Пролог

Какое странное выдалось утро. Затеянный в доме ремонт и старый шкаф, приткнувшийся к стене в углу прихожей, стали причиной того, что Вера нашла эти фотографии. Никто не знал, сколько лет простоял здесь этот шкаф, украшенный деревянными вензельками, с потемневшим от времени зеркалом и ручками, похожими на пуговицы старомодного платья. Наверное, ещё Верина прабабка вешала сюда свой бархатный салоп на подкладке из соболей, раскладывала на полках шляпные коробки, ставила вниз сапожки, отделанные сафьяном.

А может, и нет, может, всё это её фантазии. Стоп, о чём это она? О старинном шифоньере, дышавшем вечностью, чей век вот-вот закончится? Пора, хоть и жаль, конечно, жаль… Вера погладила ладонью прохладное полотно дверцы. Хотя, если б шкаф мог говорить, скрипнув створкой на расшатанных петлях, может и сам, не перенеся собственной ненужности, пожелал бы распрощаться со своей долгой, тихой жизнью.

Она покрутила в руках перемотанный скотчем пакет. Подошёл Дик, любимец семьи, ткнулся в колено мохнатой мордой, взглянул на свёрток с интересом. Похоже, тут старые фотки, забытые за ненадобностью. Обрывки чужих жизней… Бросить, не развязывая, в приготовленную для мусора коробку? Чтоб не тратить времени? Чтоб не возникли ненужные мысли, которых и так полно в голове, как в забитой файлами флэшке? Да, в коробку, там уже полно хлама. Пакетик плавно спикировал на указанное ему место, но через минуту снова оказался в Вериных руках. Находка сумела разжечь её любопытство, и взгляд уже искал нож, чтобы вскрыть свёрток. Это оказалось нелёгким делом. Пакет не поддавался, кто-то очень хорошо спрятал от чужих глаз свои секреты.

Вера прошла в гостиную, отдёрнув штору, толкнула балконную дверь. Словно заждавшийся у порога гость, вместе с солнцем в комнату ворвался ветер, пахнув запахами моря и сочной зелени деревьев. Июньский ветер особенно хорош…

На балконе, на маленьком столике из ротанга дело пошло быстрее. Минута – и старые фотографии уже у неё в руках. На них незнакомый симпатичный парень с густой шевелюрой, снятый так, словно он и не догадывался, что кто-то наводит на него объектив фотоаппарата. Здесь он заснят вполоборота, рядом с мотоциклом, а тут среди таких же вихрастых парней с серьёзными, озабоченными лицами. И только одна фотка особенная, на ней парень обнимает за талию Верину маму. Да, сомнений быть не может, это она, Елена Ивановна Державина, юная и красивая, смотрит на мир торжествующим взглядом. Пожелтела старая фотка, выцвели на ней те, что, кажется, любили друг друга. Мамина первая любовь? Наверное. Когда-нибудь, в подходящий момент, в хрупкие минуты откровенности Вера спросит её об этом. Потому что ей всё надо знать, и это всегда было Вериной проблемой…

Привычно жалобно, словно приговоренные к вечным мукам фантастические существа, закричали чайки, прервав её мысли. Кричат неприятно, но Вера всё равно любила их, часто следила взглядом, как улетают они в синеву неба. Она любила всё, что связано с морем. Вот оно, совсем рядом, живое, опасное, манящее, знакомое и каждый раз новое; просыпаясь, ещё не открыв глаз, Вера каждое утро вслушивалась в его говор, в его мелодию, и эта симфония звуков наполняла особым настроением всё вокруг.

И до чего ж ей по сердцу лето! Сколько долгих часов, едва дождавшись летних каникул, провели они с Ксюшей в маленькой бухте вдалеке от оживлённых пляжей, купаясь и загорая, собирая причудливые ракушки. Довольный Дик пулей носился по кромке воды, поднимая фонтаны брызг. Любимая собака, лучше нет… Вера устраивала далёкие заплывы, пока подруга отчаянными взмахами руки не приказывала возвращаться обратно. Счастливы те, кто родился на побережье тёплого моря…

Резкий порыв ветра, полоснув ножом, задрал подол сарафана, растрепал волосы, сбросил со стола фотографии, играючи перекинул через перила. Вскочив, Вера попыталась поймать их. Весело прыгал выбежавший на балкон Дик, помогал, как мог. Куда там, бесполезно… Она перегнулась через перила. Фантастическими бабочками летели к земле пожелтевшие фотографии; обрывки чужой жизни, немые свидетели ушедших дней, они не хотели оставаться в её руках. Хотели исчезнуть и унести с собой семейные тайны? Ну уж нет! Придется спуститься на улицу и поискать. Не птицы, далеко не улетят…

Рассыпавшись под балконом, фотографии ждали её. Чёрно-белые, невесёлые, доказательства неслучившейся любви. Успела, собрала. А вот и ещё одна, зацепившаяся за куст акации, та самая, где обнимаются двое. Он и она. Как выцвели те, что любили друг друга. Время беспощадно… А фотки пусть останутся у неё, как частички мозаики, из которой уже начинала складываться картина жизни Вериной мамы. Той жизни, где ещё не было Веры, и о которой она ничего не знала. Неизвестной жизни Елены Державиной. Юной, счастливой, влюблённой…

Часть первая. 1999 год

Глава 1. Елена

Сидя на подоконнике напротив аудитории, Елена нервно листала конспекты в коричневой, изрядно потрёпанной тетради. За окном лето, за окном свобода, а тут… Тут просто беда с историческими датами, никак они в голове не укладывались, цифры и её девичья память совсем не дружат друг с другом. Вся надежда на спрятанные под манжетами блузки шпоры, грандиозный труд пары-тройки бессонных ночей; слева даты начала века, справа послевоенные. Два крохотных листочка – её шанс не провалить экзамен.

Сегодня они сдавали «Историю СССР» самой Раевской. Дама строгая – жуть! Из-за несданного у неё экзамена студентов-неудачников даже из института отчисляли. Не нужны здесь такие студенты. Чисто теоретически Елена с ней согласна: что это за историк, который историю своей страны не знает? Пшик, пустое место. Раевская всего один семестр у них читала лекции, но как читала! Восхитительно, по-другому не скажешь. Некоторые преподы тупо диктовали уже сжатый в конспект материал, и студентам, кроме умения шустро писать под диктовку, никаких умственных усилий прилагать не приходилось. А эта… эта рассказывала. Не спеша, увлекательно, логично, одно удовольствие слушать. Елена, словно загипнотизированная, погружалась в её лекции. И мозг работал по полной: надо было умудриться одновременно и слушать, и перерабатывать её рассказ в сжатую форму, и записывать, не теряя нити повествования. Странно, но у Елены получалось, потому что Раевская –преподаватель от бога…

Подошла Зося, села рядом, пристроив на коленях модную сумку. Яркий макияж на лице, узкое платье немыслимой расцветки, в котором лучше отжигать на дискотеке, а не тянуть билет у стола строгого преподавателя.

– Ну чего, трясёшься?

Лена кивнула, окинув подругу многозначительным взглядом, который призван был выразить отношение к её наряду, потом подняла вверх палец, не мешай. Но ей бы поучиться у Зоси уверенности и спокойствию. В конце концов, не ракету же в космос запускала, Елене предстоит всего-навсего экзамен, которых уже было немерено, и в зачётке уже красовались пятёрки и четвёрки.

– Девчонки, как думаете, все наши сдадут? – Однокурсник Илья Фёдоров запрыгнул на подоконник, изрядно их потеснив, беспокойно заёрзал, ждал ответа.

– Не дрейфь, прорвёмся. – Зося окинула насмешливым взглядом его взволнованную физиономию.

К дверям сто третьей аудитории уже подтянулся народ. Кто-то пытался шутить, хоть и безуспешно, кто-то, как она, листал конспекты, кто-то обречённо жался к стене. Экзамен у Раевской – тяжёлое испытание, не все с честью его выдержат, пара неудов кое-кому обеспечены. Наконец в конце коридора показалась Раевская. Неизменная белая блузка, строгий костюм. Сразу стихли разговоры, народ замер в ожидании. Елена спрыгнула с подоконника и зажмурилась, стараясь в эту секунду выкинуть из головы все мысли. Обычно такой нехитрый приём помогал ей сосредоточиться, отрешиться от ненужного в ответственный момент жизни, когда особенно нужна ясная голова, холодный ум.

– Всем доброе утро! – раздался голос Раевской.

Однокурсники отозвались вразнобой, а долговязый Сашка кинулся открывать дверь. Но преподавательница не уходила, стояла и смотрела на всех какими-то особенными глазами и улыбалась. Это была необыкновенная улыбка, из тех, что делают мир прекрасным.

– Готовы к экзамену?

– Да, да! – кто-то говорил, кто-то энергично кивал, преданно глядя ей в глаза.

– Ну, значит, всем ставлю пятёрки. Староста, соберите зачётки.

Что?! Её слова произвели на окружающих эффект разорвавшейся бомбы, но народ молчал, подозревая подвох.

– Я правильно поняла – всем пять? – подала голос староста Маликова; её голос, ещё тихий, уже был готов сорваться в радость. Всего-то и осталось поверить, что это правда.

– Абсолютно всем! Ребята, у меня сегодня внучка родилась…

Ничего себе заявленьице! Что тут началось! Удивление на лицах однокурсников сменилось восторженными возгласами радости, кто-то кричал «ура», «поздравляю», кто-то застыл истуканом, всё ещё не в силах поверить в потрясающую новость. Илья принялся колотить кулаками свои коленки и кричать «вот это да» истошным голосом. Стоявший рядом Сашка Мещерский вдруг обнял Елену, крепко поцеловал в губы. Ошеломлённая этим спонтанным поцелуем, этим неожиданным поступком парня, случившимся от избытка радости, она не сопротивлялась. Все они сейчас немного чокнутые. В радостной суматохе на них никто не обращал внимания. Поцелуй длился и длился, сладкий, как миг победы, как миг торжества, и на пару секунд они стали одним целым. Лена чувствовала у щеки его тепло, а эти губы… бархатные губы, как они хороши… Но вдруг тревожно заныло сердце. Нельзя так… Надо прекратить это, немедленно, надо поднять руки и оттолкнуть парня. Надо, но, кажется, она взлетала к небесам, и уже ничто не имело значения…

Опомнившись, Сашка сам отпрянул от неё, сощурившись, взглянул каким-то не своим взглядом. А у неё губы, словно кипятком облитые, пылали, не загасить…

– Беспардонно, однако, но зачётно, – раздался за спиной голос Зоси.

– Завидуйте молча, девушка. – Сашка смерил Зосю взглядом и, растолкав стоявших около, сунул в руки Маликовой зачётку и быстрым шагом отправился к выходу.

– Ей, подруга, жива? – Зоська коснулась Лениной руки.

Жива? Это вряд ли. Её словно сбил с ног гнавший по трассе сумасшедший мотоциклист, и ещё не улеглось дыхание, и дрожат колени, а внутри лёгкое покалывание, приятное и нежное. Ну, Сашка, кто б мог подумать, что он такой… такой классный.

– Идём уже, зацелованная, на улице быстрее в себя придешь.

Длинный коридор, доска расписаний, портреты учёных, Зосина спина впереди маячила пёстрым ориентиром. Илья крикнул что-то, обгоняя, но Лена не услышала. Может, из-за стука собственного сердца? Боже мой, что за фантастический выдался день! Седьмое июня, она навсегда запомнит эту дату…

* * *

Распрощавшись с Зосей, Елена свернула к морю. Тягучее биение крови в венах не проходило, и по прибрежному бульвару она шла быстро, едва удерживаясь от желания броситься бежать. И от желания крикнуть что-нибудь эдакое, жизнеутверждающее хорошему дню, зелёным деревьям и набиравшим бутоны розам на клумбах, лазурному небу над головой. Крикнуть громко, разорвав тишину маленького провинциального городка, просто потому что молодая, просто потому что счастливая. У песчаной кромки дикого пляжа, влажной от набегавших волн, она сбросила туфли и, подняв подол платья, вошла в воду. От ярких бликов на расцвеченных солнцем волнах слепило глаза. Здесь, где пустынно и тихо, устроившись на камне, обкатанном морем до шёлковой глади, Лена вспомнит до мельчайших подробностей Сашкин шальной поцелуй.

Почему на неё так подействовала наглая выходка Мещерского? Под влиянием момента, слишком радостного, чтобы быть обычным? И надо сказать спасибо вовремя появившейся на свет внучке Раевской, не каждый день им вот так запросто пятёрки за экзамен ставят? Или это приближение любви, той самой, настоящей, которую ждёт любая девчонка? Лена и раньше целовалась, ещё в школе, да и потом у неё был короткий роман с Давидом Манукяном. То ли роман, то ли так, не пойми, что… Но это не шло ни в какое сравнение с поцелуем Александра.

С берега весёлая чайка рванула в небо, распластала белые крылья, ей нет никакого дела до Ленкиных переживаний. Она летела туда, где насколько хватало глаз, раскинулось ультрамариновое море, живое и беспокойное, почти сливавшееся у горизонта с синим-синим небом, цветом мудрости и тайны. И только линия горизонта, прямая и беспощадная, как сама правда, не давала им слиться и соединить свою синь навсегда…

Опустив ноги в воду, Елена закрыла глаза, вспоминая тёплые Сашкины губы, и тело наполнилось огнём желания, ошеломляющего и восхитительного. От одних только мыслей. Слишком смелых, слишком грешных… Мама дорогая, оказывается, и так бывает, и тайная, пока неизведанная жизнь тела – отдельная и такая прекрасная история. Будет знать…

Солнце жгло уже в полную силу, не жалея, жарило плечи и руки. Приближалось время полуденного зноя, жара наступала, несмотря на прохладу моря, которая уже не спасала. Вокруг по-прежнему никого, впрочем, как обычно, и она сбросила платье, закрыла голову, чтоб не напекло, сцепленными в замок руками. Привычка, оставшаяся с детства. Посидит ещё немного, ещё чуть-чуть, и домой. Как прекрасны бывают минуты одиночества…

– А я думал, вас не существует?

Что? Елена оглянулась на голос. Задумавшись, она не заметила парня, который подошёл совсем близко и беспардонно маячил за спиной. Драные джинсовые шорты, серая футболка в руке, что позволяло лицезреть его дочерна загорелую грудь. Выглядит, словно жертва кораблекрушения, до полной картины только бороды не хватало. И сразу видно, бездельник, из тех, что болтаются на море день за днём. Заводят курортные романы, приятные и короткие сказки, навеянные солнцем и морем. Москвич, наверное, эти любят в Светлоградске проводить лето.

– Но вот оно, это место, где водятся русалки, – продолжал парень. – Юные и красивые.

Ну вот! Придётся уходить, Лена не собиралась вступать в диалог с незнакомцем и терпеть его жалкие заигрывания. Он ей неинтересен. Ей неинтересен теперь любой мужчина, кто б он ни был. Хоть сам Ди Каприо, хоть Майкл Джексон. Все, кроме одного.

Русалка, значит, как банально! Она схватила платье и стала одеваться. Чёрт, чёрт, чёрт! Спеша прикрыть своё нижнее бельё, не предназначенное для чужих глаз, Елена свалилась с гладкого камня в море. Прямо в набежавшую волну, которая едва не накрыла её с головой. Какая она неловкая, боже!

Парень не медлил ни минуты. Он быстро зашёл в воду, протянул руку, чтоб помочь встать. Но Лена руку проигнорировала, ей не нужна ничья помощь, не старая кляча, поднимется сама. А этот с весёлым интересом наблюдал за ней. Неужели непонятно, что неприлично так пялиться на человека!