«Старость – это прошлое, живущее в настоящем, прошлое под тонким наносным слоем нового»

(Томас Манн: «Доктор Фаустус»)

Вот, чёрт! Даже не знаю, как начать. Нет, в самом деле, сижу уже третий час, а лист по-прежнему остаётся пустым, хоть головой о стенку бейся. Будь я профессиональным писателем, таких проблем бы у меня, наверное, не возникало, ибо профессиональный писатель всегда сможет скрутить какую-нибудь изящную словесную завитушку, которая и к самой истории подведёт, и её содержание при этом не раскроет. Но я не писатель. Я обычный, простой человек, и не обладаю необходимым для профессионального творчества уровнем красноречия. Фразы типа: «до чего интересна жизнь… сколько в ней загадочного и невероятного… никогда не думал, что со мной может такое произойти» – использовать не хочется. Они слишком устоялись и способны скорее отторгнуть, нежели притянуть. А чего-либо пооригинальнее придумать никак не удаётся.

Что же делать?

А вы знаете, оставлю-ка я свои безуспешные потуги с этим прологом и попробую обойтись без него.

Хочу сразу предупредить, что по ходу повествования вам встретится множество моментов, которые вызовут у вас изумление. Мол, что он несёт? Где он видел такие приборы? Где он встречал такие автомобили? Почему он это ведомство называет именно так?

Но не спешите подвергать сомнению мой рассудок. Всё объяснится. Правда, боюсь, что объяснение это вам покажется невероятным. Как и сама история. Наука, увы, не достигла ещё такой степени развития, чтобы воспринимать мои воспоминания как документальный материал. И всё же это правда. Да, это правда. Я, Роман Михайлович Егоров, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, ответственно заявляю, что во всём нижеизложенном отсутствует даже малая толика вымысла. С этим и приступаю. А уж верить мне или нет – пусть каждый решает для себя сам.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Вызов с улицы Театральной поступил в нашу дежурную часть (Дворянский райотдел города Воронежа) около десяти утра: убит одинокий пенсионер. Место происшествия находилось недалеко, и мы были на нём уже через семь минут. Когда мы подъехали к указанному в сообщении дому, рядом с ним бурлила внушительная толпа жильцов. Перед нами расступились с тем суетливым почтением, с каким всегда реагируют на приезд криминальной полиции.

– На каком этаже? – сухо спросил Орлов.

– На четвёртом, – услужливо ответили робкие нестройные голоса.

Наш шеф зашёл в подъезд и стал подниматься по лестнице. Мы последовали за ним.

Дверь нужной нам квартиры была приоткрыта. Мы вошли внутрь. В прихожей на небольшом стульчике перед зеркальным сервантом в горестной позе сидела пожилая женщина. Увидев Орлова, она вздрогнула. Мы этому не удивились. К подобной реакции на появление нашего шефа мы уже привыкли. Михаил Степанович имел резкие, хищные, казавшиеся зловещими черты лица, которые с непривычки могли напугать.

– Где труп? – коротко осведомился он.

Женщина указала на одну из трёх имевшихся здесь комнат:

– В гостиной.

– Это вы вызвали полицию?

– Я.

– Вы горничная?

– Да.

– В комнате ничего не трогали?

– Вроде, ничего.

Орлов обернулся к нам и слегка кивнул. Это был знак к началу. Мы принялись натягивать бахилы.

Какова бы ни была следственная ситуация, все действия нашей группы происходили по одной и той же давно отработанной схеме. Каждый из нас имел свой определённый участок работы и чётко знал, чем ему следует заниматься. Михаил Степанович сосредотачивался на опросе очевидцев. Лида Русанова открывала свой «волшебный», как мы его называли, чемоданчик, и с помощью разнообразных приспособлений принималась колдовать над имевшимися на месте преступления предметами. Дима Зильберман щёлкал фотоаппаратом, а мы с Сергеем Чурсиным готовили подробные пояснения к его снимкам: Сергей фиксировал детали, а я вписывал их в протокол.

В гостиной было темно. Плотно задвинутые шторы не давали проникнуть внутрь рвущемуся снаружи свету и скрывали подробности обстановки, делая доступными к восприятию лишь её очертания: силуэт шкафа, силуэт стола, силуэт лежащей на полу человеческой фигуры.

Орлов протянул руку к выключателю. Вспыхнула люстра. Я устремил свой взор на убитого хозяина квартиры. Это был маленький сухощавый старичок с обрамлённой седыми волосами лысиной и клинообразным лицом, которое отличали широкий лоб и узкий острый подбородок. Его руки и ноги крепко стягивала верёвка, лицо представляло собой сплошное месиво, а бело-синяя полосатая пижама алела едва успевшей высохнуть кровью.

Поморщившись от резавшего ноздри неприятного запаха, я примостился у края стола, достал из папки чистый бланк, вписал в него текущую дату – 10 июня 1965 года – отметил время, заполнил «шапку» и поднял глаза на своего напарника. Чурсин по-пижонски засунул руки в карманы брюк, неспеша огляделся по сторонам и отсигналил старт:

– Пиши…

Как и почему я стал полицейским?

Перед каждым из нас по достижении совершеннолетия непременно встаёт вопрос: кем быть? Этот вопрос есть первое серьёзное жизненное испытание. Испытание на зрелость, испытание на мудрость, испытание на накопленный жизненный опыт.

Вы, уважаемый читатель, наверное сейчас хмыкнули: какой может быть жизненный опыт в шестнадцать-то лет? Согласен, практически никакого. Но всё-таки.

Значение этого испытания для будущего не переоценишь. Ведь от сделанного тобой выбора зависит вся твоя дальнейшая судьба. Ошибка, конечно, не смертельна. Профессию, если она не понравится, можно потом и поменять. Но на это уйдёт время, а ведь жизнь не вечна. Поэтому лучше сразу попадать в точку.

Кто-то определяется сам, кто-то подчиняется воле родителей. Какой из этих подходов предпочтительнее – сказать трудно. Ведь неудача может быть и там, и там. Здесь очень важно правильно оценить собственное «я». Профессия должна гармонировать с нутром – это незыблемая основа жизненного счастья. Заниматься тем, что не соответствует твоей энергетике – значит обрекать себя на хроническое чувство неудовлетворённости.

Лично я свой выбор делал самостоятельно. Свидетельствую об этом не без гордости. Сопоставив свои личностные реалии с особенностями различных сфер, я пришёл к выводу, что наилучшим местом профессионального образования для меня будет Академия полиции, благо таковая в нашем Воронеже имелась.

Мои родители от моего решения были не в восторге.

– Но почему именно полиция? – недоумённо вопрошал отец. – У нас в роду сроду не было полицейских. Я инженер, твоя мать педагог. Почему бы тебе не пойти по нашим стопам?

Я в ответ лишь вздыхал и пожимал плечами. Я не мог им детально всё объяснить, но интуитивно чувствовал, что полиция – это моё, и, забегая вперёд, скажу, что о своём выборе впоследствии ни разу не пожалел.

Это были прекрасные и незабываемые пять лет. Учиться было интересно. История преступлений, секреты криминалистики, методики расследования – это вам не закон Божий, ни мёртвые языки, которыми обильно пичкают в гимназии. Это настоящие, серьёзные науки, идущие вровень с жизнью, а не вбиваемые в мозг исключительно для общего развития.

Яркая учёба давала надежду на не менее яркую службу. Но когда черёд последней, наконец, наступил, меня всё чаще и чаще стало постигать разочарование. Мои служебные будни, в основной своей массе, были сопряжены с банальщиной. Пьяные драки, квартирные кражи, ночные грабежи – всё это было заурядно и неинтересно. А мне так хотелось чего-то необычного и особенного.

Руководитель нашей следственной группы, Михаил Степанович Орлов, которого мы между собой уважительно называли либо «шеф», либо «батя», реагировал на мои порывы со снисходительной усмешкой: «Да пойми же ты, дурья голова, что в нашем деле главное не интерес, а результат. Чем нетипичнее преступление, тем труднее его раскрыть. Зачем тебе лишние проблемы?». Но мне было двадцать шесть лет, я был молод, и поэтому далёк от свойственного его возрасту («бате» было за пятьдесят) стремления к покою и простоте. Мне страстно хотелось столкнуться с чем-то запутанным и таинственным.

И вот в тот день случилось то, чего я так долго ждал. Взглянув на картину преступления, я сразу понял, что дело об убийстве девяностодвухлетнего пенсионера Георгия Рудольфовича Здановского обещает стать неординарным. У меня от волнения даже немного затряслись руки…

Перед тем, как вернуть вас, уважаемый читатель, в квартиру убитого, познакомлю вас со своими тогдашними сослуживцами. Думаю, это станет не лишним. Ведь они будут фигурировать на протяжении всей первой части, и вы должны их себе как-то представлять.

Нашего шефа я уже обрисовал. Идём дальше. Русанова. Лидочка занимала у нас должность эксперта. Серьёзная и сосредоточенная на службе, весёлая и раскованная в быту, она, без преувеличения, была душой всей нашей группы, внося в неё то умиротворение и тот позитив, которых порой так часто не хватает для внутриколлективной гармонии. Её нельзя было назвать красавицей. Когда она шла по улице, на неё не оглядывались, не косились, не упивали взоры. Но и склоняться к противоположной крайности тоже будет неверно. Да, Лидочка была далеко не модель: пышнотелая, без шарма. Но её незаурядный ум, её спокойствие и незаносчивость полностью компенсировали все недостатки её внешности. Не знаю как вам, а лично мне более по сердцу башковитые невзрачницы, чем пустоголовые блондинки.

Дима Зильберман. Он был старше меня на пять лет. Рыжеватый, худощавый, с жёсткими, походящими на стальную проволоку, зачёсанными в «ёжик» волосами. Его лицо было острым, как топор, и чем-то напоминало увядающий осенний лист: жёлтое, сухое, поблекшее – отголосок неумеренного курения. Наш главный острослов. Он удивительно точно умел подмечать смешное и несуразное. Был вдумчив и нетороплив. Он как бы смаковал каждую переживаемую им минуту. Что мне в нём особенно импонировало, так это его воистину железная крепость духа. Ни одна из неудач, – а таковые бывают у каждого человека, – не оставляла мучительных воспоминаний в его памяти и ничуть не тревожила его малоподдающуюся каким-либо терзаниям совесть. Он принадлежал к тем счастливым натурам, чей здоровый эгоизм уже сам по себе окрашивает жизнь в радужные тона. Этой его особенности я даже завидовал. Я настроить себя так не мог.

Сергей Чурсин. Ему было двадцать восемь. Почти мой ровесник (разницу в два года я к существенной не относил). Это был маленький, светловолосый, с виду добродушный толстячок с круглым розовым лицом и немного оттопыренными ушами. При первом взгляде его можно было счесть за простачка. Но в его случае внешность была обманчива. Под маской «бравого солдата Швейка», как мы иногда его между собой называли, скрывались железная хватка и изящный ум. Горе было тому, кто вставал у него на пути.

Эх, какая у нас была сплочённость! Нашему взаимопониманию завидовали все. И надо же было такому случиться…

Впрочем, не будем торопить события. Всему своё время.

Возвращаемся на Театральную. Причина убийства Здановского сомнений не вызывала – ограбление. Антураж происшествия указывал именно на него. Но это ограбление было не простым. Деньги, ценные вещи, бытовая техника, – то, что чаще всего уносят преступники, – остались нетронутыми. Целью бандитов определённо являлось что-то другое, гораздо более серьёзное. Об этом красноречиво свидетельствовал взломанный тайник, искорёженная дверца которого была настежь распахнута и являла свету неглубокую пустую выбоину, значившуюся в межкомнатной стене. В подобных укрытиях, как правило, абы что не хранят.

Вспоминая тот тайник, должен заметить, что он был устроен весьма профессионально. Разглядеть его в разрисованных крупной клеткой обоях было нелегко, ибо края его дверцы настолько плотно смыкались с проёмом, что не оставляли практически никакого зазора. Да и возможности для его разглядывания посторонними хозяин свёл к нулю, ибо соответствующий тайнику участок стены был завешен ковром. Так что убийцы явно знали, где им следует искать.

Пока мы осматривали квартиру, Орлов всячески пытался расшевелить пребывавшую в глубоком шоке горничную, стремясь извлечь из неё как можно больше информации по горячим следам. Такая информация оказывается самой верной.

– Как вас зовут?

– Мария Сергеевна.

– Где вы живёте?

– В соседнем доме.

– Здановскому прислуживаете давно?

– Второй год.

– Когда вы обнаружили его убитым?

– Сегодня утром, около десяти часов, когда пришла убирать.

Горничная всхлипнула. Наш шеф деликатно выдержал паузу, дав возможность даме протереть глаза, после чего продолжил опрос:

– Как часто вы здесь появлялись?

– Каждый день, кроме выходных.

– Вы приходили в одно и то же время?

– Да, к десяти.

– В чём заключались ваши обязанности?

– Стирка, уборка, готовка, ходьба по магазинам.

– У вас есть какие-нибудь подозрения, кто мог убить вашего хозяина?

– Нет.

– А как вы думаете, в связи с чем его убили?

Горничная пожала плечами:

– Ума не приложу. Он был одинок, жил тихо, ни с кем не конфликтовал.

– Кем он был раньше?

– Понятия не имею.

– Вам известно хоть что-нибудь об его прошлом?

– Ничего. Он избегал об этом говорить.

– Не было ли в нём чего-нибудь такого, что могло бы указать на его профессиональную принадлежность? Там, военная выправка, какие-то привычки, манеры.

– Я ничего такого не замечала.

– Вы знали о существовании в гостиной тайника?

– Нет, не знала.

– И что в нём хранилось, следовательно, тоже?

Горничная кивнула и выпустила наружу очередную порцию слёз.

Изучение места преступления продолжалось до вечера. Квартира была большой, вещей в ней было много, и у нас ушла уйма времени, чтобы их все осмотреть. Мы перерыли всё, что можно, но ничего подозрительного так и не нашли. Обычное бытовое барахло, какое присутствует в любом жилище.

Когда мы вернулись обратно, я походил на выжатый лимон. Мои напарники выглядели не лучше. Первое, что мы сделали, когда зашли в отдел, это подключили к монитору ДЧК. Перед нами предстала страшная картина минувшей ночи…

Стоп. Здесь, наверное, стоит сделать паузу и пояснить, что это вообще такое, ДЧК, ибо в силу определённых причин, суть которых я раскрою позже, вам, уважаемый читатель, он не знаком.

ДЧК – это дисперсный частотомер Краснова. Мы ещё называли его «машинка времени». Он как бы позволял заглянуть в прошлое. С его помощью можно было увидеть то, что происходило в определённой точке пространства в тот или иной временной момент. Этот прибор открывал перед нами все обстоятельства преступления. Если бы с его помощью можно было ещё безошибочно идентифицировать преступника, цены бы ему не было. ДЧК считывал электромагнитную память поля. Но он не фиксировал изображение с той чёткостью, с какой это делает фото- или кинотехника. Транслируемая им картинка чем-то походила на рентгеновский снимок. Человек в ней выглядел как серый сгусток. Можно было рассмотреть его фигуру, наблюдать как он двигается, что делает. Но различить его лицо было, увы, нельзя.

Продолжим. Мы уставились в монитор. На экране появились очертания уже знакомой нам гостиной. Времямер показывал начало четвёртого утра. Поначалу в комнате никого не было. Затем в ней обозначились три фигуры: две принадлежали преступникам, – один был высоким и худым, второй – поменьше и поупитаннее, – в третьей мы опознали Здановского. Преступники сорвали со стены ковёр, агрессивно поговорили с хозяином, потом швырнули последнего на пол и принялись избивать. Несколько раз они останавливались, наклонялись к своей жертве и, видимо, о чём-то её спрашивали, после чего возобновляли свои побои с удвоенной силой.

– Требуют ключ от тайника, – предположил Чурсин. – А он не даёт.

– Угу, – буркнул Орлов.

Я и Зильберман кивками выразили своё согласие.

Дело закончилось колющим ударом ножа. Его нанёс высокий. Здановский безжизненно распластался на полу. Убийцы вышли в прихожую, принесли из неё какое-то приспособление и принялись колдовать над дверцей тайника.

– Фомка, – заметил Чурсин, – или лом.

Наш шеф снова угукнул.

Взломав тайник и взяв из него какой-то небольшой предмет, преступники вышли из квартиры.

– Ну что, подведём предварительные итоги? – устало вопросил Орлов.

Он выключил монитор и тяжело плюхнулся за стол. Мы уселись рядом.

– Убитый – гражданин Здановский Георгий Рудольфович, – рассуждающе начал наш начальник, отчёркивая галочку на лежащем перед ним листе бумаги. Такая уж у него была манера излагать: всё, что он высказывал, обязательно помечалось каким-нибудь значком. – Одна тысяча восемьсот семьдесят третьего года рождения… Хм, долгожитель. Девяносто два года… Пенсионер, вдовец, проживал один в трёхкомнатной квартире. Квартира не съёмная, является его собственностью. По показаниям времямера, убит в четыре пятьдесят шесть утра. Входная дверь не взломана, из чего явствует, что либо убитый впустил убийц в квартиру сам, либо у тех был ключ.

Наш шеф черкнул восклицательный знак.

– Причина убийства – грабёж. В квартире обнаружен вскрытый тайник. Что было в тайнике – установить пока не удалось.

На бумаге появился знак вопроса.

– Опрос соседей практически ничего не дал. Шум в его квартире они слышали, но ничего неладного не заподозрили. Дед страдал бессонницей, и возня по ночам была у него в порядке вещей. Они к ней уже привыкли. Из их слов явствует, что Здановский жил изолированно, ни с кем не общался и никого к себе не пускал. Единственная, кто была к нему вхожа – это горничная. Но и она ничего вразумительного показать не смогла.

– Личность загадочная, – хмыкнул Сергей. – Прожил в этом доме около двух десятков лет, а о нём никто ничего не знает.

– Загадочная, – согласился наш шеф. – И этот недостаток нужно устранять. Вот этим ты и займёшься. Отработаешь круг его общения.

– Так этот круг составляет одна горничная. Вы же её опрашивали.

– Не нынешний круг, а прошлый. Так сказать, допенсионный, – пояснил Орлов. – Утром зайдёшь в городской департамент и подашь запрос в архив: где он раньше жил, кем работал, в чём засветился, и тому подобное. А по поступлении информации пройдёшь по связанным с ним адресам и пообщаешься с народом. Может его кто и помнит. Если адресов окажется много, возьмёшь в помощники Зильбермана.

– Будет исполнено, – козырнул Чурсин.

Взгляд нашего шефа переместился на Русанову.

– Можно что-нибудь сейчас сказать об убийцах?

– Можно, но не многое, – ответила она. – Это мужчины. Больше я пока ничего сообщить не могу. Нужно дождаться результатов анализа собранных микрочастиц. Они будут завтра.

– Хорошо, – кивнул Орлов.

– А может это не мужчины, а такие мужеподобные женщины, – хохотнул Зильберман.

– Дима, сейчас не время для шуток, – упрекнула его Лида.

– А я и не шучу. Мы с подобным уже сталкивались. Вспомни ночные грабежи в Детском парке. Все потерпевшие утверждали, что на них нападали мужчины. А выяснилось, что это был обряжённый в мужскую одежду слабый пол.

Русанова решительно замотала головой.

– Это не тот случай. Для того, чтобы взломать сейф, требуется грубая мужская сила. Женщины с этим не справятся. Да и так измочалить пострадавшего женщины определённо не могли.

– А если один из них мужчина, а вторая женщина?