Посмотри, любовь, на меня

Посмотри в последний раз

Чтоб запомнил на все времена

Бездны этих зеленых глаз

Улыбнись мне в последний раз

Освяти изумрудный наш мир

Он ведь скоро умрет без нас

Он уже так убог, так сир

Дай мне руку в последний раз

Дай коснуться твоей души

Пара глупых, бессмысленных фраз

На ресницах алмазы росы

Дай вдохнуть мне в последний раз

Пряный трепет твоих волос

Пусть сгорает что было сейчас

Пусть отчаянья крик безголос

Дай мне гребень в последний раз

Распусти волшебство по плечам

Звездных бликов таинственных страз

Не хватает печальным очам

И в последний раз я хочу

Опуститься к твоим ногам

Я тихонько любовь прошепчу

Я дам волю своим губам

Я в последний раз изопью

Сладкий запах садовых роз

Осторожно губами сниму

Влагу райских вечерних рос

А потом мы – в последний раз!

Постоим с тобой на краю

И увидим как лунный топаз

Топит в море нашу мечту…

/Кузьма, 08.06.1990, 23:30, Белое Полнолуние/

Пролог

« …Гераклейский полуостров – это каменистое плоскогорье, полого спускающееся с высот Сапун-горы к Чёрному морю. Он представляет собой изрезанный балками треугольный участок крымской земли, ограниченный Севастопольской бухтой и впадающей в нее Черной речкой с одной стороны, Балаклавской долиной и Балаклавской бухтой с другой. Имея площадь всего в сотню квадратных километров, Гераклейский полуостров всегда занимал значительное место в истории и экономике древних народов. Гераклейским стали называть его выходцы из Гераклеи Понтийской, основавшие Херсонес Таврический.

Многие исследователи задаются вопросом, чем же привлекала греков-переселенцев в древности эта иссушенная ветрами и солнцем малоплодородная земля? Ведь в Крыму много мест, гораздо больше приспособленных для организации сельскохозяйственных округов, так называемых хор, на которых возводились укрепления, усадьбы, выделялись наделы, устраивались сады и виноградники. Ответ очевиден: Гераклейский полуостров и особенно его юго-восточная часть – это место силы, о чем было известно не только грекам, но и населявшим Крым в догреческие времена таврам и более древним народам…»

/ Из неопубликованной рукописи Е.С. Осинова «Крым. Места силы»/

1. Он

… Это был обычный майский солнечный день, из тех дней, что наконец-то прерывают затянувшуюся череду одинаково ветреных гераклейских будней и разливают в воздухе пьянящий аромат акаций, пробуждающий острое чувство приближающейся июньской неги и чего-то еще – неизведанного, манящего…

В чуть приоткрытые панорамные окна Южной лекционной аудитории накатывали жаркие волны мечтаний о летнем пляжном ничегонеделанье, об обжигающем дыхании раскаленного полднем золотого песка, ласкаемого и остужаемого белой пенкой веселого черноморского прибоя, о стройноногих девушках в изумительно смелых купальниках, грациозно плещущихся у берега…

Мой взгляд, не фиксируясь на начертанных мелом формулах, символах и схемах, сам собой соскальзывал с аудиторной доски, покрытой кривоватыми письменами Нафани, в сторону сияющих ослепительным ультрамарином стекольных провалов, уносился в переливающуюся перламутром морскую даль, пытался зацепиться за такую контрастную, но такую неуловимую линию горизонта.

Над горизонтом прозрачной розоватой пеленой собирались в нежные кучерявые соцветья облака, напитанные соленой морской влагой. Небо было удивительно глубоким, бесконечно высоким. В его синеве можно было раствориться, утонуть, пропасть…

Я чувствовал, что мое сознание постепенно растворяется в чем-то сладостном, тягучем и томном, мысли начинают течь все медленнее, монотонный голос преподавателя удаляется все дальше, становится тише, неразличимее…

И вдруг…

Нет-нет! Все было не так.

Это не был обычный майский день. Это был один из тех дней, что вдруг взрывают затянувшуюся весеннюю череду одинаково ветреных и колючих гераклейских будней и разливаются в ставшем вдруг парным воздухе пьянящим ароматом акаций, который оглушает неожиданно возникшим ощущением близости июньской неги и чего-то еще – неизведанного, желанного и немного опасного…

Грянуло с утра ослепительное солнышко, по-летнему пахнуло жарой и праздником, отбило все желание зубрить лекции и готовиться к экзаменам. Потому что весна, потому что скоро прогреется море, потому что девчонки сменили серые и скромные зимние одежды на вызывающие короткие юбки, потому что… Да потому что такой сегодня день!

…День выдался необычным с самого утра.

Выходя из подъезда, я столкнулся нос к носу с тетей Шурой – противной и злобной соседкой с третьего этажа. В любом доме, да, пожалуй, и в любом подъезде есть такая тетя Шура – одинокая, вредная и злоязыкая кошатница (или наоборот, кошконенавистница, среднего не дано), которую хлебом не корми (или что там едят старые ведьмы), но дай каких-нибудь мерзостей на соседей наговорить, да гадостей дворовым детям нажелать.

Ну, так вот. Сталкиваюсь я в подъезде, как уже сказал, нос к носу с тетей Шурой, и только собрался мысленно ощетиниться, как та, прижав к плоской груди непонятно на какой помойке подобранного взъерошенного котенка с безумными дикими глазенками, вдруг проворковала:

– Здра-авствуй, Ку-узенька! В институт, ишь, торопишься? Какой хороший мальчик! Ой ты Господи! Да как же ты похож, на Юрского … знаешь такого актера?( Он мой любимчик!) А я и не замечала раньше.

Ошарашенный таким неожиданным приветствием тети Шуры, я осторожно проскользнул мимо опасной соседки, недоверчиво косясь на ее искаженное неестественной улыбкой лицо, выдавил из себя что-то вроде «Ага …эээ… спасибо… здрасьте…» и быстро направился через арку к обычно переполненной с утра остановке общественного транспорта.

Но и тут меня ждала приятная неожиданность: сегодня людей на остановке почти не было.

Быстро подошел нужный мне троллейбус, и уже через двадцать пять минут, напитавшись уличными ароматами первого по-настоящему бархатного майского денька, я входил в лекционную аудиторию, здоровался с парнями, косился на вдруг удивительно похорошевших одногруппниц и готовился провести несколько томительных учебных часов в борьбе с весенне-летними мечтаниями и скукой последних предсессионных занятий.

…Приоткрытые окна манили ослепительным ультрамарином, монотонный