Цитаты из книги «Хмель»

Всякая жестокость, как щитом, укрывается отечеством, народом, подразумевая под народом малую кучу злодеев, дорвавшихся до жирного пирога.

«Есть ли святость в церковном браке, когда венцом покрывают не любовь, а купеческую сделку? Когда птицу вяжут с волком?»

В общине проживают, как истые праведники. Есть которые с веригами и во власяницах. – Это еще что такое? – Вериги? Тяжесть на теле. Которые таскают ружья и спят с ружьями или железо с шипами, чтоб тело кололо. А один раб Божий пудовые чурки повешал на себя и таскает их, мучает плоть, чтоб искусу не поддаться. Власяницы вяжут из конского волоса. Рубаха такая. Надевают на голое тело. Один тут старец есть, Елисей, самый злющий; он двадцать лет носит власяницу и ни разу, говорят, не сымал. Тело у него все в струпьях и рубцах. А на правую ногу чугунную гирю привязал, чтоб Сатана не утащил к соблазну, когда глаза спят.

– Лютая крепость у них. Ой, лютая! Жен не ведают, потому, говорят, как Ева совратила Адама и со змеем-Сатаной позналась, значит, и все жены Сатану в себе носят. Они бы всех женщин огнем сожгли. – Ну а матерей своих тоже пожгли бы? – Дай волю – пожгли бы. Лютые, лютые старцы!

Кто пьет чай – спасения не чай; кто табак курит – тот Бога из себя турит; а кто зелье пьет – тот с Сатаной беседу ведет.

Вот мы спасаемся от греховности едной общиной. А кругом как? Соблазн. Искушения. Погань всякая. Лопарев не сдержался, заметил: – Спасение для людей – свобода. Без свободы нет жизни человеку, а есть каторга, в цепях или без цепей – какая разница! – Свобода с блудом бывает, – возразил Филарет. – Дай свободу слабым да не твердым – и в блуде погрязнут, со червями земляными заодно будут. – Без свободы человек окаменеет, думаю. Нищий духом станет.

…Неделю Акулина с шестипалым младенцем сидела в глубокой яме под строжайшей охраною старцев-пустынников, помощников Филарета. Раз в сутки в яму подавали кружку воды и ломтик черного хлеба. Старцы караулили: не явится ли в яму нечистый, чтоб повидать блудницу? Нечистый так и не явился. Должно, убоялся праведников-старцев, посвятивших всю свою долгую жизнь Господу Богу и ни разу не осквернивших себя близостью с женщинами. Акулина знала: ее ждет судное моленье… День и ночь молилась святым угодникам… Одному из старцев, Елисею, будто бы привиделось, как среди ночи к яме подполз дым. Откуда бы? Неведомо. Знать, дымом объявился нечистый дух да сиганул в яму к Акулине-блуднице. И она приняла его втайности, миловалась с ним, окаянная, а узрить тот грех нельзя было: нечистый напустил сон на старцев. Вся община потом ахнула: – Гореть, гореть блуднице!

Стал-быть, земляки мы с тобой, Александра, Михайлов сын. Ишь ты! Земля-то велика, да люди текучие.

очень много было встреч с людьми сибирской тайги и особенно с крепчайшими раскольниками-старообрядцами

иконам святой Ананий, – родилось ли чадо в доме сем под именем Диомида? – Родилось, Господи! – исторг Прокопий Веденеевич. – Родилось! – вывернул с натугой Филимон. – Зрит ли чадо очами своими? – Зрит, зрит, Господи! – трясся старик. – Зрит, зрит, – подвывал Филя, чувствуя себя страшным грешником. Не он ли гнал Меланью со чадом Господнем под тополь и ждал, не сдохнет ли от простуды или какой другой холеры паскудное чадо? Не он ли измывался над Меланьей? «О Господи, спаси мя!» А святой Ананий спрашивает: – Ходит ли чадо воссиянное ногами своими? – Ходит, ходит, Господи! – По восьмому месяцу говорить начал и пошел на ногах, – сообщил Филя. – Аллилуйя воссиянному Диомиду! – пропел святой Ананий. – И скажу вам: настанет день, того вы не знаете, воссиянный Диомид повергнет зверя в озеро с кипящей серой, и будет тогда вечное царство. Боязливых же и неверных, не твердых в вере тополевой, повергнет воссиянный Диомид в серу кипучую, в озеро за зверем. И будет им смерть. – Смерть, смерть неверным! – сатанел Прокопий Веденеевич. – Еще скажу вам: жена, которая народила воссиянного Диомида, святая рабица Божья; кротость в ее лице, как само солнце на восходе, и сияние на лице ее, как самой луны сияние. У Филимона Прокопьевича жила за жилу цеплялась – до того перетрусил. И в голове гудело, и в ушах пищало, и под ложечкой давило. Не он ли попрал святую рабицу Божью, бил ее, терзал своими лапами, и рабица Божья терпела все, и на лице у нее, как вспомнил сейчас, было сияние луны. И не потому ли, что Филя грешник, а она святая? – Осподи! – Он вытер рукавом пот с лица. – Имя той рабицы Божьей, – продолжал святой Ананий, – Меланья. Есть ли она в доме сем? – Есть, есть, Господи! – торопился Прокопий Веденеевич. – Скажу вам тайну: была в этом доме распря. Сын восстал на отца, и была скверна, и грех был. Нечистый во искушение ввел, в соблазн ввел. И не стало молитвы в доме сем – грех стал; и нечистый дух со звездой во лбу копыта занес в дом, чтобы погубить всех. И дом, и люди твоя, Господи! Изыди, изыди, нечистый дух! Не дадим тебе на посрамленье веру тополевую! Изыди! – Изыди, изыди! – гнали нечистого отец и сын, на этот раз голос в голос, будто спелись. – Спрашиваю: здесь ли раб Божий Филимон? Где же он, Филя? Конечно здесь, в моленной. – Веруешь ли ты во Христа Спасителя, во Господа Бога, во Святого Духа и во тополевый толк, в каком от века пребываешь? – Истинно верую! – утвердился Филя (в который раз!). – Отпущаю тебе грех посрамления веры, и ты поклонись отцу своему, родившему тебя. – Тятенька! Прости меня, Осподи! Нечистый ввел во искушение. Как болящий был. Опосля тифу да лазарету. Осподи! Тятенька хоть и со скрипом, но простил раба Божьего. – Слава Христе! – сказал святой