"Математика – царица наук". С этим самым трудным школьным предметом у меня никогда не было проблем. Но это не значит, что их не было в жизни вообще. Мне пророчили великое будущее, говорили: "Рената – математический гений, новое слово в науке". Ожидалась моя долгая жизнь с беспрерывным восхождением по лестнице успеха.

На последнем звонке ничто не предвещало беды. Только странная какая-то была погода на последней репетиции. Уже в самом конце, когда говорились последние слова, стало темнеть. На улице и так было пасмурно, поэтому никто особо не обратил внимания. Когда выходили из актового зала, чтобы пойти на классный час, в коридоре уже плохо видели лестницу. Время ползло к двенадцати. Когда пришли и расселись, тьма всё сгущалась. Вроде грозу не обещали. Становилось всё темнее, уже как в сумерках. Включили свет. Я сидела у окна. Небо уже приобрело цвет поздних, глубоких сумерек. И тишина. За окном штиль, как в конских широтах. Нам отдавали дневники с привычными комментариями, только подтянуться в следующей четверти, как некоторым говорили обычно, было уже невозможно. Меня похвалили и потребовали не ронять честь школы, учиться только на пять в престижном вузе. А я всё смотрела; темнело дальше, и была уже самая настоящая ночь. Тут уже классная отложила очередной дневник, выключила свет и подошла к окну. Мы все смотрели, как зачарованные. Окна выходили на юг, стрелки часов слились на двенадцати, показывая полдень, превратившийся в какую-то жуткую полночь. "Локальное снижение прозрачности атмосферы", – успокаивала нас классная.

Чёрная ночь продолжалась. При свете договорили про оценки, концерт и экзамены, разобрались с вещами. Всё последний раз. Одиннадцать лет закончились. В половине первого на юго-западе появилась кроваво-красная светлая полоса. Всё затихло, и только на часах секундная стрелка громко подходила к двенадцати. Время идёт. Мне скоро семнадцать, второго июня, как раз в день сдачи профильной математики. В шестнадцать лет один год – одна шестнадцатая часть жизни, 6,25%, в семнадцать – уже 5,88%. Всё меньше и меньше, вот и кажется, что время летит всё быстрее. В первый год жизни время делится маленькими отрезками, и год – это что-то невероятное. Потом год – это целая жизнь, половина, третье, четверть, пятая часть, шестая… Всё меньше и меньше. Так жизнь будет пролетать всё быстрее и быстрее. Может, разорвать эту шкалу и воспринимать каждый день как единственный и неповторимый? Как с людьми: можно группировать по разным признакам, но даже близнецы – это разные люди. 23 мая 2017 года уже больше никогда не будет, оно только сегодня. Утро уже в прошлом, сейчас день, впереди вечер. Сейчас важнее всего, ведь будущее обязательно наступит. Или не наступит. Зачем чего-то трепетно ждать?

После двух тьма стала краснеть, постепенно светлея, переходя в оранжевый, грязно-жёлтый. Наконец, к трём всё рассеялось, вернулся обычный серый день. Невыпускные классы высыпали со школьного двора. Много разговоров было про чёрный день за окном.

Кто не видел выстрелов? Фильмы смотрели все. Раньше, в нулевых годах, детоцентризм только поднимал голову. Никаких "Каруселей" и "Бибигонов" не было, дети смотрели то же, что и родители. Напомню, что Интернета тоже не было, а если был, то явно не для того, чтобы смотреть десять серий про Машу и медведя. И не было столько блогеров, говорящих о нежной детской психике. "Брат", "Брат-2", "Сёстры", всевозможные сериалы о крутой или слабой милиции – всё это смотрелось вечером рядом с родителями. Не все модели поведения были хорошими, криминальная романтика, атмосфера 90-х – не то, чему нужно слепо учиться. А вот стоит ли делать мир детским? Он им никогда не был. И не должен быть, кстати. Почему? Детство – это несовершенство. У любого вида детская особь не способна к самостоятельной жизни и размножению. У детей нет жизненного опыта, они нуждаются в определённости и безопасности. Дети жестоки, импульсивны, не умеют планировать. Сами не лягут спать, с утра до ночи будут смотреть мультики. Дети не могут быть каркасом общества. Если весь мир сделать детским, это будет мир немощи. Есть очень много важных, но совершенно недетских вещей. Поэтому и культура не может быть чисто детской, иначе это стагнация. Зачем расти, если всё вокруг детское, если нет книг, которые читают только родители, свиданий, на которые ходят только старшие братья и сёстры, компании во дворе, до которой надо дорасти?

Моя первая любовь была в стиле девяностых. Чёрно-красная романтика, где внешний холод и внутренний жар, ночная темнота и муть в глазах от слёз. Огнестрельные ранения, шок родственников, обмороки и провалы, рассеянность.

Следующий день после последнего звонка наступил в шесть утра, я бодро встала. Забываю, что люди, оказывается, выпивают, и у них от этого трудности. Помню, так родители собрались ехать на праздник, говорят, что обратно на такси. Лёша тоже не понял сначала, поскольку сам не употребляет. Прекрасный солнечный день, только холодный, но на безрыбье и это радовало. Потом я прокручивала эти утренние часы снова и снова в мельчайших подробностях.

Мы решили посмотреть родную школу. Там ещё шли уроки, пятница, 26 мая. Это у меня праздник и отдых перед ЕГЭ и поступлением, а остальные открыли тетради и взяли ручки: дневники отдадут только тридцать первого. Слышны голоса знакомых учителей, вот на первом этаже моя и Лёшина классная руководительница (у нас предметное обучение с самого начала) диктует первоклашкам. В следующем году ей торжественно вручат её личный первый класс. Жизнь идёт. Я посмотрела на липу около кабинета географии. И услышала щелчки…

Очнулась в другом месте. Я живая? Кровь на правой руке, мне бинтуют кисть и плечо. Вызванная с работы мама стояла передо мной. Я спросила её, где Лёша, а она молчит. Мне стало не по себе и как-то жутковато. Б-р-р. Рука сильно болела. Оказалось, других травм нет, я просто потеряла сознание тогда.

– Держись, юная Лариса Черникова. Слепое ранение плеча и сквозное кисти.

– А когда я выздоровею?

– Не скоро. Через несколько месяцев. А вашему Лёше повезло гораздо меньше. Он погиб.

Опять в глазах темнеет.

Почему меня называют Ларисой Черниковой? Здоровой левой рукой лезу гуглить. Всё понятно. Пришло сообщение от знакомой, с которой давно не виделись:

– Как твой влюблённый самолёт? Держит ровный курс?

– Как у певицы, которая это пела.

– Лариса Черникова? Ты хоть знаешь, что с ней было?

– Знаю. У меня так же. Меня с ней сравнили, поэтому я и узнала о ней.

– Рената, какой кошмар! Что с Лёшей?

– То же самое.

Дальше были стандартные слова утешения.

Мама забрала меня домой, я легла на кровать и спала с открытыми глазами. Всё сейчас было лишним, даже любимая математика. У каждого свой срок жизни. Но если бы это была болезнь, допустим, то никто бы не удивлялся. А так меня мучил страх, чувство небезопасности жизни. Мама может убить до рождения, в школе могут застрелить.

Потом были процедуры оформления документов и опросы. За каждый день было столько всего нового, что он казался годом. Мысли о ЕГЭ были где-то на самых задворках сознания. Повезло, что я не из тех, кто готовится в последний момент. Это вообще очень рисковая вещь – откладывать на потом, ведь чем больше это "потом", тем труднее потом, если что-то случится. А ведь кто-то сейчас бегает, доучивает, даже есть объявления о поиске очень срочных репетиторов. Я не говорю, что рискуют будущим, ведь экзамены судьбу не решают, в крайнем случае есть пересдача. Но проще уж сразу делать, вовремя. Хотя что мне судить, я человек, не имеющий опыта учебных проблем.

– Рената, если не будешь есть, сил не будет. Форму потеряешь.

– Но я не могу сейчас.

Лёшу хоронили серым пасмурным днём. Небо было вроде и летнее, но в то же время низкое, как осенью. Ведь погода климатически осенняя, можно было бы сказать и весенняя, ведь лета ещё и не было, но такой мрачности весной нет. Как у полюсов: климатическая весна в июле просто переходит в осень. Лёша, мой милый, обниму тебя напоследок в этой жизни. Кто-то зря сказал, что если бы мы не были женаты, мне не было бы так больно. Неправда! Мы прожили это время вместе, подарили друг другу радость. Кто отнимет то счастливое время? Никто. Ты не принадлежишь мне, у тебя свой срок жизни. А у меня свой, я остаюсь.

Надо ехать в школу. Написала пост на странице Вконтакте: "Лариса Черникова, Ирина Круг, Оксана Робски, Мария Максакова, я с вами. Всё рассыпается в памяти, и земля уходит из-под ног. Мир без любимого – солнце без тепла, птица без крыла. Мир без любимого – горы без вершин, песня без души. А мне ещё ЕГЭ сдавать". Прикрепила песни "Кто" Черниковой и "Мир без любимого".

Меня подвезла соседка на "Девятке". Играло "Ретро фм", песни из девяностых. Старые серые здания вокруг, старые машины вокруг. Дома отключили свет. Если бы не телефон с Интернетом, то я попала в девяностые. Хорошо, что дни длинные, тьма мне сейчас не нужна. Тонкий лёд под ногами, непрочность всего, небезопасность. Что вообще произошло? Лариса Черникова хоть физически не пострадала, а мне как не один месяц без правой руки? Чего стоят планы? А поступлю ли я вообще? И успею ли доучиться? Их ещё не поймали. Не так уж редко я стала терять сознание. Худею ещё. ЕГЭ сдавать – не дрова рубить.

– Хорошо, Рената, что в двадцать первом веке живёшь.

– В смысле?

– Дрова рубить не надо.

Потом ещё первоклассник:

– Почему тебя называют Ларисой Черниковой?

– Тебе психологическую травму нанести?

Промаргиваю глаза от слёз, чтобы прочитать время, а в глазах расплываются габаритные огни. Одноклассники меня теперь точно не поймут, подруги из группы поддержки мне теперь ближе. Странная тишина, пустота на перекрёстках, на юге полоска посветления, словно полярная заря. Я как попала в фильм "Брат" или "Сёстры". Только вот проснуться никак не могу. "Кто мне поможет вернуть вновь наше счастье, нашу любовь"? "Убьют – так убьют" – слова Ларисы Черниковой.

Официальная консультация по профильной математике. Настолько официальная, отчётная перед образовательным начальством, что вызвали всех-всех, даже заочниц вроде меня. Я пришла сюда чисто посидеть. Меня вырубает от убойной дозы успокоительного, выпитой, чтобы не плакать. Смотрю тупо вперёд стеклянными глазами. Что-то там бубнят, бубнят. Какое задание? Комиссия смотрит мне в глаза, а у меня пустая тетрадь. Как же холодно! Ну и лето в этом году! Такого я никогда не видела. Алгебру и геометрию у нас ведут разные учителя, это считается престижным. Универсальность учителей означает низкий рейтинг школы. И физику, и математику, и черчение, и химию, и историю – чего уж там? – ведёт один в деревенской угасающей школе. В мою школу все рвутся за высокой зарплатой.

Смотрю в окно. Плоский, серый мир за окном. Глубокая осень, почему-то притворившаяся летом. Плюс пять днём, ноль ночью. Октябрь, только день удивительно длинный. Солнце уже давно на небе серым утром, а вечером в восемь ещё длится бесконечный день. В половине девятого, в девять ещё светло, читать можно. Странные вечера. На улице никого нет, тишина на детской площадке. Только вынужденно проходят одинокие собачники. Опять в классе напряжённый искусственный свет. Тёмный, аномальный июнь. Задача про стрельбу. Хорошо, что меня не вызвали. Вообще, разбирали чисто вторую часть, первая была у всех отработана. Первая часть с кратким ответом, можно на любом егэшном сайте себя проверить по программе.

О чём жалеют люди в старости? Точно не о карьере и деньгах. О том, что много суетились, гнались за вещами, что детей не родили – не всех родили. Книги не читали, не гуляли, не общались. Чтобы не жалеть в старости, надо это знать и думать сейчас. Да, правильно я ребёнка сохранила и правильно замуж вышла. Всё было не зря. Кажется, что впереди ещё много-много лет. А это всё пройдёт, и не заметишь.

Длинные волосы, считавшиеся гордостью, я отрезала. Новое семейное положение – новая жизнь. Обычно так носят женщины бальзаковского возраста. У моих ровесниц, особенно у повёрнутых на интеллекте, сейчас ещё детство, о любви ещё не думают. Или первая робкая влюблённость. Косички, единорожки, фенечки, мягкие игрушки. А я не только нашла настоящую любовь, но и уже потеряла. Чувствую себя такой старой. Другие семнадцатилетние переходят в одиннадцатый класс, бегают по репетиторам, главный страх у них – ЕГЭ. Родители хотели, чтобы я была такой? Может, на заочное отделение поступать? Заочницы мне ближе. Тем более что прогнозируют низкий балл.

"Юные Ларисы Черниковы" – группа поддержки для женщин, потерявших мужа до 30 лет. Или даже если не успели пожениться. Возрастной состав у нас пёстрый: от школьниц вроде меня до пенсионерок, вспоминающих своё горе в молодости.

Правила группы:

Запрещено:

1. Нецензурно выражаться (даже с пропуском букв).

2. Порнография, пошлость.

3. Спам, флуд, реклама.

4. Угрозы, разжигание розни.

5. Обесценивание эмоций и переживаний, насмешки.

6. Пропаганда абортов, ЛГБТ, чайлдфри, самоубийств и сект.

Прекрасные правила. Каждая пришедшая может не бояться, это на всяких форумах без особой модерации обвинят и обгадят. Только иногда бывает сложная ситуация, когда причина смерти – самоубийство, а в группе это резко осуждается. Осуждается для живых, чтобы не тянуло, но одновременно лишает надежды потерявших. Участница под ником Маха Убиваха в группе научилась разговаривать без мата, а до этого просто через слово, для связки слов.

Меня поддерживали, но больше поддерживала я. Мне как-то даже проще и привычнее было писать другим, что их жизнь не сломалась. Она ведь не сломалась. Никто из людей нам не принадлежит. Если умирать вместе с другим человеком, это ему не поможет. Поэтому закрой рот и смирись. Есть образование и работа, дети и родственники, друзья, увлечения. Та же Лариса Черникова сколько песен спела потом, сына родила. И сейчас живёт.

Затесалась к нам в ряды одна чайлдфришница и открыто спросила: "Почему смерть любимого мужчины можно обсуждать, а смерть ребёнка нельзя"? Проговорилась, что аборт – это смерть ребёнка. Потом быстро слилась, потому что это не её тема.

Таня, ещё школьница. Не были женаты. Любимый одноклассник стал жертвой "Синего кита". Ещё одна пришла:

– Я любила одноклассника и потеряла.

– Что случилось? – спросили там.

– Расстались.

– Здесь группа про смерть, расставание – не сюда.

Уже завтра наступает профильная математика, самый сложный и страшный экзамен. Хотя, на мой взгляд, обществознание куда хуже: естественные и точные науки – это конкретика, а обществознание – это попробуй угадай, что имел в виду автор, расплывчатые формулировки. "Стою среди друзей я как в пустыне". Зато на выпускной деньги можно не тратить, запланировали там пышное скучное торжество, где все собираются напиться. Родители ещё не вернулись, я дома одна.

Самый тёмный час перед рассветом. На смену девяносто шестому году придёт двухтысячный. Всё будет. Полночь уже прошла, скоро заря займётся, заря новой жизни. Поступлю в вуз, буду дальше заниматься любимой математикой. Кстати, стрелков нашли. Теперь надолго сядут. Со мной не связаны, можно успокоиться. Девять вечера. Пасмурно и светло, читать можно. Рука заживёт. "Я больше не прошу, и мне не надо много, не надо ярких звёзд с небес и сотни слов, не надо, не лги, я больше не прошу, чтоб только у порога звучали бы в ночи твои усталые шаги". Слушая эту песню, я представляла лихие девяностые, что пусто и грустно должно быть, но ведь находили радость в фильмах и музыке, просто в хорошую погоду шли гулять.

До этого классная вызвала меня с родителями. Ещё алгебраичка и физичка пришли.

– Мы понимаем, что можем разговаривать с самой Ренатой, она считается совершеннолетней. Но в свете нынешних событий мы вас вызвали. Вы понимаете, ваша дочь не сдаст? Вообще, возраст совершеннолетия не с потолка взят. Я изначально была против идеи Ренаты выйти замуж в шестнадцать лет. Психика ещё детская, понимаете? Жаль, что родители – не педагоги. Почему бы не забирать в армию в шестнадцать? Шестнадцать, восемнадцать – какая разница, правда? Два года в ювенильном периоде развития – это же ничто?

– Все развиваются по-разному, да и раньше… – робко начала мама.

– А что раньше? Мы живём сейчас. Психика детская в семнадцать лет. Ларису Черникову помните? "Я люблю тебя, Дима, что мне так необходимо". Когда у неё мужа убили, ей было почти двадцать два. Она сидела больше месяца и смотрела в стену! На пять лет старше вашей дочери! Ирина Круг, Мария Максакова – взрослые тётки в обморок падали! И это они не сдавали сразу же физику и профильную математику. Рената выбрала самые сложные экзамены, которые сдают хуже всего по стране. У неё психика не выдержит. Что думаешь?

– Я тоже сознание теряла, – вспомнила я. – И вообще, я трезво осознавала, что вышла замуж не за Дункана Маклауда. Я весь год готовилась, я записана сдавать. Не прогуливать же.

– Пусть Рената идёт сдавать. Это просто экзамен, не война и не запуск атомной электростанции, – помог мне папа.

– И зачем сейчас получать низкие баллы?

– Рената готовилась добросовестно весь год.

– Смотрите сами. Ваша дочь не ест, не спит нормально. Это ничего так?

– Мне и так тяжелее всего. Мой предмет сдают все. Да, Рената?

– Русский язык сдают все с баллами, – парировала я.

– Ты не сравнивай. Русский язык – самый лёгкий экзамен. Мы все постоянно читаем и пишем по-русски. А где ты в жизни встретишь квадратные уравнения? Короче, вы угрохаете Ренате психику. Ведь ЕГЭ – знаете, какой стресс? Вы не те экзамены сдавали, вам не понять. А поступление? Высоких баллов на таком стрессе не видать, а с низкими будет конец списка. Абитуриенты без семейных проблем-то как волнуются: оригиналы аттестатов то подают, то уносят, обновляется медленно, можно под чертой оказаться в последний момент. Что, если не бюджет? Миллион у вас есть? Люди с кредитами уязвимы.

– А какие другие варианты вы предлагаете? Взять и потерять год просто так? А вдруг получится поступить?

– Смотря куда поступать. Вы же на МГУ нацелены?

– Ну да.

– Проходной балл знаете?

– Знаем. Знания никуда не улетят, Рената сдаст.