Часть первая

Глава 1

Сегодня Ян Ракита снова сбежал из общаги. Нет, над ним там никто не издевался, не обижал и конечно же не бил, но долго находиться в этом хаосе он не мог, тем более сейчас: сессия закончилась, а практика еще не началась. У студента, как у солдата, безделье всегда вызывает одну и ту же реакцию – дурь. Дурь разнообразную, многоярусную, изобретательную. Во время семестра тоже этого хватает, но в промежуточный период дурь переходит все границы: если пить, то, значит, до умопомрачения, если играть в карты, то сутки не вставая, если заниматься любовью – до беспредельного разврата.

Правда, если говорить о разврате, то это не про Яна. Он не то чтобы мальчик совсем нецелованный, но до полного контакта с девушками у него не доходило. На этот предмет у Яна была своя точка зрения. Ему хотелось не только животной страсти, но и возвышенного чувства, а с этим пока проблемы. Вообще он мальчик мечтательный, и хотя состоит студентом технического вуза, к гуманитарным предметам его тянет не меньше. Он увлекается историей, втихую пописывает стишки, посещает картинные галереи и театры. Сейчас он был увлечен историей девятнадцатого века, особенно его интересовали события этого периода, связанные с Одессой, и ему, как раз накануне, попались целых две интереснейшие книги об этом. Больше всего его впечатлил подвиг прапорщика Щеголева во время обороны города в Крымскую войну, а еще больше – сама личность Александра Петровича и, несомненно, его возраст.

Герой отражения англо-французской агрессии был в то время совсем молодым человеком, почти ровесником Яна, буквально чуть-чуть старше. Ему, за совершенный подвиг, сам Государь Император пожаловал Георгиевский крест и произвел в штабс-капитаны, минуя чины подпоручика и поручика.

А у Яна были проблемы, не воспринимали его взрослым созревшим мужчиной. Ему даже продавщицы иногда не отпускали вино, как раз государство надумало бороться с пьянством и алкоголизмом и ввело запрет на отпуск алкоголя лицам моложе восемнадцати. Вот если бы он подошел к такой продавщице в погонах штабс-капитана, да еще с орденом, то она бы не стала сомневаться, есть ему восемнадцать или нет.

Фактура у Яна, конечно, была не очень, росточка среднего, худощавый, если не сказать худой, а самое главное – лицо. Он частенько рассматривал свою физиономию в зеркале, особенно после обидных случаев отказа в выдаче порции горячительных напитков. Пытался даже отпускать усы, но получалось только хуже. Растительность на лице росла жиденько и как-то кустисто, не всплошную. Он быстро сбрил это «недоразумение» и стал ждать лучших времен. Лицо никак не подтверждало его возраст. Большие карие глаза, розовая гладенькая кожа и мохнатые ресницы добавляли детскости и срезали сразу несколько лет, а что поделаешь – генетика. Его отец рассказывал о себе, что в тридцать ему от силы давали двадцать с небольшим. Как говорится, против природы не попрешь.

Такой внешний вид затруднял Яну переход к серьезным взаимоотношениям с девушками, да и вообще его обижало, что частенько к нему на улице или в общественном транспорте обращались «мальчик». Андрюхе Новаковскому хрен кто скажет «мальчик». Везет же людям, усы, как у настоящего гусара, и лысина уже пробивается в двадцать четыре года, а тут не то что лысины – усы толком не растут.

Такие невеселые мысли одолевали Яна. Он прошел мимо снова сгоревшей кирхи и по Петра Великого направился в сторону моря. Шел он не спеша, оглядываясь и рассматривая дома. Сюда, до кирхи и до Нового базара, долетали бомбы с вражеских пароходов. Толку от этого было мало, разрушений и жертв практически не было, но сам факт заставил посмотреть Яна на кирху с б ольшим уважением, чем раньше, как-никак, настоящий свидетель исторического события.

Спешить ему было некуда, в их комнате уже сутки продолжался карточный марафон. От безделья его сосед по комнате Андрюха Новаковский и еще три дармоеда пожалели портить лист ватмана, натянули кусок простыни на чертежную доску и на ней расписывали тысячную пулю. Преферанс дело интересное, но не в таких же количествах. К тому же, по условиям игры, участники не имели права вставать из-за игрового стола, только отойти в туалет и то, не чаще чем один раз в час. Играли затейники, не прерываясь со вчерашнего вечера, но конца еще не было видно даже на горизонте.

Вокруг стола слонялась толпа болельщиков, которые подносили игрокам пищу и питье, а также громко комментировали происходящее. Все курили, и в комнате на клубы сизого дыма давно можно было вешать топор. Оно и понятно, игроки нервничали, по правилам, кроме всего прочего, им был запрещен прием любого алкоголя, так что расслаблялись только куревом, но зато болельщики с лихвой компенсировали для себя этот недостаток, в углу выстроилась целая «батарея» пустых бутылок. Спать, читать и вообще заниматься каким-либо делом в таком дурдоме было невозможно. Обстановка слишком экстремальная для Яна и он решил покинуть этот вертеп.

Так, не спеша, Ян вышел на Тещин мост, прямо перед ним простиралась территория порта, если быть точным – Практическая гавань, еще раньше её называли Купеческой. Слева она ограничена Андросовским молом, а справа – Военным. Именно там на самой оконечности Военного мола и располагалась батарея прапорщика Щеголева. Ян прошел к Воронцовскому дворцу и сел на лавочку на Приморском бульваре. Ветви деревьев Пионерского парка немного заслоняли видимость на мол, но Ян внимательно вглядывался в то, что происходило на причалах, особенно там, в конце Военного мола. Сейчас он, конечно, выглядел не так, как тогда…

Сначала он почувствовал странный сильный запах, определенно пахло дымом, причем дымом специфическим, пороховым. Такой запах бывает в тире, когда сразу стреляет несколько человек. Только там он слабенький и с кислинкой, а здесь запах был удушающим. К нему примешивалась горечь горящих черным дымом канатов.

Раздался длинный протяжный свист или вой, и в метрах пятидесяти за спиной раздался взрыв. Ян вскочил на ноги. Перед ним что-то крикнул и махнул рукой офицер. Пушкари отбежали от лафета, громко ухнуло, и снаряд понесся в сторону парохода, который нагло чадил трубой прямо перед батареей. На флагштоке развивался «Union Jack».

Огорошенный Ян попытался осмотреться. С трех сторон плескалось море, а впереди бегали военные люди, суетились вокруг двух пушек, две другие были разбиты, и от них клубился дым, который уносился сильным ветром с моря. Ян сразу решил, что это ему снится. Дело в том, что он был комсомольцем, потомственным атеистом, материалистом и не верил ни в какие чудеса.

Тут на него обратил внимание офицер, который оказался совсем молодым безусым, но совершенно невежливым человеком. Он с недоумением осмотрел Яна, одетого в джинсы «Lee» и светлую футболку с большими латинскими буквами на груди «S» и «A», что означало «Союз – Аполлон», с утра было довольно жарко. Снова грянул залп с британского парохода, несколько ядер вздыбили море перед бруствером батареи, сложенным из земли и бревен.

– Кто такой? Шпион? Что здесь делаешь?

До Яна дошло, что это и есть тот самый прапорщик Щеголев, герой-артиллерист.

– Нет, я свой, я русский! – он начал жестикулировать, боясь, что прапорщик не поймет его или не услышит в этом грохоте.

Опять бухнул залп, теперь уже с другого парохода, их набралось на рейде целых девять штук, и все они норовили разбомбить эту маленькую батарею с двумя оставшимися пушками.

– Ты что, из обывателей? Чего сюда пришел? Беги отсюда, убьют!

– А ты, – он быстро исправился, – а вы?

– А мы еще постреляем по этим иродам. Беги, говорю!

– Куда бежать, стреляют?

– Туда беги, – он махнул в сторону берега рукой, – к лестнице, к Бульварной.

Ян обернулся и в дыму увидел Потемкинскую лестницу, такую же, как сейчас, только вокруг неё зелени было меньше и от этого она была непохожей, казалась какой-то голой и нависшей над откосом.

– Может, вам чем-то помочь? – крикнул Ян, но Щеголев его уже не слушал. Он командовал своими солдатами, те наводили пушку на вконец обнаглевший английский пароход. Прапорщик махнул рукой, пушка выстрелила и отскочила назад, ядро с визгом полетело над водой в гости к англичанам. Щеголев заинтересованно следил за полетом снаряда, и он достиг цели. На борту фрегата раздался взрыв, а по батарее пронеслись удовлетворенные возгласы. Щеголев обернулся и снова махнул Яну – дескать, беги отсюда.

Ян сдвинул плечами, показывая, что он старался помочь и вообще хотел как лучше, но «раз вы так хотите». Он развернулся бежать и споткнулся о большой деревянный ящик. Грохнулся на землю и тут же подскочил. Прямо перед ним лежали ноги. Людей видно не было, они были накрыты брезентом, торчали только ноги. Ян понял, что все они не живые, а мертвые, убитые. Он обернулся к Щеголеву, но тому было не до Яна. Пальба шла со всех сторон, и грохот стоял такой, что прапорщик, наверное, иногда не слышал собственного голоса. Корабли маневрировали, стараясь выпалить то одним бортом, то другим, а на батарее как будто не обращали на это внимания. Солдаты методично заряжали пушки и по команде Щеголева стреляли в пароходы.

Вид погибших солдат поразил Яна. Он встал, отряхнул коленку и решительно повернул назад к батарее. Щеголев как раз сел на разбитую пушку и снял фуражку, утирая пот со лба, хотя погода была не летняя и с моря дул свежий ветерок, пробирающий до костей. Ян вспомнил, что сегодня должно быть только десятое апреля, если это настоящая бомбардировка Одессы, а перед ним прапорщик Щеголев.

– Чего вернулся, я же говорю, стреляют здесь, убить могут. У меня уже пушкарей вон сколько побило.

– Я должен вам помочь, Александр Петрович, обязательно.

– А мы представлены, что-то не припомню?

– Да, я вас знаю, потом объясню откуда. Я должен обязательно вам помочь. Что нужно делать? Я многое могу.

Щеголев улыбнулся и достал курительную трубку.

– Что же вы можете, господин, простите, не припомню вашего имени-отчества?

– Ян Петрович.

– Из поляков, что ли, будете?

– Нет, из русских, просто у моего дедушки был друг венгр, его звали Янош, вот меня в его честь и назвали.

– Мудрено, – Щеголев обернулся в сторону вражеских кораблей, отдал какую-то команду своим канонирам, – значит, мы с вами по отцам тезки.

– Получается, да. Я вижу, вы закурить хотите, не желаете ли, я вас угощу сигаретой, – Ян подумал и добавил: – Это новая мода в курении, в Болгарии делают. Видите, на пачке написано БТ – болгарский табак, значит. Считаются очень хорошими сигаретами.

Щеголев снова посмотрел на рейд и сказал:

– Пока вроде бы успокоились, можно и покурить, а то как учнут палить – не до табака будет. Из Болгарии, говорите, табак, турки сейчас там властвуют, и нам покоя нет. Одеты вы больно легко, мундир-то свой где потеряли? – говорил Щеголев, принимая в руки невиданную им ранее вещь.

– Мундир, – Ян осмотрел себя с ног до головы, – на берегу пришлось оставить, неудобно было бежать.

– Накиньте хоть шинелку пушкарскую, ему-то она уже точно не понадобится.

– Нет-нет, – слишком быстро возразил Ян, – я как-нибудь обойдусь.

– Да не пугайтесь вы так, крови там нет. Я знаю, статские больно крови боятся. Так не пугайтесь, его когда убило, шинель в стороне лежала. Теперь-то уже и не оденет, жаль, хороший канонир был, – Щеголев никак не мог раскурить сигарету на ветру.

– Спасибо большое, но я обойдусь. Тут еще такой бой жаркий.

Ян достал свою нетухнущую «Zippo», чиркнул и поднес к сигарете Щеголева. Прапорщик прикурил и с интересом начал рассматривать зажигалку.

– Знатная штука, это где же такое делают?

– Далеко, в Америке, в Североамериканских штатах.

– Ты смотри, такая глушь, а что умеют.

– Дарю, презент. Только не отказывайтесь, от всей души.

– Ну, если от всей души, тогда спасибо. Артиллеристу эта вещь очень много пользы может принести.

Он положил в карман зажигалку и продолжал внимательно и подозрительно смотреть на Яна.

– Странный ты какой-то, Ян Петрович, вроде как не местный и одет не по-здешнему.

– Я приезжий из Киева, здесь просто учусь, студент я.

– Ну если студент, то тогда понятно.

В это время с английских пароходов снова раздались залпы, часть снарядов полетела в сторону города, а часть к батарее. Сразу два ядра ударили в бруствер, взрывы были такой силы, что Ян почти оглох. Пушкари закричали, кого-то ранило, а может быть, и убило. Предпоследняя пушка опрокинулась и оставшиеся в живых канониры пытались её поднять. Щеголев бросился к пушке. На полпути он остановился и крикнул Яну:

– Не знаю, сколько мы продержимся, видишь, последняя пушка осталась. Беги на бульвар, там должен быть штаб генерала Остен-Сакена, доложи ему всё как есть. Пока будет кому стрелять и пока будет чем стрелять, мы этих нехристей в Одессу не допустим!

Яну не хотелось уходить, но он не знал, чем он может еще помочь, поэтому прихрамывая пошел к бульварной лестнице. Над головой пролетали ядра с шумом и слышались разрывы то сзади, то далеко впереди. Преодолев все двести ступеней, он добрался до памятника Дюку. На бульваре было много народу, военных и гражданских, все заинтересованно наблюдали за происходящим в бухте и на Военном молу. Ян оглядывался, прикидывая, куда идти дальше, но вдруг одно из ядер ударило в основание памятника. Большинство находящихся на бульваре побежали в сторону Биржи. Там было дальше от гавани, хуже видно, но безопасней. Толпа увлекла и его, он побежал оглядываясь. Нога болела, Ян хромая нашел свободное место на скамейке.

Он отдышался и судорожно соображал, что же ему теперь делать, где искать штаб Остен-Сакена, но вдруг заметил, что мимо него прошла девушка в мини-юбке и с клипсами на ушах в виде больших красных колец, её глаза от яркого света защищали модные импортные солнцезащитные очки.