотов – это его день. И тут – крошечный салют. Нет, все же бенгальский огонь!

А ведь скоро Новый год. Клим любил этот праздник. Он вообще любил все новое.

Когда круг коричневого наксосного наждака остановился, Клим поднял на кепку защитные очки и краем глаза заметил за паровым прессом троих работяг, смотревших в его сторону. Они что-то кричали друг другу в уши, не отрывая взгляда от Клима. Это были известные заводские хлыщи. Они зло скалились и сплевывали на жирный и черный от грязи и машинного масла бетонный пол.

Натужный рев гидропресса заглушал голоса. Спокойно переброситься фразой-другой можно было только на пятнадцатиминутном перерыве. За смену их было два. Ближайший – совсем скоро: через пыльное и надтреснутое стекло цеховых часов еще можно было узнать оставшееся время до отдыха.

Если вы думаете, что перерывы устроены для того, чтобы рабочие смогли проглотить принесенные с собой ломти черного, сыроватого хлеба с пожелтевшим салом и слезоточивой луковицей, отхлебнуть теплого чая из самодельных мятых термосов и выкурить по небольшой глиняной трубке дешевого табаку, то, скорее всего, так оно и есть. Ведь забота  о труженике – первейшая задача дирекции. Была, есть и будет.

И только немногие инженеры и техники знали и хранили страшную тайну о том, что перерывы существуют прежде всего для "отдыха" машин.

Запыхавшись за несколько часов работы, станки, конвейеры и краны жалобно поскрипывали в долгожданной тишине. И, словно марафонец после долгого бега на холоде, будто не веря своему счастью, медные котлы выпускали, посапывая и посвистывая, тонкие струйки пара.

В короткое время затишья наладчики, как тени, проносились по цехам, прослушивая железных пузанов, заглядывая в запыленные глаза манометров.

Механики старательно ублажали капризных металлических истуканов охлаждающей эмульсией, лили ее на их разгоряченные сочленения, а иногда даже махали тряпками, как заботливые тренеры, между боксерскими раундами пестовали своих подопечных.

В непривычной тишине после сигнальных трелей крана и пронзительного писка во время распиловки бронзовых деталей в первую минуту люди не могли совладать со своим голосом и вовремя убавить громкость. Поэтому, когда Клим протирал руки ветошью, он услышал отчетливые голоса за спиной и кличку, которой наградили его цеховики: "Профессор".

Когда он повернулся, трое мордоворотов были уже рядом. Их подозрительный интерес к его персоне не радовал.

К лоботрясам подошел еще один громила из соседнего цеха. Самый грузный и высокий (как его там?.. Засов) помахивал конвертом, давясь от хохота:

– А ты что, Профессор, начал писать стихи в дамские журналы?!

– Поздравляю, красотка, – скорчил рожу второй, – ты выиграла приз!

Все четверо затряслись от смеха. Клим не сразу понял, в чем дело. А когда догадался, что это за письмо, похолодел от досады. Во рту пересохло от возмущения:

– Верни…

Вид Клима был настолько растерян и жалок, что жизнерадостная четверка от гогота сгибалась пополам.

Клим оцепенел. Мысли скакали, как блохи на голове охранника заводского склада.

И что-то в глубине души летело в пропасть.

Климу нравился завод. Он здесь работал недавно, но был почти влюблен в кирпичный город, где проводил почти все свое время. Здесь не было выходных, и никогда не замирала жизнь. Казалось, что, если во всем мире исчезнут люди, этот завод остановится в последнюю очередь, чтобы дать прощальный гудок в память суетного и неблагодарного человечества.

Здесь работали тяжело и ценили честный труд. И никто не обращал внимания на грубые манеры. Работа на заводе казалась Климу единственно подходящей для настоящего мужчины. К тому же она позволяла ему убежать от прилипчивых мыслей и воспоминаний.

Изредка внезапный перезвон упавшей детали или вырвавшееся из какой-нибудь прорехи облако сизого пара напоминали ему о минувшей войне. Он вздрагивал и косился по сторонам. Нет, никто не замечал его секундную слабость.

Работа спасала от бесцельного проживания вялотекущих дней. К тому же за это еще и платили. Что же касается всякого рода шутников, то это как бесплатное приложение к пятничному номеру про сад-огород: и читать не хочется и выкинуть жалко.

Обращение с металлом, в представлении Клима, укрепляло характер, делало его таким же несгибаемым. На другом полюсе мужской иерархии находились нежные, женоподобные существа с кукольными ужимками – уличные актеришки, музыканты, стихоплеты и цирюльники. Правда, что самое ужасное, Клим, сколько себя помнил, тоже писал стихи. И скрывал это, конечно, ото всех. В его мире слово "поэт" не было похвалой. Может быть, поэтому он и выбрал самую мужскую профессию – токарь.

Однажды прочел на обрывке газеты о поэтическом конкурсе. И не смог удержаться – отослал по указанному адресу свой давний опус, дописал еще пару строк в прозе, просто так, мысли "за жисть". И теперь из редакции пришел ответ. Его-то эти мерзавцы и перехватили.

Клим писал под псевдонимом, но на конверте стояло его настоящее имя.

– А может, ты еще для нас станцуешь! – не унимались шутники.

– Письмо сюда, быстро! – как можно серьезней ломающимся от волнения голосом прокричал Клим, но это требование вызвало обратную реакцию. Хохот перерос в истерику.

Наш герой оглянулся. В механическом цеху было пусто. Дождавшись перерыва, рабочие вышли во двор, чтобы глотнуть воздуха, пусть не идеально чистого, но хотя бы другого. В цеху никого не было, кроме двух все еще порхающих наладчиков. Единственным рабочим, ковырявшимся у своего станка, был Антоль: угрюмый, замкнутый, правильный мужик. Он никогда не лез с советами, но если нужно было решить какое-либо дело, часто шли к нему. Слово Антоля было законом. Сила этого великана была не только в слове. Попавшие под его кулак (за дело, разумеется) не скоро приходили в себя в заводской больнице.

Его станок стоял недалеко от выхода. Токарь меланхолично поправлял резцедержатель, исподлобья наблюдая за происходящим.

Немолодой и уже лысеющий Антоль был соседом Клима по нарам заводского барака. Неразговорчивым соседом. Впрочем, после смены было не до бесед – пришедшие со смены проваливались в сонное ничто под колыбельную из счастливого храпа уснувших первыми.

Антоль был опытным рабочим. Специалистом высочайшего уровня. В нагрудном кармане он носил очки и мог читать даже сложные чертежи. За это ему прощалось все, даже рукоприкладство.

Он мог проспать и опоздать на смену, мог раньше уйти. Но все знали, положенная ему норма будет выполнена в срок. Причем, идеально. Его трудоспособность и мастерство были невероятными. Он один легко заменял троих, при этом его работа была ювелирной. Хозяин завода, оказавшись в цеху, мог в спешке не поздороваться с мастером, но только не с Антолем. Он долго и искренне жал его руку – испачканную "веретенкой" грязную ладонь, приносившую хозяину золото чистой прибыли.

– Я требую последний раз! – грозно произнес Клим.

– А потом ты нас… Ударишь??? – с притворным ужасом, по-бабьи, заверещал Засов.

Конечно, силы были неравные. Клим был сухощав, но гибок, как ажурная башня аэровокзала. Его телосложение можно назвать хрупким, а тонкие черты лица подчеркивали длинные русые волосы, теперь спрятанные под бесформенную засаленную кепку. И только небольшие усики с кончиками, по-армейски закрученными вверх, придавали хрупкому облику молодцеватый вид.

Сжатый из тонких музыкальных пальчиков кулак Клима не производил впечатления на соперника. Нажимать на курок у него получалось гораздо лучше – никто не успевал пожаловаться.

Настырная четверка в ущерб своему перерыву продолжала тешиться над адресатом. Если бы их ум и наблюдательность были бы столь велики, как рост и сила, они наверняка бы заметили лежащий в опасной близости от Клима огромный рожковый гаечный ключ с рукояткой длинной в ногу. Но даже если бы они и заметили ключ, вряд ли бы догадались, что загнанный в угол поэт способен на многое.

Уже позже, по своему обыкновению обдумывая произошедшее, Клим так и не смог понять, откуда в цеху, где нет гаек размером с футбольный мяч, появился "ключ-переросток". Конечно, он попал сюда с Закрытой площадки. Но зачем и кто его принес? Эта не самая главная тайна Вселенной так и осталась загадкой.

Клим не стал тратить время на дальнейшие уговоры: тяжелый, блестящий инструмент оказался у него в руках, а через секунду его раздвоенная рабочая часть врезалась между ног шутника, державшего письмо. Судя по тому, как здоровяк ойкнул и поник, размер ключа удачно подошел к его "гайкам".

Очередной штыковой удар пришелся в живот второго остряка. Быстрый взмах, и ключ врезался в плечо третьего. Не ожидая отпора, четвертый решил пропустить очередь и скрылся за станком. После чего побежал в свой соседний цех.

Клим слегка присел и, словно заправский городошник, отвел руку назад и запустил в убегающего железякой. Та, высекая искру при падении, проскользнула по полу вслед за жертвой. Не обращая внимания на результат броска, Клим резким движением вырвал из пальцев окоченевшего Засова конверт с письмом, молча развернулся и пошел к выходу. Он знал – здесь ему уже не работать. Но кто бы мог подумать, что рубить концы ему придется так быстро и практически в прямом смысле слова.

Клим поравнялся со станком Антоля:

– Прощай, – кивнул токарь-одиночка. Он видел все. И все понял.

– Не скучай, – невпопад ответил Клим.

В широкую дверь цеха, глухо переговариваясь, входили рабочие. Когда до двери оставалось несколько шагов, Клим заметил на тусклом зеркале патрона токарного станка мелькнувшую за его спиной тень. Затем услышал шум. Повернулся. Оказалось, что четвертый – "городочная рюха"– подобрал гаечный ключ и бросился за обидчиком. На ходу бегун успел замахнуться, чтобы поразить Клима в затылок. Неожиданно из-за станка навстречу задире выдвинулся Антоль и прямым коротким ударом в челюсть сразил неугомонного. Лицо мужика закровоточило:

– Ты что? – недоуменно пробулькал нападавший.

– Не люблю, когда бьют сзади, – коротко пояснил токарь.

В это время от местного наркоза отошла веселая тройка. Кто-то из них заорал:

– Держи его!

Но неровный звук голоса утонул в гуле отдохнувших станков. Технологический перерыв закончился. Все, кроме Клима, вернулись к своим железным кормильцам.

А новый безработный поэт, не оборачиваясь, вышел во двор.

Глава 2. Своевременное падение

Клим спешно пошел в сторону барака, который до сего дня служил ему надежным кровом. Бесплатное жилье на отдельных нарах и даровая утренняя похлебка – не мечта ли?

Когда-то в бараке, в бесконечно длинном с полукруглым наспех побеленным потолком, размещался один из первых заводских цехов. Теперь здесь тихо, как в морге.

В четыре ряда выстроились двухъярусные металлические кровати, друг от друга отделенные тумбочками салатного цвета. В одной из них лежали вещи Клима: условно чистое белье, документы, курительная трубка, остатки табака, спички и чай в жестяной слегка помятой коробке.

Клим засунул скарб в брезентовую сумку на длинном ремешке. Подошел к стене, к своему шкафчику с одеждой. У Клима на дверце были изображены вишенки. Шкафчики когда-то списали из подшефного детского сада, поэтому каждый украшала картина. Стоя босиком на холодном полу, он спешно переоделся. Натянул на грязное тело цивильные серые брюки в полоску, белую рубашку со стоячим воротником, поверх нее – цветастую жилетку, подаренную за ненадобностью растолстевшим барменом, набросил коричневую куртку из толстой буйволиной кожи, обмотал шею воздушным шарфом, стянул на затылок кепи. Перебросил через плечо сумку и заторопился к выходу.

По пути во дворе едва не столкнулся с маневровым паровозиком, тащившим несколько вагонов с металлическими болванками. Машина обдала Клима на прощанье густым паром, а машинист для порядка подал свисток – пронзительный и визгливый: так визжит маленькая собачонка, когда ей наступают на хвост.

Клим внезапно остановился – на проходной могут спросить, почему рабочий покидает территорию раньше положенного? Ведь до конца его третьей смены оставалось еще несколько часов. Можно было посидеть в закутку, за горами досок и скелетами ящиков, и отправиться "в город за табаком" вместе со сменой. Но после сегодняшней разборки хотелось уйти побыстрее. Не от страха, а чтобы забыть все, как болезненный сон. И начать все с нового листа. В который уже раз.

Каждый опытный рабочий знал слабые места в женском сердце и в заводском заборе. Негласное знакомство с заводом проходило именно с экскурсий по тайным лазам. Старые работяги на время превращались в экскурсоводов только лишь для того, чтобы новички не донимали их в дальнейшем расспросами. Что-то нужно? Лезь в лаз. Топай в город. Купи, укради, попроси, но меня не тревожь.

Клим перебросил сумку в нужном месте, отодвинул колючую проволоку, подтянулся, перемахнул высокое препятствие и был таков. Где-то залаяли охранные собаки. Но это уже за спиной. В прошлой жизни.

Клим оглянулся. Вдали над всеми заводами, над лесом труб чернел зловещий силуэт замка графа Виндора с красными горящими глазами габаритных огней. Наверное, это было самое жуткое и загадочное место в городе, которым пугали не только детей, но и взрослых. Одни говорили, что на тайных заводах в замке трудились мертвецы, другие уверяли, что роботы. Теперь пугающий замок остался за спиной вместе со своими ненужными тайнами.