© А. Тюжин, 2020

© ИД «Городец», 2020

* * *

Елене Манн

У меня была мечта. И никакая сила на свете не заставила бы оторвать зад от мягкого кресла и начать путь к ее осуществлению. Я же русский человек, это на западе Штольцы по земле разгуливают, а у нас работать никто не любит, у нас – беспросветная обломовщина. И потом, мечта, она на то и мечта, чтобы, как звезда с небес, на лапу тебе свалиться с криками: «Вот она я, счастье твое ненаглядное».

Сами понимаете, что я только на чудо и рассчитывал. У нас и сказки такие: лежи себе тридцать три года на печи, а потом раз – и ты богатырь, да такой, что человек-паук или бэтмен с тобой и рядом не валялись; или сходи один раз за водой – и все: можешь потом с печки не слезать, будет она тебя развозить, куда скажешь, почище любого такси, и никакие навигаторы ей не нужны; или стрелой попади куда-нибудь лягушке, а она тебе и ковер соткет, и ужин приготовит, и даже в красавицу писаную превратится, прелестней Джоли да Пенелопы Круз, а ты, опять же, лежи себе да только команды раздавай. И так во всем.

С другой стороны, любой труд не остается незамеченным. Будешь пахать с утра до ночи, что-нибудь да получишь. А если совсем поднажать, то в нагрузку к грыже можно и мечту получить. Такую на блюдечке с голубой каемочкой, как у Ильфа с Петровым. Здорово, да? Только это не мечта уже будет, а цель. Все, чего ты можешь добиться самостоятельно, это цель. А мечта куда значительнее и недоступней. Мечта – это вообще самое важное, что есть в нашей жизни. Потому как цели у нас похожи, а мечты – разные. И вместе с характером они и определяют нашу индивидуальность.

Вот я умный! Прямо второй на планете, сразу после Эйнштейна. Сам удивляюсь, откуда что берется. Главное, прочел всего книг десять, не больше. Просто чтение – это скука смертная. Все слова, слова, сплошные описания – даже зевать хочется, как вспомню. Вот кино – это дело иное. С хорошим кинчем мало что сравнится.

А мечта моя как раз с кино связана. Есть у меня на полке место свободное. Книги я сжег. Помните, Сорокина сжигали? «Голубое сало» или что-то в этом роде. Сорокина у меня, разумеется, не было, а вот желания избавиться от пыльных и дряблых собраний сочинений Пушкина с Гоголем и Толстым в придачу – хоть отбавляй. Вот вы не спалили ваших «Пушкиных», они у вас место до сих пор занимают. Или скажете, что чуть ли не каждый вечер включаете лампу со здоровенным абажуром, садитесь в кресло-качалку, укрываетесь клетчатым пледом (будто бывают другие пледы?) и воодушевленно перечитываете «Евгения Онегина», «Руслана и Людмилу», «Капитанскую дочку» и что там у него еще? Если именно так и происходит, то можете мне двинуть. Со всей мощи так, по-мужски. Но есть у меня подозрения, что я все-таки прав.

Инквизировав книги, я получил массу удовольствия и плюсов. Во-первых, избавился от невообразимой скуки, во-вторых, я осуществил то, что так давно задумывал, и в-третьих, освободил место на полке. И как только это произошло, у меня появилась мечта. Голубая такая, не в том плане, что стать геем, а в том, что заветная. Очень странно это, какому нормальному человеку пришло в голову обозвать самое лучшее, что может быть на земле, голубым? Он, наверное, сам был геем до мозга костей, вот и додумался. Но суть не в этом. Я вдруг захотел, чтобы место это было занято чем-то особенным. Не какой-нибудь задрипанной безделушкой или коллекцией фарфоровых обезьянок, а чем-то таким, что не стыдно выставить напоказ. Например, пальмовой ветвью. Такие в Каннах выдают на кинофестивале. Просто подумал: «А неплохо, пожалуй, „Пальмовая ветвь“ будет смотреться на этой свободной полке», и – пожалуйста, у меня появилась мечта.

Потом я еще подумал: «А „Оскар“ будет хорошо смотреться на этой полке?» И сам же себе ответил: «Нет, „Оскар“ не будет смотреться так же хорошо, как будет смотреться „Пальмовая ветвь“ на этой свободной полке». «Оскар» больше похож на безделушку, так себе дизайнчик, если честно. И потом, банально до невозможного мечтать об «Оскаре», любой массовщик так и видит себя на церемонии вручения с золотой статуэткой в обнимку. Потом я подумал про «Медведя» Берлинского кинофестиваля, но тут же отмел эту плохую мысль. Нет, нет, я не расист, но немцев, уж извините, не выношу. И пусть дед мой не умер во Второй мировой (он даже не воевал), ненависть к фашистам моя необъятна. Дело чести, если хотите. Так что даже не смейте портить мне мечту вашими медведями. И я снова поглядел на полку и в третий раз отметил, что «Пальмовая ветвь» будет смотреться на этой свободной полке великолепно.

А вот теперь объясню, почему это не казалось мне целью. Кино я любил, можно даже сказать обожал. Но к его производству я не имел ни малейшего отношения. Чтобы получить кинопремию, нужно снять фильм, а я ничего, кроме грязных носков и денег с карточки, никогда не снимал. Так что можно было спокойно ложиться на диван и ждать, что по воле случая рано или поздно прекрасная «Пальмовая ветвь» появится на моей столь же прекрасной свободной полке.

Вот я и лежал, поплевывал в потолок и смотрел «Однажды в Ирландии» Макдонаха-старшего. Фильм мне нравился, а вот перевод был плохой. Что поделать, никто не виноват, что меня угораздило родиться в России, а не в Ирландии или хотя бы в Англии. Родился в стране шапок-ушанок и балалаек – получай плохие переводы. Фильм закончился, я выключил ноутбук, глотнул пива, и вдруг меня осенило. Две тысячи двенадцатый год, вот та сила, которая заставит меня из Обломова переквалифицироваться в Штольцы. Вот вы сейчас ухмыляетесь, мол, вруны эти майя, никакого конца света не будет. А у меня, между прочим, день рождения 21 декабря, мне, знаете ли, как-то не до шуток. Как вы представляете себе такую картину?

– Петенька, а что тебе подарили на день рождения?

– Мне приставку сони-плейстейшен!

– А тебе, Мишенька, что?

– Мне машинку.

– А тебе, Катюша?

– Мне парень подарил незабываемый секс.

– А тебе, Сашенька, что подарили?

– А мне подарили конец света, мать его!

Так, что ли? Не очень это вязалось с моими планами прожить сто шестнадцать лет, купить дом на побережье и научиться бросать фрисби на сто с лишним метров.

Но, главное, это значило, что кранты моей мечте. То есть я уже, можно сказать, совсем не человек, раз даже мечты у меня больше нет. Не нравилось мне это. И тогда я взял телефон и позвонил Новикову. Новиков – это мой друг, если вдруг вы не поняли.

Саня, как всегда, долго не брал трубку. Видимо, спал или делал вид, что спит, чтобы родичи его не припрягли чистить картошку. У них какой-то фетиш – чистить картошку. Соберутся все вчетвером и давай начищать, кто быстрее. Вроде не белорусы, а картошку любят. Наконец длинные гудки сменил заспанный голос Новикова.

– Алло.

– Ну ты, притворщик-самоучка, хорош подушку мять.

Он почему-то обиделся.

– Да я с ночной.

Новиков работал охранником в супермаркете. Тот, кто нанял Саню на работу, либо ущербный, либо у него шикарное чувство юмора. Из Новикова охранник как из меня Том Круз. Наверное, Павел Воля в три раза толще моего товарища. Но Саня решил качаться, купил себе штангу и гантели. Только наличие штанги никоим образом не значит, что он о ней вспоминает, берет и качается. Она пылится под его кроватью вместе со многими вещами, которыми Саня когда-либо решал заниматься.

Когда мне бывает грустно, я хожу в супермаркет, смотрю, как он старательно выполняет свои обязанности; как ходит по пятам за покупателями, делает суровое выражение лица, выглядывает из-за углов с целью словить подозрительного посетителя, который три раза обошел полку с консервированным горошком, но так ничего и не взял; и у меня сразу поднимается настроение. Однажды Новиков поймал-таки одну несчастную старушку, которая пыталась утащить коробку нарезного сыра, и потом с гордостью всем рассказывал. Есть чем гордиться, если учесть, что ежемесячно из их магазина выносят товаров на тридцать пять штук. Я сам лично стащил банку тушенки. Но Сане об этом лучше не знать, поскольку это был эксперимент, и как раз в его дежурство.

Словом, товарищ обиделся на меня и сердито дышал в трубку.

– Это не отмаз. В совке все на заводе вкалывали, потом учились, а ночью в клубы на танцы ходили, и никто днем не дрых.

– Санчас, перезвони потом, – беспомощно вздохнул Новиков.

– Нет, нет, Новиков. Я не могу потом. Мне сейчас надо, – запротестовал я. – Потом может быть поздно.

– Вот блин! – снова вздохнул товарищ. – Ладно, подожди минутку, пойду умоюсь, а то спать нереально хочется. – И в трубке стало тихо.

Санина минутка длится минимум пять. Зная это, я сам пошел в ванную и решил освежить голову. Как-то не по себе мне стало от мысли о конце света. Холодная вода быстро привела меня в чувство. Через минутку и Новиков вернулся к трубке.

– Ну, что там у тебя? – буркнул он.

– Что ты думаешь о календаре майя?

– Фигня все это. Никакого конца света не будет!

– Ну вот и ты тоже.

– Что я тоже? – не понял Новиков.

– Тебе хорошо, у тебя день рождения в июле. А у меня 21 декабря!

– Да хоть третьего октября! При чем тут день рождения?

– Да при том, что, будь у тебя днюха 21-го декабря, ты бы тоже сейчас напрягся.

– Хм, – только и ответил он.

– Понял, да? – не унимался я. – Я прямо чувствую, как вселенная хочет мне сподлянить. Рассчитываешь на вечеринку? А фиг тебе, вот тебе потоп, или землетрясение, или пожар, или метеорит, или еще что. Веселись на здоровье!

– Да ладно тебе грузиться.

– Хорошо тебе, июльскому.

– Говорю же, не будет ничего такого!

– Зуб даешь?

Он подумал немного.

– Нет. Не даю.

– Вот видишь! Тебе зуба жалко. А что мне тогда делать?

– Да ничего не делай! То же, что и все.

– Вот! Вот! – вскрикнул я.

– Что вот?

– Вот тема!

– Че-то я не въезжаю, – пожаловался Новиков.

– Помнишь про мою полку?

– Опять про «Оскар», что ли?

– Про Канны. Дело не в этом. Я вдруг понял, что если миру каюк, то нельзя вот просто так сидеть и говорить: «Да-а-а, миру трындец» – или так же спокойно отвечать: «Да нет, какой трындец? Никакого трындеца нет». Нужно что-то делать!

– И что ты хочешь делать?

– Я сниму фильм. Фильм про это все. Про людей, которые живут и гадают, последний это их год или нет.

– А если последний, то на фига им твой фильм? Кто его смотреть будет?

– Как кто? Я отправлю его в Канны. Мне дадут премию. Пусть я подохну, но лучше, если это произойдет с «Пальмовой ветвью» на моей полке, чем с мыслью: «На этой полке могла стоять „Пальмовая ветвь“ и смотрелась бы великолепно».

– Ты придурок.

– А я хотел взять тебя в помрежи.

– Хм.

Видимо, должность помрежа его привлекла.

– Ладно, давай до вечера отложим. Меня вырубает. Как проснусь, я звякну.

– Слабак! – сказал я и повесил трубку.

Интернет – это, конечно, болото. И я не особо люблю в нем лазить, потому что там тоже нужно до фига читать, но, с другой стороны, без него хрен обойдешься. Особенно, если ты такой неудачник, как я. Все фрилансеры – неудачники. А я, к великому моему сожалению, фрилансер. Это вообще жуть. Угораздило меня родиться в России и стать фрилансером. Как еще можно назвать людей, которые получают по 5 рублей за отзыв, по 30-40 за статью и столько же за полчаса тыкания на кнопки, отвечая на тупейшие вопросы: «Пьете ли вы квас зимой? Готовы ли вы покупать сигареты по такой цене или вы считаете ее заниженной? На какой иномарке вы ездите?» Если бы я ездил на иномарке, с какого перепуга я стал бы просиживать часами перед монитором за ваши жалкие сорок рублей? Что-то я с трудом представляю Романа Абрамовича, участвующего в вашем соцопросе. К счастью, у меня немного иной профиль работы. Я вроде как дизайнер. Вроде как, потому что ни черта этому не учился. Просто с детства неплохо рисую, вот и подрабатываю: кому иллюстрации замучу, кому логотип накорябаю, кому дизайн обложки зафигачу. На Гоа, конечно, с моими гонорарами не слетаешь, но в целом крутиться можно. Если перевести на язык соцопроса, отношусь к категории: «денег хватает на еду и мелкие расходы, но я не могу позволить себе покупку новой бытовой техники». Но так мало кто пишет. Потому что в следующий раз тебе вообще ничего не пришлют, а это значит – все, конец, ты же не сможешь прожить без их спасительных сорока рублей за 15-20 минут твоего драгоценного времени.

Мне нужно было придумать логотип для какой-то строительной фирмы, но я, как всегда, не торопился браться за карандаш. Это самое величайшее преимущество работы на дому. Будь я в офисе, с меня бы три шкуры драли. А тут никто не видит. Беру заказ со сроком в три дня, за полчаса его выполняю, а потом делаю что хочу, затем прошу пару дополнительных часов, мол, невероятно сложно, я голову себе сломал, и что-то в этом духе. И верят. Станиславский бы не поверил. А тут как миленькие. А в офисе не прокатит. Теперь сами видите, что интернет хоть и вселенское зло, но и пользу немалую приносит. Я уж не говорю о видео, которого там просто завалиться. Вот я и залез в поисковик, набрал там «2012 конец света» и стал изучать этот вопрос более досконально.

Через час у меня опухла голова. Многие, такие как Новиков, утверждали, что можно расслабиться и жить в свое удовольствие, потому как все предсказания, календари и прочее – чушь несусветная. Если и будет глобальная катастрофа, то явно не в ближайшие пару тысяч лет, а это значит, что, во-первых, нас к тому времени не будет, а во-вторых, наши потомки будут уже вовсю гонять по галактике, как в «Звездных войнах» или «Пятом элементе». Это, можно сказать, неисправимые оптимисты. Люди же более склонные к меланхолии и ученые-реалисты не отрицают того, что в любой момент может произойти сдвиг земной коры или растают все снега Арктики, и тогда миру придется ой как несладко. Надеюсь, вы понимаете, что выражение «ой как несладко» является самым мягким из того, что на самом деле нас ожидает. К тому же эти самые ученые говорят о том, что уже сейчас все чаще и чаще случаются наводнения, землетрясения, извержения, это все неспроста, и только откровенный полудурок может это отрицать.

Вот же угораздило родиться в России, стать фрилансером и жить в возможно последнюю эпоху планеты Земля. Я твердо решил, что фильму быть. И в следующую секунду зазвонил телефон.

– Новиков?

– Папа Римский, – ответили на том конце провода.

– Корсаков? – зачем-то спросил я.

– Водку, что ли, глушишь?

– Нет. Пиво.

Я понял, что голос звонившего мне незнаком.

– А вы кто?

– Новиков. А Костю можно?

– Тут нет никакого Кости.

– Извините, ошибся, – сказал голос, и в трубке запели короткие гудки.

Не знал, что фамилия Новиков такая популярная. Хотя чего удивляться, это же не Бюль-Бюль Оглы. И потом у Новикова же есть родственники. Это мог быть один из них. Или даже так: возможно, когда-то давно прародитель Новиковых был настолько плодовитый, что наплодил целую армию всевозможных маленьких кричащих и писающих Новиковых. Прямо бык-осеменитель. Но главное, что теперь все Новиковы – родственники, в отличие от Ивановых, Сидоровых, Павловых и прочих, имеющих целый мешок однофамильцев.

Короче говоря, я не знал, чем себя занять. Вот мой мозг и воспалился и начал выдавать эти дурацкие мысли на тему Новиковых. Нашел о чем думать, тут конец света, а он…

Кстати, почему конец света? Он что, самый главный у нас? Солнцу-то ничего не будет, значит, и свету ничего не грозит. Грозит планете нашей. Значит, конец Земли. А если потоп? Планета выживет. А люди нет. Значит, конец людей! Но, может, кто-то и выживет. Ной же умудрился пережить потоп, так еще и тварь всю животную уберег. Так конец чего будет? Гламура? Филиппа Киркорова, Путина? Черт возьми, я запутался… Словом, будет один такой глобальный конец, но что-то тем не менее уцелеет.

И тут снова зазвонил телефон.

– У аппарата!

– У батареи, – ответил Новиков. Тот самый, мой приятель.

– Выспался?

– Типа того…

Значит, не очень, но и по фигу, скоро все будем спать долго, очень долго, возможно, даже вечно.

– Что там с помрежем?

– Ага, все-таки поверил в апокалипсис? – обрадовался я.

– Ни фига. Просто слово прикольное.

– Что в нем прикольного?

– Не знаю. Просто прикольное.

– Угу. Похоже на «помрешь»!

– Иди ты! – разозлился товарищ. – Юмор у тебя какой-то черный.

– Долбаный расист. Не черный, а афроамериканский. Вот только приедь в Африку, там тебя вмиг сожрут наши африканские товарищи и будут абсолютно правы.

– Сам ты расист. Либо разговариваем нормально, либо иди в пень!

В пень мне не очень-то хотелось. Пришлось согласиться на нормальный разговор, хотя с воспаленным мозгом это было не так-то просто.

– Ладно. Слушай, вот что я решил. С завтрашнего дня снимаем фильм. Это будет настоящая бомба, нереальный хит, Ларсу фон Триеру и не снилось с его «Меланхолией».

– Отличный план, – одобрил Новиков, – когда это ты успел написать сценарий?

– Сценарий? Какой сценарий?

– Фильма, дебил.

– Фильма «Дебил»? Я не знаю такого фильма.

– О боже…

– Не понял, а зачем мне сценарий? – спросил я чуть погодя.

– А кино ты как собираешься снимать?

– На камеру.

– А-а-а-а.

– А сценарий на фиг не нужен. Кто сейчас снимает по сценариям?

– Вообще-то все, – возразил Саня.

– Вот у них говно всякое и выходит, а мы не все. Мы снимем настоящий фильм.

– Амбициозно!

– Ты давай не подкалывай, лучше скажи, ты в деле или нет?

– Конечно я в деле! Всегда хотел кино заниматься.

Какие все киноманы, оказывается, куда ни плюнь, всюду кинорежиссеры ходят! Конечно, камеру держать – не мешки ворочать, можно и помечтать о кинокарьере. Вот сниму свой шедевр и никогда больше не буду делать кино. Надо быть брутальным, как Рой Андерссон, его темпами он так и не представит миру свой пятый фильм, а жаль.

Но что-то я отвлекся. Речь же не о моей брутальности, а о грядущем конце чего-то.

Поболтав еще немного с Новиковым, мы договорились встретиться завтра и пойти за камерой к Сереге Заикину – нашему общему товарищу.

Разговор был закончен, я сделал первый шаг к фильму, и нужно было садиться выполнять заказ, а мне жутко не хотелось этого. Еще бы, все мысли были о предстоящем дне, я уже видел себя в нелепом наряде а-ля режиссер, бегающим по улице с горящими глазами и донимающим несчастных прохожих своими нелепыми вопросами: «Что ждать от конца света?», «В чем смысл жизни?» и «Будет ли вам в небытии не хватать бренности бытия?» В моем представлении все складывалось замечательно, и я постоянно кричал: «Гениально!», «Отличный кадр», «Еще один дубль», «Снято». Красота! А тут какой-то жалкий логотип для никому не известной строительной фирмы. Суровая правда жизни.