Три главные мысли книги

Жизнь нашего сознания не может объяснить до конца ни наших поступков, ни наших желаний, ни наших психологических затруднений. Сознание – только поверхностный слой нашей психической жизни, под которым располагается бессознательное.

Наша самооценка обычно не соответствует тому, что мы действительно думаем и желаем. Мы переоцениваем свои приличные и добрые намерения и считаем, что живем, разумно выполняя все общественные нормы, но на самом деле психическая жизнь создает свои структуры желания и стремлений, над которыми нужно дополнительно работать, чтобы они стали созидательными и общественно полезными.

В работе с психической жизнью человека невозможны общие правила, всякий раз требуется изучить, какая драма и трагедия стоит за поступками и жестами человека, найти, что в действительности движет человеком, и только тогда объяснить, почему существует такой разрыв между намерениями и действием.

На кого повлияла книга

Писатели ХХ века: Томас Манн, Стефан Цвейг, Герман Гессе, Теодор Драйзер, Луи Арагон, Андре Бретон, Теннеси Уильямс.

Философы ХХ века: Жорж Батай, Карл Ясперс, Эрих Фромм, Лев Выготский, Михаил Бахтин, Герберт Маркузе, Жак Деррида.

Художники: Сальвадор Дали, Джексон Поллок, Энди Уорхол, Фрэнсис Бэкон.

Кинорежиссеры: Сергей Эйзенштейн, Альфред Хичкок, Дэвид Линч.

Влияние на современный мир

Психоанализ много раз оспаривался антропологами, считавшими, что Фрейд скорее терапевт, чем ученый, способный формулировать общие законы для всех времен и народов. Но сам дух психоанализа, который подвергает всё сомнению, ставит под вопрос наш привычный взгляд на мир, где «я» стоит в центре всего, показывает, какие комплексы и неврозы стоят за амбициями и притязаниями на власть, необратимо повлиял на современность. Психоанализ помогает критиковать властные и авторитарные намерения в коллективе, показывает причины коллективных травм и болезненной исторической памяти, связанной с тяжелыми событиями в истории ХХ века, наконец, просто учит критичнее относиться к себе в повседневной жизни.

«Введение в психоанализ» – запись популярных лекций Зигмунда Фрейда, которые он читал в 1915–1916-х и 1916–1917-х учебных годах в Венском университете, вечером по субботам, чтобы любой желающий мог их послушать. В этих лекциях основатель психоанализа кратко представил результаты, полученные им в специальных исследованиях, таких как «Толкование сновидений», «Психопатология обыденной жизни», «Остроумие и его отношение к бессознательному», «Тотем и табу» и других, но также делился наблюдениями над травматическими состояниями, которые принесла людям Первая мировая война. Впоследствии, в 1932 году, уже на пенсии, Фрейд дополнил курс еще несколькими лекциями, где пересмотрел ряд прежних положений. Например, если в ранних работах Фрейд понимал сновидение как текст или сообщение, то в 1920-е годы он стал понимать его скорее как фильм или сложное произведение искусства, которое собирается постепенно в бессознательной деятельности человека. Если в ранних работах в центре человеческой личности стояло бессознательное, то в работах 1920-х годов стал рассматриваться конфликт трех начал, «Я», «сверх-Я» и «оно». Одним словом, поздний Фрейд признает множество точек отсчета развития психической жизни, разделяя тем самым общее направление развития науки в ХХ веке, от единого упорядочивания явлений к признанию множества способов систематизации явлений, множества точек отсчета и оптик, способов видеть вещи, – как это происходит в теории относительности Эйнштейна, в нелинейных логиках или в математической топологии.

Тон изложения у Фрейда меняется на протяжении даже лекций военного времени. В первых лекциях он обращается к неподготовленным слушателям, объясняет всё доходчиво, со множеством примеров и анекдотов, постоянно полемизирует как с коллегами, так и с предполагаемыми людьми консервативных взглядов, не понимающих и не принимающих психоанализ. Но по ходу лекций Фрейд говорит всё серьезнее, оговаривается, что предпочитает не полемизировать, а излагать полученные результаты, которые говорят сами за себя. На смену анекдотам и коротким примерам приходят подробные разборы сложных случаев, появляются новые термины и излагаются целые частные методы исследования. Хотя в начале Фрейд говорил, что психоанализ как разговор аналитика и пациента в кабинете лишен наглядности, которой обладают лабораторные науки, вроде химии, где всё можно показать публике, тем не менее ближе к концу лекционного курса он представляет психическую жизнь людей как на ладони.

Всё дело в том, что публичные лекции в те времена часто сопровождались демонстрациями: например, психолог говорил о явлениях гипноза и показывал практику гипноза, или химик говорил о реакциях и предъявлял публике цветные реторты. Фрейд ничего из этого не делает: этика врача не позволяет демонстрировать пациентов перед публикой и даже подробно рассказывать их истории, а психоаналитический метод основан не столько на ярких картинках и наглядных доказательствах, сколько на умении поставить под вопрос всё яркое, всё самоочевидное, показав, какие скрытые силы на самом деле стоят за всем выразительным и привлекательным. Фрейд постоянно показывает, что те вещи, которые мы считали рационально продуманными и приятными, такие как желание, на самом деле представляют собой вынужденные реакции, стесненные движения, не контролируемые самим человеком проявления психической жизни; и поэтому аналитик может только рассуждать об этом, разнообразя речь анекдотами, но не показывать в старом смысле. Но по мере того, как Фрейд реконструирует структуры психической жизни и общие закономерности, его речь становится более наглядной и менее полемичной, он уже начинает предлагать свои схемы, пусть даже парадоксальные, а не просто показывать, как психоаналитик раскрывает в психической жизни человека то, о чем сам человек не догадывался.

Цель лекций – Фрейда показать, насколько ошибочны обыденные представления о человеке как существе рациональном, способном овладеть своими желаниями, контролировать свой выбор и обосновывать свое поведение. Фрейд показывает, что желание чаще всего выступает как порыв, что сам контроль над собой может быть неврозом, иначе говоря, какой-то не зависящей от нас автоматизированной нервной деятельностью; что там, где мы говорим о нашей воле и решении, на самом деле действуют механизмы психики, над которыми мы никогда не можем получить власть. Эти механизмы требуют от нас и действовать определенным образом, и маскировать эти действия. Постепенно Фрейд, особенно в лекциях начала 1930-х годов, приходит к признанию расщепленности нашей психической жизни, что в ней не столько действуют какие-то автоматические, неконтролируемые, бессознательные механизмы, сколько эти действия создают все новые конфликты между практическими действиями и пониманиями себя.

Поздний Фрейд отрицает, что можно найти точку сборки этой расщепленности: ведь даже совесть или какие-то еще изобретения цивилизации, такие как культура и религия, могут легко стать частью коллективного переживания, какого-то совместного увлечения толпы. Фрейд начала 1930-х, видя утверждение диктатур и массовые политические движения, которым трудно противостоять со ссылками на совесть и честь, раз эти движения масс, наоборот, присваивают себе высокие слова, понимал, что по-настоящему критическую позицию может занять только аналитик в работе с отдельными пациентами.

Фрейд многократно предупреждал, с самых первых лекций, что психоанализ может не принести успеха, что искушенный в психоанализе пациент – плохой пациент и что доказать преимущество психоанализа перед другими способами психотерапии и клинической практики трудно. Можно только опровергнуть тех, кто отрицает психоанализ, указав, что само это отрицание представляет собой отказ от работы над собой, а не согласие с каким-то альтернативным методом. Поэтому преимущество психоанализа состоит только в том, что он соединяет в себе самые критические способы работы над собой, требует подлинной дисциплины и честности и от аналитика, и от пациента.

В первых лекциях Фрейд показывает, как психоанализ позволяет увидеть те механизмы психической жизни, которые не могут стать предметом эксперимента или установления какой-то общей закономерности, которые свидетельствуют об индивидуальном развитии психики клиента. Он исходит из философского детерминизма, всеобщей предопределенности событий, представления о том, что все человеческие жесты и реакции чем-то обусловлены, поэтому ничего нельзя считать случайностью. Сновидения, оговорки или странные желания следует признать признаками действия каких-то более решающих для развития психики механизмов.

Свою работу он сопоставляет с работой не столько врача, который по отдельным приметам угадывает общее развитие болезни, сколько следователя, который обращает внимание на скрытые, неочевидные улики, – тем самым Фрейд подчеркивает, что психоанализ – это не просто индивидуальная терапия, но социально значимый проект, необходимый для исправления современных людей, живущих в обществе. Далее Фрейд уже будет критиковать привычные нам термины, такие как «желание», показывая, что они являются не предметом ценностного отношения, но результатом действия механизмов, которые никогда не контролируются нами. Наш контроль надстраивается над начальным действием бессознательного и приводит к конфликтам внутри психической жизни, но не к их разрешению, которое может дать только метод психоанализа.

Фрейд говорит, что психоанализ занимается индивидуальным, но это не противоречит его социальной значимости. Например, каждый случай сублимации, направления человеком сексуального влечения на более высокие цели создания цивилизации, уникален, и невозможно научными методами однозначно доказать, что случай Моисея или Леонардо да Винчи типичен или уникален. Но известно, что провал такой сублимации, направление сексуальных влечений на разрушительные цели, как раз часто происходит в истории человечества и в истории семей и индивидуальной жизни; и в этом смысле психоанализ дает ключ к мировой истории. Психоанализ в чем-то оказывается близок психиатрии: психиатр тоже не может объяснить все явления, с которыми он сталкивается, – но если психиатр сразу требует оперативного вмешательства для подавления расстройства, то психоаналитик ведет диалог с пациентом, готов заниматься этим многие годы, хотя может и не добиться нужного результата из-за поведения пациента или несовершенства имеющихся методов интерпретации его слов и воспоминаний, поскольку методы требуется постоянно критически совершенствовать.