Он жевал хлеб, который принесли на завтрак, запивал жидким чаем, но вкуса не чувствовал. Почему-то по утрам он всегда думал о бабке Софье. По вечерам-то все больше жизнь свою вспоминал, которая до Бахметьевой была, а по утрам старуха полностью владела им. Оттого, наверное, что до встречи с ней спать ему приходилось черт-те где, а два года с лишком, проведенные с ней, он спал в мягкой чистой постели, где и телу было удобно, и душе уютно. И по утрам, с трудом разминая затекшее на жестких нарах и озябшее в сырой камере тело, Суриков особенно остро ощущал отличие этой жизни от той.
Громыхнул засов, и полтора десятка пар глаз немедленно уставились на дверь. Кого вызовут?
– Суриков! – послышался голос контролера. – Выходи, к следователю пойдем.
В нем шевельнулся страх. Кого он сейчас увидит? Все ту же Образцову, от которой он никакой опасности не ждет, или кого-то другого? Господи, идти б