© Издательство «Тропа Троянова», 2007

© А.А. Шевцов, 2007

Введение

Книгу, посвященную прикладной психологии, стоило бы начать с предшественников. К сожалению, история культурно-исторической психологии, насчитывающая более века, совсем не богата такими предшественниками, которые бы стоили упоминания. Хуже того, во время написания «Общей культурно-исторической психологии» я пришел к убеждению, что прикладной КИ-психологии не существовало совсем!

Это вполне очевидно, если рассматривать, например, Психологию народов Вильгельма Вундта. Она считается одним из важнейших исторических корней современной КИ-психологии. Вундт был кабинетным этнографом, как это называется. Иными словами, используя материалы иных культур, сам он из кабинета не выходил и лишь рассуждал о возможности каких-то культурно-исторических исследований.

Но когда речь заходит о советском культурно-историческом подходе школы Выготского или о культурной психологии Коула, такое заявление звучит странно. Ведь они ездили по миру, вели полевые исследования, ставили эксперименты! Однако исследования их не были психологическими, вот в чем беда!

Мало того, что Вундт, Выготский и Коул отказали душе в праве на существование, а значит, считали предметом своих наук не душу, но они еще и заимствовали свои исследовательские методы у другой науки. У какой? Строго в соответствии с тем отказом от души: сказав А, они вынуждены были двигаться к Б, то есть к чему-то, что естественно вытекает из подобной смены предмета. Если предмет твоей науки не душа, то и методы будут не методами изучения души. А что стало их предметом?

Человек. Человек как таковой, но в той части, что не охватили анатомия, физиология и обществоведение или социология. Когда-то эту составляющую человека изучала психология, но с изгнанием души вотчина эта отошла антропологии, то есть науке о человеке. Вот этой наукой и занимались все культурно-исторические психологи двадцатого века.

А экспедиции их, исследования и эксперименты были, как это называют американцы, кросс-культурными. То есть, в сущности, кросс-культурной антропологией.

Но антропология исходно – это описательная наука, созданная в Америке как американский ответ Европе с ее этнографией и этнологией. Соответственно, исследования антрополога – это исследования этнографа, имеющие целью рассказать о той или иной культуре. Но отнюдь не исследования психолога, пытающегося понять душу.

Поэтому все антропологи от психологии были заняты одной простой задачей: изучением культурных отличий различных народов. И совсем не странно то, что велись такие исследования только двумя сверхдержавами – Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки. И тот и другие на государственном уровне были заинтересованы в изучении тех народов, которых покоряли политически или экономически.

В силу этого так называемые культурно-исторические, – а по существу, кросс-культурные или культурно-антропологические исследования, – всегда сводились к тому, чтобы понять поведение тех, кем государства хотят управлять.

Поэтому культурно-исторические психологии двадцатого века были науками о поведении и имели именно поведение своим предметом. Советский культурно-исторический подход вырастает из реактологии, и Выготский, пытаясь осмыслить предмет своей науки, склоняется к тому, что единицей психического является реакция. А американская кросс-культурная и культурно-историческая психология имеют своим основанием бихевиоризм, который, как вы помните, считал одним из своих корней рефлексологию Ивана Павлова…

Все рефлектологии – это не психологии, причем не психологии исходно и навсегда, просто потому, что ставят своей задачей объяснить поведение человеко-машины, исходя из устройства его тела, то есть без гипотезы души!

Обидно.

Но, к счастью, у самых истоков нашей науки, еще до Вундта, стоял человек, который говорил именно о душе и который сумел заложить теоретические начала и для прикладной психологии. Это был Константин Дмитриевич Кавелин. Я посвящу ему изрядную часть этой книги.

А кроме него был наш народ, который наукой не владел, но имел свою «психологию», которую знал, видел и прекрасно понимал. А иногда и изучал, и как поведение собратьев и как душу, о которой много думал.

Лично мне довелось с 1985 по 1991 год вести этнографические сборы у русских мазыков – так называли себя потомки коробейников-офеней, жившие на землях Савинского и Ковровского районов бывшей Владимирской губернии. Я уже много о них рассказывал и потому в этой книге буду прямо опираться на какие-то мазыкские знания народной психологии.

Но сначала несколько самых общих понятий, составляющих основание нашей науки.

Часть первая
Начала

Прикладная наука предъявляет совсем иные требования к своим началам, чем науки академические. В сущности, в основе любой науки должно лежать созерцание или теория, как это предпочитают произносить наши ученые на иностранный лад. Но созерцание – это не действие, точнее, это может быть действие, но если ты сохраняешь связь с действительностью, это должно быть действие, переходящее на предмет. Иначе говоря, созерцание – это всегда созерцание, видение и рассматривание чего-то. А именно того, что ты избрал предметом своего исследования.

Прикладные науки не могут терять этой связи, потому что иначе они тут же теряют то, к чему приложимы. Науки академические наоборот – часто позволяют себе теоретизировать беспредметно, создавая искусственные миры, в которых их построения могли бы работать. Математика показывает возможность таких игр, создавая пространства, которых нет, но если бы они были, то там были бы другие законы, вроде геометрий Лобачевского и Римана.

Игрушка эта оказалась настолько потрясающей воображение, что ее решили повторить многие другие науки, стремящиеся быть поближе к трону царицы наук, в частности, академическая психология. Выкинув свой предмет, психологи полтораста лет пытаются доказать, что могут построить науку то на одних основаниях, то на других. В итоге в мире существует необозримое множество разных психологий, но нет книги, которую можно было бы уверенно посоветовать простому человеку, который хочет помощи в своих обычных делах.

Все эти психологии не имеют отношения к жизни и существуют лишь как кормушки для поддерживающих их существование сообществ. Ответов на человеческие вопросы психологии не дают.

Эта беда давно замечена и повела к тому, что с начала двадцатого века в мире создаются так называемые «практические психологии» – науки, использующие кое-какую психологическую терминологию, но в целом выстроенные на опытных находках. Академическая наука весьма неохотно считает их вправе называться науками, и во многом это оправданно. Почувствовав недомогание, я могу выпить таблетку, которую найду в холодильнике или куплю в аптеке, попросив «чего-нибудь от головы». И почувствую облегчение.

Обретя такой опыт я теперь буду всем советовать при недомогании пить такие таблетки… При чем тут наука?

В основе науки, даже практической, должна лежать теория, то есть какое-то глубинное видение и понимание устройства мира. Но практические психологии только тужатся, раздувая вводные части своих учебников до такого размера, чтобы они стали похожи на теорию. А потом быстро сбегают к тому, что им действительно нравится и что у них получается. Связи у их теории с тем, что они действительно нашли, почти нет. Почему?

Во-первых, все потому же, что теория – это не несколько глав или книг, написанных подобно «настоящим» теоретическим сочинениям. Теория – это вообще не вводная часть науки. Теория – это созерцание, созерцание того, что ты делаешь и как ты это делаешь. Практики же вместо созерцания пишут главы, похожие на «теорию» из книг по академической психологии.

Это означает, что созерцают они при этом лишь то, как пристроиться под крылышко академической науки, и поэтому теория практической психологии совсем не теория.

Но еще хуже то, что теория, которой они подражают, чаще всего тоже не теория. А если и теория, то научного сообщества, но не науки как поиска истины. Вот это беда!

Академическая психология, лишив себя души, до сих пор не определилась с предметом, который изучает и созерцает. Точнее, без единого предмета предметов этих стало множество, к тому же они постоянно меняются. Как писала о психологии Британская энциклопедия: «Бедная, бедная психология. Сперва она утратила душу, затем психику, затем сознание и теперь испытывает тревогу по поводу поведения». Откуда все эти сложности?

Теория – это созерцание действительного предмета своего исследования, то есть предмета, который есть в действительности. И созерцание пути или способа, которым ты этот предмет исследуешь.

Если предмет твоей науки душа, то созерцать нужно ее. И для этого надо просто обратить взор на душу. Не получается…

Почему? Слишком сложно удерживать взор на том, что так привычно и к тому же невидимо, как воздух. Просто попробуйте созерцать воздух. Это быстро надоедает, и хочется бежать за более яркими созданиями, которые в нем порхают, летают и падают…

Мы не готовы к такому подвигу, как психология. Наши академические ученые, избравшие предметом своих исследований душу, – совсем юные детишки, которым, как писал в середине девятнадцатого века Василий Николаевич Карпов, еще охота бегать за бабочками по полям. Они уже убелены сединами, увешаны академическими званиями и регалиями, но это лишь в этой жизни. В действительности они слишком юны, чтобы удерживать внимание на том, что так неприметно. Вероятней всего, это чуть ли не первая жизнь, когда они задумались о душе.

Задумались и тут же утомились от усилия, расстроились оттого, что победа не дается сразу, надули губы и сказали: и вообще никакой души нет! Вот и вся психология!

Искусство созерцания, очевидно, не дается с лету, к нему надо идти, приучая себя, возможно, не одну жизнь. И освоить его так же сложно, как другие душевные качества – терпение, душевность, спокойствие, верность себе, любовь…

Созерцать душу прямо – очень трудно для человека, обращенного в мир тел. Ее там нет, она созерцается взором, обращенным в себя. Но обратить взор не менее трудно, потому что ток жизни, охота, которая влечет нас сюда, захватывает наше внимание и привязывает его к тому, что снаружи. Ведь мы затем и приходим на землю, чтобы познать эту жизнь и отдаться ей. Такое направление естественно для воплощенного существа. И насильно свой взор можно обращать на такие нездешние вещи, как душа, только на краткие мгновения в минуты редких душевных состояний и большой силы.

Именно в такие минуты молодой человек решает, что станет психологом. К сожалению, второе прозрение посещает некоторых из них лишь при смерти…

Тем не менее, решение познать душу является первым началом психологии.

Понимание, что познать ее можно напрямую, прямым созерцанием, будет следующим началом, из которого вытекает вопрос: почему же это не получается?

Ответ на него будет третьим началом. Ответ-решение: жизнь и моя яростная природа, рвущаяся в жизнь, не позволяют мне созерцать, они манят и отвлекают меня, не давая обернуть взгляд внутрь и привязывая его к внешним вещам и явлениям. И я увлекаюсь ими.

Увлекаюсь всей душой, даже забывая про душу! Это ужасно, но это прекрасно. Яростный человек может жить в прекрасном и яростном мире, только проливаясь в него всей душой. А это значит, что все, что я делаю, так или иначе содержит в себе мою душу. И если я делаю какие-то внешние вещи, то они, безусловно, содержат в себе следы моей души.

Пусть это лишь тени, отбрасываемые на стены пещеры, но по теням я могу судить о том, что их отбрасывает. Это уже важно. Потому что само такое созерцание теней уже дает знание предмета. Но еще важней то, что, глядя на тень, я всегда знаю, куда повернуться, чтобы увидеть то, что ее отбрасывает. Оно всегда ближе к свету…

Все, что я называю тенями души, есть культура, как это принято именовать. И в ней тоже скрыт предмет психологии, как вы это понимаете.

А то, как от игры с внешними вещами перейти к созерцанию теней, от них – к пониманию того, что отбрасывает тени, а затем набраться смелости, повернуться и прямо поглядеть на душу и самого себя, это – созерцание пути, которым наука душеведения может прийти к своему предмету. Путь, он же способ, научно называется методом.

В сущности, метод психологии оказывается методом самопознания. Хотя он вполне применим и для оказания помощи другим, потому что мы все устроены одинаково.

Вот исходные начала прикладной психологии.

Теперь подробнее обо всех входящих в это понятие частях.