Пророк твердит, что мы ещё глухи

И кроме чистых помыслов и веры,

Мы к звёздам понесём свои грехи

И сновидений мрачные химеры…

(Дж. Бруно «Постижение бесконечного»,

перев. А. Ракитин)

© Алексей Ракитин, 2018

ISBN 978-5-4493-6006-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Хуже незваного гостя

Перед тем, как аппарель отвалилась вниз, открывая мне дорогу в переходной отсек, я успел бросить взгляд в иллюминатор. На огромный фисташково-жёлтый диск Сатурна и десятки его фантастически-тонких изящных колец, напомнивших мне в тот момент то ли струны огромной арфы, то ли гигантских размеров разноцветные обручи на талии экзотической танцовщицы в Гоа. Огромная планета в эти минуты отбрасывала черную тень на часть колец, отчего казалось, что огромный их сегмент кем-то откушен или отрезан колоссальными ножницами. Это невиданное зрелище стоило того, чтобы им полюбоваться! Думаю, что в ближайшую тысячу лет человечество ничего более впечатляющего не увидит при всём желании…

Аппарель заняла своё крайнее положение и я, оттолкнувшись от поручня, подался вперёд. За спиной услышал реплику бортового компьютера, произнесённую неотличимым от натурального женским голосом: «Перелёт успешно завершён. „Скороход-десять“ прощается с вами и желает успеха вашей миссии.»

Несколько секунд ушли у меня на то, чтобы в состоянии невесомости преодолеть переходной отсек и едва я приблизился к входным воротам «Академика Королёва», раздался другой голос, теперь уже вкрадчивый мужской баритон: «Переходной отсек открывается. Вас встречает командир операционной базы „Академик Королёв“!»

Огромная планета отбрасывала черную тень на часть колец, отчего казалось, что огромный их сегмент кем-то откушен или отрезан колоссальными ножницами. Это невиданное зрелище стоило того, чтобы им полюбоваться!

Щёлкнул замок, и три лепестка входных ворот раздвинулись, освобождая проход. Передо мной буквально в паре метров оказался Королёв, только пока ещё не академик, а линейный штурман первого класса, командир орбитальной операционной базы. Нельзя сказать, чтобы он стоял, поскольку ноги его пола не касались; он висел в невесомости точно также, как и я. За спиной командира на двести восемьдесят метров тянулся Главный Коридор станции, едва освещаемый бледным светом энергосберегающих ламп.

– От лица личного состава операционной базы и себя лично приветствую вас на борту. – бодро брякнул командир, видимо, не особенно задумываясь над смыслом сказанного.

– Можно на «ты»! Здравствуй, Вадим! – я пожал руку старому знакомцу, – Года четыре не виделись?

– Четыре точно… со времени приёма у Президента. Ты, никак, поседел?

– Не боятся седин капитаны… – ответил я словами старой студенческой песни нашей Академии.

– Ведь столь долго они не живут! – тут же подхватил Вадим. – Но мы-то живее всех живых!

Мы пожали руки и ткнулись локтями – это специфическое приветствие космонавтов, привыкших проводить много времени в невесомости. Мы медленно поплыли вдоль Главного Коридора, прочь от переходного отсека. Вадим Королёв двигался вдоль поручня с одной стороны коридора, я – вдоль противоположного. В левой руке я держал свой бронированный кейс, единственный багаж, взятый с Земли. Этот кейс имел ценность, пожалуй, даже большую, чем моя собственная жизнь. Если не в моих собственных глазах, то в глазах моего руководства уж точно!

– Что же это получается, ты добрался в наши унылые дебри за сто восемьдесят часов полётного времени? Не могу поверить – у нас так быстро не летают! Это же Сатурн, это более семидесяти световых минут от Земли! – Вадим, как и положено радушному хозяину заполнял вакуум неопределенности чепухой и разговором ни о чём.

– Теперь летают, привыкай, брат. Я примчался на «Скороходе-десять», там такую фишку с псевдо-гравитацией замутили – это просто за гранью фантастики! Я когда читал техзадание на проектирование, не верил… когда читал техническое описание готового изделия – не верил! И даже сейчас, уже после полёта, не могу поверить… До десяти миллионов в час разгоняется за сорок часов – это просто феерия какая-то! Разгон и торможение по сорок часов, ещё сотня часов – на десяти миллионах… – лаконично пояснил я.

– Невероятно. Много слышал самых разных суждений о «Скороходе», признаюсь, не думал, что производитель выдержит заявленные параметры, был уверен, что на выходе скорость окажется раза в два ниже.

– Выдержали, я теперь сам тому свидетель. Правда, похудел на четыре килограмма, но для нашего брата это даже полезно.

– Как субьективно переносится сорок часов перегрузки?

– Нормально… Упал-уснул… Проснулся голодный, но есть не можешь, тотальное обезвоживание, да гликоген в печени почти как у трупа. Двадцать часов на медикаментозную реабилитацию, зато теперь пышу здоровьем, мою кровь можно переливать инвалидам и они поставят олимпийские рекорды, щетина стала проволокой, из неё искры высекать можно…

– То есть разрекламированная реабилитация работает?

– Ты знаешь, работает! Посмотри на меня: я по-прежнему молод, красив и талантлив! Хотя и показался тебе седым…

Перебрасываясь словами, точно шариком для пинг-понга, мы двигались вдоль Главного Коридора почти неторопливо.

Операционная база «Академик Королёв» представляла собой довольно замысловатую конструкцию, в первом приближении походившую на стакан, надетый на карандаш. Всё это хозяйство закручивалось вокруг оси вращения, проходившей через весь условный «карандаш». Этот самый «карандаш» с одной стороны имел группу стыковочных узлов, куда причаливали грузовые и транспортные корабли, а с другой – громадный диск, выполнявший роль щита от солнечного излучения и собственных атомных двигателей. Щит обычно был ориентирован на Солнце, так что станция находилась в его тени. Тень эта, правда, была довольно условна, поскольку в системе Сатурна главным источником света являлось отнюдь не далёкое и тусклое Солнце, а сам Сатурн, являвшийся главным фонарём для всех объектов в радиусе нескольких миллионов километров.

«Карандаш» согласно конструкторской документации, назывался Главным Коридором, здесь всегда была невесомость, ну или то, что можно считать невесомостью в первом приближении. А вот во вращавшемся вокруг Главного Коридора «стакане» уже присутствовало центробежное ускорение, вполне достаточное для имитации земного притяжения. В «стакане» находилась жилая зона операционной базы: личные помещения персонала, места общего пользования, лаборатории, ангары подготовки и наладки буровой техники, а также уникальные обогатительные цеха, восстанавливавшие из космической пыли и мусора чуть ли не всю таблицу Менделеева. Всё-таки, «Академик Королёв» обеспечивал добычу полезных ископаемых на дальних спутниках Сатурна, а отнюдь не мониторинг погоды, так что определенная специфика в оснащении базы, безусловно, присутствовала.

Щит обычно был ориентирован на Солнце, так что станция находилась в его тени. Тень эта, правда, была довольно условна, поскольку в системе Сатурна главным источником света являлось отнюдь не далёкое и тусклое Солнце, а сам Сатурн, являвшийся главным фонарём для всех объектов в радиусе нескольких миллионов километров.

Вадим Королёв как и все настоящие космонавты выглядел сухощавым, поджарым, был быстр в движениях. Забавно, конечно, что человека с такой фамилией назначили командовать операционной базой «Академик Королев», ну да у нас в «Роскосмосе» юмористов хватает. Причём, чем выше у начальника должность и хуже с юмором, тем чаще он тужится шутить. Аксиома сия стара, как мир, но никем не опровергнута и по сей день.

Со стороны могло показаться, что встретились старые друзья, дружелюбные и внимательные, но только в ту минуту мы менее всего были друзьями. Согласно широко распространённому стереотипу, ревизор «Роскосмоса» является хтоническим чудовищем, уничтожающим и стирающим в порошок всех живых космонавтов на своём пути. Назначение ревизии – это дурное знамение для всех проверяемых, сродни комете для жителей средневековья или двухголовой курице для древних римлян. Командир операционной базы и его подчинённые не могут питать к ревизору «Роскосмоса» добрых чувств по определению, по законам жанра кто-то кого-то должен сожрать, вопрос заключался лишь в том, кто кого, на каком этапе и с какой формулировкой в приказе.

Мы достигли первого диаметрального коридора, позволявшего перейти из зоны невесомости в жилую зону операционной базы. Главный Коридор «Академика Королёва» пересекался тремя такими коридорами: первый вёл в жилую зону, второй – в производственную, третий – в складскую. В самом конце Главного Коридора помещалась огромная Платформа Силовой Защиты – ПСЗ – аж с восемью ядерными реакторами, питавшими её магниты. Платформа размером с полтора десятка футбольных полей почти всегда была ориентирована на Солнце и пока работали её магниты, обитатели операционной базы могли не бояться ни вспышек нашего светила, ни возмущений электромагнитного поля Сатурна. Иногда, правда, ориентация ПЗС изменялась – это происходило в тех случаях, когда особенно мощные потоки галактического излучения прорывались сквозь гелиопаузу и грозили угодить в район Сатурна. Подобные угрозы заблаговременно выявлялись спутниками радиационного дозора, двигавшимся вокруг планеты-гиганта по широким полярным орбитам. В случае возникновения подобных угроз операционная база разворачивалась огромной Платформой Силовой Защиты навстречу несущемуся из недр Галактики излучению. Её многометровая металло-керамическая толща была способна поглощать самые жестокие из всех известных удары природной стихии.

Достигнув диаметрального коридора, мы разместились в грузовом лифте и поехали вниз. Понятия «верх» и «низ» быстро перестали быть относительны. По мере спуска появилась сила тяжести, вызванная радиальным вращением жилого блока и когда лифт замер на нижней площадке, центробежное ускорение уже на десять процентов превышало ускорение свободного падения на Земле. Проживая в таких условиях, космонавты реабилитировали свой организм, избалованный невесомостью и связанными с нею изменениями работы кровеносной системы.

Едва стихло фырканье пневматических демпферов и мы вышли из прозрачной клети, Вадим продолжил прерванный было разговор:

– Я все подготовил для твоего размещения согласно заявленным требованиям: закрытый канал связи под персональный ключ, помещение в двумя выходами и…

– Что тебя смущает?

– Не совсем понятно про огнестрельное оружие, – признался Вадим.

– Защищенное место для хранения оружия? Это сейф. Чтобы я мог в него положить пистолет, если посчитаю нужным его оставить в каюте.

Пауза длилась на секунду дольше обычной, но чуть короче неприличной.

– Ты с оружием, что ли, примчался?

– Возможно, Вадим, имеет место какое-то недопонимание: я – ревизор «Роскосмоса», нас таких в штате Федерального Министерства всего двенадцать человек. Я не сдаю оружие ни в аэропорту, ни на космодроме. Ты не поверишь – я с ним даже ем омлет.

– Боюсь спросить про минуту интимного уединения с женщиной, – командир явно подпустил шпильку.

– Правильно, и не спрашивай. Я не уединяюсь с женщинами на минуту – это занимает гораздо больше времени.

– Ну… хорошо, я всё понимаю… Но ведь это ведь не аэропорт и не космодром. Это операционная база на орбите Сатурна! У меня, как командира, тоже есть пистолет, но только я никогда не достаю его из сейфа…

Я чуть было не брякнул «потому, что ты не расследуешь убийства», но сдержался. Воистину, великий оратор Цицерон был прав: иногда молчание равноценно уму.

– Вадим, меньше пафоса! – остановил я своего vis-a-vis. – Сейф оборудован в моей каюте?

– Да, разумеется, согласно требованию по размещению.

– Ну, и отлично. Ключ где я найду?

– Прямо на столе, войдёшь – увидишь!

– А стол – перед топчаном.

– Ну да… перед спальным местом.

– Ничто не меняется в подлунном мире! – пробормотал я, но Вадим не оценил моей попытки пошутить. – Кстати, насчёт твоего пистолета – ты его из сейфа достань на всякий случай.

– А что, есть основания чего-то опасаться? Ждать неприятностей?

– Нет, Вадим, ни малейших оснований для этого нет. Но есть хорошая такая старая примета: когда прилетает ревизор «Роскосмоса» случается всякое. Не зря же про нас говорят: ревизор…

– Ревизор «Роскосмоса» хуже незваного гостя, – закончил мою мысль командир.

– Вот-вот! Так что насчёт твоего пистолета, считай, что это не совет, а приказ.

– Я понял…

Мы стояли в коридоре, обшитом белым негорючим пластиком, по обеим сторонам которого я видел по семь наглухо задраенных дверей. На нас действовало ускорение, превышавшее силу земного тяготения на десять процентов, в руке я сжимал свой драгоценный кейс и никуда более мы двигаться уже явно не планировали. Из чего я сделал вывод, что мы пришли.

– Вадим, ключик дай мне от каюты, дабы я мог освободить тебя от несвойственных обязанностей, – я счёл необходимым подтолкнуть мыслительный процесс командира базы в нужном направлении.

– Ах да, конечно, извини, – встрепенулся Королёв, запустил руку в нагрудный кармашек и вручил мне ключ-карту. – Через полчаса у нас в ситуационном зале запланирована встреча с руководителями подразделений и добывающих экспедиций. Я должен тебя представить, тебе ведь придётся с ними контактировать.

– Разумеется. Через полчаса я буду в ситуационном зале, дорогу найду, – я кивнул и, упреждая возможный поворот беседы, добавил. – Если хочешь о чём-то спросить, то сейчас самое время!

Вадим, наконец, решился задать волновавший его вопрос:

– Ты прилетел меня снимать?

– Что за глупости! Нет, конечно, – заверил его я и нисколько не обманул. Даже ободряюще похлопал по плечу.

Я действительно летел к Сатурну не для того, чтобы с позором разжаловать командира операционной базы. В конце-концов, это всегда можно было сделать на Земле. В своё путешествие я отправился единственно потому, что мне надлежало отыскать убийцу. Но именно в этом я до поры до времени никому не должен был признаваться.

Каюта полностью соответствовала капитанскому стандарту: большой гостевой холл с огромным видовым иллюминатором и два помещения направо и налево, кабинетом и спальней соответственно. К последней примыкал санитарно-гигиенический блок. Я быстро обошёл отведенные мне покои, проверил, как управляющая система реагирует на мой голос – а реагировала она правильно – после чего приступил к делу. У меня в голове имелся определенный план первоочередных действий и не существовало ни единой причины медлить с его реализацией.

Сначала я проверил сейф в спальне и сложил в него те вещи из кейса, которые мне не могли понадобиться в ближайшее время.

Затем достал персональный шифратор и активировал его – это позволило мне подключиться к компьютерной системе базы по защищённому каналу, недоступному никому из находящихся по эту сторону пояса астероидов. Поскольку предполагался значительный обмен информацией с Землёй, я должен был быть уверен в том, что никто из посторонних не будет в курсе его содержания.

Вживлённый в нейронную сеть моего мозга коммуникативный чип сразу распознал заработавший шифратор и перед глазами побежали ряды строк – это была заказанная мною расширенная библиотека личных дел на весь экипаж «Академика Кролёва». Также с Земли пришло сообщение от Панчишина, его-то, собственно, я и ждал.

Уставившись в иллюминатор, в угольно-черное небо, усыпанное причудливыми ожерельями звёзд, я мысленно приказал воспроизвести сообщение. Никакого диалога с находившимся в Центре управления полётами начальником, разумеется, быть не могло – электромагнитный сигнал летит до Сатурна более семидесяти минут, так что единственная форма взаимодействия с моим драгоценным шефом – приём и отправка сообщений. Писем, можно сказать. Как в Средние века. Правда, в отличие от Средних веков, письма эти были электронными, взломостойкими и летящими со скоростью света. Но тем не менее, задержка между отправкой сообщения и ответом на него не могла составлять менее ста сорока минут. Такие вот пространственно-временные реалии…

«Порфирий, здравствуй!» – зазвучал в ушах голос Николая Николаевича Панчишина, а на фоне неба в иллюминаторе появилось его худое скуластое лицо. Лица, разумеется, объективно не существовало – это работал чип в моём мозгу, рисуя своими микротоками в стриарной коре мозга записанное по уникальному протоколу изображение говорившего.

«Полные тексты всех экспертиз я посылаю тебе, чтобы ты ознакомился на досуге, но на словах скажу главное… Во-первых, труп не имеет отношения к российскому персоналу космической группировки в районе Сатурна. Другими словами, мы не знаем, кому принадлежит полученный нами труп и как он вообще попал в транспортный корабль „Роскосмоса“. Во-вторых, судебно-медицинская экспертиза подтвердила первоначально высказанное предположение о причине смерти неизвестного: проникающее в мозг ранение неизвестным орудием. У убитого присутствует раневой канал длиною тринадцать сантиметров, прошивающий оба полушария мозга от левого уха к правому глазу, но в нём нет ни пули, ни дротика, ни того предмета, которым можно причинить такое повреждение. Больше всего это похоже на то, что голову убитому попросту просверлили. В-третьих…»

В иллюминатор торжественно и безмолвно вплывал Сатурн. Для создания искусственной тяжести, станция, похожая на огромный стакан, вращалась и потому при каждом обороте величественная планета то попадала в поле зрения её насельников, то выходила. Картина была за гранью восторга – это было нечто, ни на что не похожее. Планета казалась светлее, чем на большинстве известных изображений, казалось, что с такого расстояния я могу видеть движения её облачного покрова, хотя это была всего лишь иллюзия.

Кстати, иллюзией было и то, будто я наблюдаю это зрелище напрямую. На самом деле, в прочном корпусе операционной базы не существовало прорезей для иллюминаторов – их имитировали мониторы высокого разрешения, транслировавшие изображение размещенных вне станции обзорных камер. Но органы чувств воспринимали иллюзию, как реальность, и доставляли этим, кстати, немалое удовольствие.

«В-третьих», – продолжал голос начальника в моей голове, – «наши судмедэксперты оказались по-настоящему молодцами и очень внимательно исследовали раневой канал. На его стенках и дне были обнаружены микрочастицы нано-модифицированного углепластика и кристаллы боро-ванадиевого сплава. Думаю, ты понял, что это означает – нашу жертву убили в космосе, когда на ней находился скафандр. Скафандр был не российского производства, поскольку ни углепластик, ни кристаллы не соответствуют стандартам „Роскосмоса“. Мы проверили все скафандры, когда-либо находившиеся в эксплуатации у нас, так что вывод безошибочный, можешь в этом не сомневаться. В-четвёртых, труп не подвергался заморозке. В-пятых, судмедэксперты отметили следы – хотя и не ярко выраженные – баротравмы. Это хорошо согласуется с предположением о том, что погибший в момент смерти был облачён в скафандр и погиб в космосе, ну… или ином месте с пониженным давлением дыхательной смеси.»

«Да понятно уже! Что там с ДНК у нас?» – не вытерпел я, забыв на секунду, что шеф меня слышать не может и связь у нас сугубо односторонняя.