Рекурсивная стыдобушка заключается в том, что чтение солидных книг о стыдных фильмах — занятие еще более постыдное, чем очередной просмотр этих самых фильмов. Ощущения те же, что и, скажем, при попытке посмотреть грайнду 70-х с родителями — и неважно, в ужасе они, посмеиваются, или это любимый фильм их молодости, — разнятся при этом лишь оттенки стыда. Дело, если что, не в возрасте; это какое-то идеологическое несовпадение, — когда автор какого-либо кинотекста предлагает мне не слишком задумываться над рассматриваемым фильмом, я подозреваю предвзятость; когда же предлагает, напротив, сосредоточиться, мне хочется посоветовать ему убрать руки от развлекательного кино и поверить алгеброй какую-нибудь часть собственного тела.
Все потому, что эта и ей подобные книжки рассчитаны на тех, для кого масскульт — действительно guilty pleasure, либо на адвокатов дьявола («это ужасное кино, но оно ужасно важно»). При этом точка зрения людей, испытывающих любовь к низкому жанру (здоровую или нездоровую, главное, — не отягощенную рефлексиями) остается упущенной. Вот в одной из цитат, кажется, залошили конкретно меня: «И в самом деле загадка, как мыслящие люди могут любить что мистические романы Мирчи Элиаде, что какой-то трэшевый хоррор типа Дика (sic!) Кунца или, скажем, на мой простой взгляд, почти тошнотворные ужастики какого-нибудь Лавкрафта». Ну да бог с ним, Борисом Межуевым, кем бы ни был этот последний — просто иллюстрация к тому, как горазды выдающиеся авторы текстов и постов поплевывать в несведущую толпу с высоты своей башни из слоновой кости. Получается, оправдывается и кокетливый снобизм, и ироническое фанбойство, — но только не бесхитростная синефилия.
Тактично забывая об этой прослойке зрителей, забывают и о том, что между массовым высокобюджетным и икс-рейтинговым помоечным кинематографом тоже есть жизнь (взять хотя бы телефильмы). И тут уж задумаешься — потому ли критику неинтересно препарировать, скажем, «Случай в Антаресе», что в нем, в отличие от «Ночи живых мертвецов», все метафоры мясом наружу, или потому, что второй на слуху, а первый придется гуглить?
Кстати о «на слуху»: я по-прежнему убеждена, что стоит все же смотреть фильмы, о которых пишешь. Это помогает избежать провалов вроде «Подглядывающий Том» («...Том помешан на собственных любительских фильмах» — да только главного героя Peeping Tom зовут Марк). Сюда же — техническая претензия: оригинальные названия фильмов в скобках необходимы. Все-таки в 60-х-70-х их шаблонность была фичей, а не багом, и если «Мочи их, киска! Мочи!» я еще могу опознать, то случаются и казусы. Вот, например, два предложения, курсив мой: «Хотя бельгийцы могут снимать жестокое кино, „Исчезновение“ (1990) Джорджа Слуйцера не из их числа... У режиссера, снявшего „Исчезновение“, позже вышел „Час убийств“ (1993) на ту же тему». Вот вроде звенит звоночек, но попробуй догадайся, что речь о моем любимом голландском фильме «Spoorloos» режиссера Слёйзера, «Час убийств» которого на самом деле вышел в 1996-ом!
И если поначалу я искренне смеялась над пассажами типа «[Жерару] Дамиано принадлежит ряд по-настоящему выдающихся креативных находок типа глубокой фелляции» или «Удачным изобретением [Кроненберга] может быть концентрация внимания на различных органах человеческого тела и игра с ними. Особенно это касается человеческого уха», — то на словах «Начитавшись серьезных книг типа „Потерянный рай“ Джона Мильтона или „Кентерберийские рассказы“ Джеффри Чосера...» я стушевалась. Кентерберийские? Рассказы? Серьезных? Глава, посвященная «Южному парку», подтвердила худшие опасения: он не шутит. По-хорошему, ее и статью «Социальное измерение страха» лучше было бы вовсе не включать в сборник — черт с ним, что эти два позорных текста по какому-то недоразумению когда-то появились в журналах. Вообще я убеждена, что чувство юмора здорово помогает восприятию кинематографа вообще и жанровых крайностей в частности. Эта полезная функция не дает, например, воспринимать большинство представителей того же нью френч трансгрешн иначе, как экстремально кровавый слэпстик, — мне вот странным видится замечание о том, что в таких фильмах можно или нельзя кому-то сочувствовать.
Такие дела. И если с тем, что «Пила» — это «франшиза в стиле „пыточное порно“», я еще могу смириться, как и с тем, что «Goodbye Horses — настольная композиция для всех маньяков» (от слова turntable, что ли?), то переводить the Real как Реальность — это по-настоящему стыдно. Впрочем, менее стыдно, чем вместо заявленных философских интерпретаций ударяться в оголтелую оценочность («настолько плох, что режиссера перестанут уважать даже за его седины», «мягко говоря, совершенно непривлекательна», и даже «один из самых восхитительных фильмов 1980-х „Когда Гарри встретил Салли“»). Тем не менее, вчера зачем-то посмотрела по черно-белому кухонному телевизору «Нечто» Карпентера, — в вынужденной изоляции выбирать не приходится, — и, надо сказать, впервые за двадцать с лишним просмотров (не шучу) следила не за последовательностью выбывания персонажей, которую и так знаю наизусть, а за историей об ассимиляции и попытках сопротивляться ей в условиях, когда стены рушатся, а занавесы поднимаются. Надеюсь, следующим номером в ночной телепрограмме будет «Горизонт событий», который между прочим напомнит, что интерпретировать всякие подозрительные видосы нужно по возможности аккуратно. В общем-то, неважно, я ли столь непроницательна, или стандартный развлекательный кинчик сам собой дешифруется только после определенного количества прогонов, — главное то, что нужно все-таки смотреть, а не только выдергивать готовые цитаты из англоязычных статей. Это, наверное, капитальная претензия к «Постыдному удовольствию», но поскольку именно _обзорных_ книжек о корчах кинематографа в его массовой ипостаси не так много, то можно смириться и с таким вариантом.