Введение

Этот отрезок моей жизни и работы принёс мне немало радостей и огорчений, дал мне большой опыт организации работ в труднодоступных районах в условиях полного бездорожья. Казалось бы, лучше сидеть в спокойной Североуральской экспедиции после капитальной встряски организма в Енисейске и набираться опыта. Однако, не зря говорят опытные люди – Север всегда тянет к себе тех, кто там побывал. То же случилось и со мной – я снова оказался на Севере.

Карпинская партия. Перевод в Тюмень. Саранпаульская экспедиция. Район работ. Руководство

Приехав из Енисейска, я пошёл проситься на работу к В. А. Ривкиной, начальнику Североуральской экспедиции. Экспедиция имела превосходные показатели до 1960 года, т.е. до тех пор, пока занималась только разведкой бокситовых месторождений. В 1960 году во время очередной реорганизации ей передали в подчинение две партии – Карпинскую и Сосьвинскую, которые до этого управлялись из г. Ивделя Северной экспедицией. Результаты работы этих партий не впечатляли т. к. они работали на отдалённых таёжных участках. И чтобы как-то улучшить их работу, экспедиции пришлось им оказать существенную помощь – как материальную, так и кадрами. Надо, правда, отметить, что кадры из Североуральска там не закрепились и через год снова вернулись в благополучные бокситовые партии.

Я давно заметил, что людей, приходящих проситься на работу "с улицы", инициативников, направляют на работу в самые тяжёлые и непрестижные места. Правда, это не только потому, что человек "с улицы", но в большей степени из-за того, что из хороших мест люди не уходят, и там нет кадрового голода. Остаются вакансии только в "плохих" местах.

В данном случае со мной так и поступили. Вера Абрамовна не оставила меня в Североуральске, а сказала, что мне надо ехать на "усиление" Карпинской партии. Партия базировалась в п. Сосновка, где жили лесозаготовители, но через полгода перебралась в п. Веселовка, в 7 км от Карпинска.

Полгода я руководил буровой бригадой, а весной попросился поработать горным мастером и с отрядом проходчиков колесил по трём районам, занимаясь проходкой шурфов. Труд и быт людей в партии и на участках был организован неплохо. По сравнению с Енисейском – ничего похожего.

Зимой все жили в тёплых, хорошо отремонтированных старых домах. Печи регулярно топились техничками. Вода на бурение подвозилась водовозками из заранее пробуренной водяной скважины. Люди работали по 4 дня, потом пересмена. Возили автомашинами. Я завязал хорошие отношения с горнотехнической инспекцией, сдал им дополнительный экзамен и получил "Единую книжку взрывника" на открытые и подземные работы. Получил хорошую практику по оформлению разрешений на право производства взрывных работ, а также разрешений милиции на право перевозки взрывматериалов. Много практиковался на шурфах сам в местах непосредственного производства взрывных работ. Сам получал взрывчатку на Воронцовском руднике. Знания, полученные на этих работах, оказались очень полезными.

Рис. 1: Схема района работ экспедиции

Осенью, вскоре после приезда, купил себе мотоцикл М1М и несколько раз зимой ездил из Североуральска в Сосновку, преодолевая бездорожье в районе п. Берёзовка. Иногда приходилось ехать по одной колее от автомобиля ЗИЛ-157. Летом компанией по 3-4 человека несколько раз ездили на пионерке с мотоциклетным мотором по узкоколейной железной дороге от Сосновки в верховья Ваграна. Правда, это мероприятие было совсем небезопасным. Надо было вовремя заметить идущий навстречу поезд, всем соскочить и руками снять пионерку с рельсов, оттащив её на безопасное расстояние.

Однажды, совершенно случайно по радио я услышал передачу про начальника Ямало-Ненецкой геологоразведочной экспедиции Вадима Бованенко. Передача была неплохо построена, и я её слушал с большим интересом. Рассказывалась его история – как он учился в Москве, как играл в баскетбол (он был около 1,9 метра ростом), как попал на Север, в Салехард, и чем там занимался. Мне это как-то запало в душу. Всё-таки Тюменская область – это рядом. Кроме этого у нас трактористом работал Польщиков Николай Иванович, ещё сравнительно молодой, но участник войны. Своё первое боевое крещение он получил в 18 лет в знаменитом танковом сражении под Прохоровкой в 1943 году, где он был механиком-водителем танка Т-34. В Карпинской партии он появился в 1957 году, приехав из Тольинской партии, в то время располагавшейся в Тюменской области, но подчинявшейся Северной экспедиции Уральского геологического управления.

Когда в 1957 году Н. Хрущёв образовал территориальные органы управления – совнархозы, то к ним в подчинение переходили и геологические организации, расположенные на их территории. Таким образом, Тюменский совнархоз вытеснил с территории Приполярного и Полярного Урала (географически это была Тюменская область) геологов Уральского геологического управления в Свердловске. Это была, на мой взгляд, грубая ошибка. Уральские горы и тесно прилегающая к ним территория – это фактически единая геологическая провинция, и поиски месторождений полезных ископаемых должны бы координироваться из единого Уральского центра, коим всегда был Свердловск. В 1958 году Уральское управление частично ликвидировало, а частично передало в состав Тюменского геологоуправления в тех районах свои организации – Полярно-Уральскую экспедицию на Полярном Урале, Няксимвольскую геофизическую и несколько партий на Приполярном, в том числе Тольинскую и Усть-Маньинскую.

Однако вернёмся к Н. И. Польщикову. Мы с ним часто разговаривали про охоту и рыбалку и он часто вспоминал времена, когда он жил в Толье. Его рассказы про количество там дичи и рыбы, их размер, вызывали, по меньшей мере, удивление, а часто и недоверие. Действительность же опрокинула его рассказы – он видел лишь малую часть того, что там действительно было.

Про геологов Тюмени я не знал ничего – нигде не было никакой информации. Правда, два события из передач радио и газет в памяти отложились – это открытие газа в Берёзове в 1953 году и полученная в 1960 году нефть на одной из скважин Шаимской экспедиции. Меня снова начало тянуть на Север после этих рассказов Польщикова и упомянутой уже радиопередачи. И я решил съездить в Тюмень, в геологическое управление.

К двум выходным дням я попросил ещё 3 дня у начальника партии и отъехал. Сообщение с Тюменью было не очень удобным – на дорогу туда и обратно надо было 4 дня. Приехал в геологическое управление. Оно находилось в центре города рядом с обкомом партии на ул. Водопроводная, дом 36. Занимало один подъезд жилого дома и имело 4 этажа. Из кадров меня отправили в кабинет главного геолога.

Там была открыта дверь, и мужчина небольшого роста с круглым лицом – это был главный геолог управления Ровнин Л. И. – расспросил меня, кто я и откуда, чем занимаюсь и что умею делать. В кабинете с ним находился ещё один сравнительно молодой человек. Как потом оказалось, это был старший геолог по твёрдым полезным ископаемым Подсосов А.И.. Они немного посовещались и сказали, что согласны меня взять и направить в распоряжение начальника Полярно-Уральской экспедиции С. Г. Караченцева .Уже из названия было понятно, что располагалась она на Полярном Урале, на станции 106-й километр железной дороги Сейда-Лабытнанги. Я согласился. Мне в кадрах быстренько сделали письмо на имя Ривкиной В. А. с просьбой отпустить меня переводом в Тюмень.

Кроме чисто тяги к Северу, я хотел получить какой-то самостоятельный участок работ, т.к. я чувствовал у себя силы, знания и желание к такой работе – я уже перерос должность рядового исполнителя. У меня, конечно, ещё не хватало опыта, но его можно было получить только на непосредственной работе. Конечно, через несколько лет работы в Североуральской экспедиции мне бы доверили и более ответственную работу, но я интуитивно чувствовал, что мои знания могут быть востребованы уже и сейчас, но только на Севере.

Начальник партии, узнав, зачем я ездил, сразу сказал, что узнай он про это дело раньше, не дал бы мне такой возможности. Ривкина В.А. сначала уговаривала меня остаться, но потом, поняв моё твёрдое намерение уехать, подписала-таки перевод.

Рис. 2: Чепкасов В.А.

Сборы были недолгими, и в начале ноября 1961 года я выехал в Тюмень. Пришёл в отдел кадров, а там мне сказали, что я должен встретиться с начальником вновь организованной Саранпаульской экспедиции В.А. Чепкасовым. Ранее я не слышал ни такую фамилию, ни экспедицию.

Встретились. Это был сравнительно молодой мужчина где-то до 35 лет, ниже среднего роста, но широкоплечий и коренастый с чрезвычайно густыми, нависшими бровями. Они ему придавали вид хмурого, неразговорчивого человека (что в дальнейшем не подтвердилось). Манера разговора со мной была в большей степени оценивающей, и результат в какой-то степени его удовлетворил. Он сказал мне, что неделю назад подписан приказ об организации этой новой экспедиции, и он предлагает мне начать в ней работу инженером по бурению, правда с приставкой и.о. – исполняющий обязанности. Такая приставка давала право руководителю в любой момент снять человека с должности без объяснения причин или уволить. Но она же давала право и часто переводить человека на другие работы по усмотрению руководителя. Как потом оказалось, все вновь принятые на должности начальников геологосъёмочных партий, их старшие геологи – все молодые ребята также имели приставку и.о. Это был стиль руководства, правда, я до сих пор не знаю, чей.

Через неделю после моей достаточно плотной работы начальник экспедиции повысил меня до старшего инженера, но приставка и.о. осталась. Оклад у меня был 150 рублей, плюс поясной коэффициент 30%, плюс полевое довольствие 3,5 рубля в сутки. Кроме этого, Саранпауль относился к районам, приравненным к Крайнему Северу и имел соответствующие льготы. Когда я заметил, что (вообще-то) меня сначала направляли работать не в Тюмень, а на Полярный Урал, то мой начальник Вениамин Александрович на это внятно не отреагировал.

Чепкасов В.А. был уже опытный руководитель. На Севере он проработал более 10 лет. Начинал работать в "Дальстрое" на Колыме, потом переместился на Полярный Урал, где прошёл все должности вплоть до начальника Полярно-Уральской экспедиции.

Вторым человеком, зачисленным в состав экспедиции, был заместитель начальника по общим вопросам Ильяшевич Михаил Васильевич – достаточно колоритная фигура по многим параметрам. Он был большого роста, старше 50 лет, с курчавой головой, толстыми губами и широким приплюснутым носом. Его облик наводил на мысль, что в его генеалогии могли быть африканские корни. В начале 50-х годов он с должности областного прокурора в Казахстане перешёл работать начальником Тургайской геофизической экспедиции, после чего его перевели начальником Няксимвольской геофизической экспедиции в составе Уральского геологического управления. Многие его знали и рассказывали, как он ходил всегда по посёлку с пистолетом на животе за брючным ремнём. После ухода из этих мест уральских геологов, он перешёл на работу к тюменским геологам и был заместителем начальника Сартыньинской нефтеразведочной экспедиции в Березовском же районе на р. Северная Сосьва. После того, как выяснилась бесперспективность Сартыньи, экспедицию понизили в ранге до партии, а Ильяшевича перебросили в Саранпауль. В Свердловске он успел получить квартиру на ул. Гагарина, что находится слева от УПИ, в сторону Пионерского посёлка. Таким образом, после начальника и его заместителя я был третьим по счёту человеком, принятым в Саранпаульскую экспедицию, т.е. фактически начинал работу с нуля.

Толчок для организации целой новой экспедиции дал один необычный случай. Геологосъёмочная партия под руководством Г. Г. Ефимова в сезон 1961 года в верховьях р. Хобею заложила в пойме несколько шурфов. При промывке песков в одном из них, № 92, намыли весовое золото, давшее в пересчёте на объём содержание около 30 грамм на куб песка. Одна золотинка имела и приличный, продолговатый размер, близкий к "таракану". Когда об этом узнали в геологоуправлении, то велели срочно доставить пробу в Тюмень.

Подсосов А.И. немедленно вылетел с ней Москву и показывал этих золотых "тараканов" во многих министерских кабинетах. На некоторых это производило неизгладимое впечатление. Я и позже замечал, что некоторые, даже весьма крупные министерские руководители, принимали за чистую монету хорошо и красочно исполненные художником картинки, ничего общего не имеющие с действительностью.

Рис. 3: Река Хобею в верховьях

Завершение этой истории выглядело следующим образом: после схода весеннего паводка в 1962 году нашли этот шурф и с четырёх сторон заложили 4 новых – ни один из них не показал в пробах золота. Тогда дали команду – очистить шурф № 92 и взять пробы прямо на его забое – и там не оказалось больше золота. Вот такая необычная история.

Конечно, вопрос о создании здесь новой экспедиции созрел и без этого случая с золотом. Ведь после 1957 года огромный регион Приполярного Урала фактически оставался без систематических геологических исследований. Поэтому новая экспедиция организовывалась с целью расширения объёмов геологической съёмки масштабов 1:50000 и 1:200000, организации поисков и разведки месторождений россыпного и коренного золота, стройматериалов, угля, а также геофизических исследований – аэромагнитки и гравики.

Здесь уже работали аэромагнитная партия под руководством Латыпова А. А. с базой в п. Няксимволь, уже упомянутая партия Ефимова Г. Г. и ещё одна буровая бригада для съёмочной партии, называвшейся почему-то буровой партией под руководством И. М. Сидоряка. Все они подчинялись Салехардской геологоразведочной экспедиции. С ноября же 1961 года они перешли в подчинение новому руководству Саранпаульской комплексной геологоразведочной экспедиции (СКГРЭ).

По площади район работ был очень велик и располагался на территории Берёзовского района Ханты-Мансийского национального округа. Протяжённость с юга на север около 600 километров – от границ Свердловской области до верховьев р. Хулга; с запада на восток – более 100 километров, начиная от осевой части Уральского хребта. Вся территория деятельности экспедиции в летнее время была абсолютно непроходима для наземных обычных видов транспорта – автомашин, тракторов, гусеничных тягачей. Только появившиеся в 1963 году 2 специальных гусеничных транспортёра-амфибии К-61 могли достигать отдельные участки работ по речному руслу – где вплавь, а где на гусеницах. Зимой, после замерзания болот, озёр и речек, можно было доставлять грузы наземным транспортом высокой проходимости по зимникам. В горах единственным транспортом были вьючные лошади и человек. И вообще, весь район работ был просто пронизан бесчисленным количеством рек, речек, ручьёв, озёр, болот. Леса располагались, как правило, вдоль рек. Основные реки были Северная Сосьва и её приток Ляпин, практически судоходные в любое лето. Ляпин в районе Саранпауля сливался как бы из многих рек – Маньи, Хулги, Щекурьи, Польи, Ятрии. Манья была ещё судоходна даже на 60 км выше Саранпауля. Ширина Ляпина – около 400 метров. Кроме названных рек были ещё десятки поменьше.

Рис. 4:Река. Ятрия

Кроме водного транспорта работала авиация. Из Тюмени до Берёзова ходили ИЛ-14, а из Берёзова в Саранпауль АН-2, причём летом ходил поплавковый вариант, который садился прямо на Ляпин. Для АН-2 были сухопутные аэродромы в Толье, Няксимволе, Усть-Манье и Ивделе. Но из Ивделя ходили только наши спецрейсы, пассажирских рейсов не было.

Первая партия тяжёлого типа с проходкой глубоких шурфов на поисках россыпного золота в долине р. Хобею должна была заработать зимой в январе 1962 года – такая была поставлена задача в Геологоуправлении. Никого не интересовало, что на этот момент не было никакого материально-технического обеспечения. Что нам выделили сразу, так это палатки, топоры, кайла, лопаты, бензопилы и прочую мелочь. С этим инструментом можно было проходить шурфы глубиной до 3.5 метров, и сухие. Но предстояло бить шурфы до 10 метров и с очень приличным водопритоком. Для этого были необходимы мощные насосы и железо для работы с воротками – бадьи, специальные крючья, храповики, воротки. Для промывки выданной из шурфов породной массы нужны были ендовки и промывочные лотки.