Цитаты из книг автора «Александр Лапин»

Секс – дело взаимное. Марина, видимо, решила, что «надо дать». Но при этом вся ее готовность на этом и закончилась. Потому что его бурные попытки «разогреть» девушку ничего не дали. Она была холодна, как лед. Или мрамор. В общем, с первого раза все не заладилось. Она, прикрыв глаза, лежала и как бы милостиво пыталась «осчастливить его». А он пыхтел вокруг нее, с каждой секундой чувствуя, как угасает желание. Ну а когда пришла пора «слиться в едином порыве», она протянула ему зажатый в ладони презерватив. Чем окончательно испортила все дело. Каждый мужчина знает, что это чудное изобретение так снижает чувствительность «орудия», что существует даже поговорка: заниматься любовью в презервативе – все равно что целоваться в противогазе. «Что, она боится заразиться от меня, что ли? Лучше бы я взял с собой какую-нибудь девушку из эскорта!» – подумал он. И от этих мыслей дела пошли еще хуже. Окончательное фиаско он не потерпел. Все-таки есть еще порох в пороховницах. Не иссякла еще мужская сила. Но результат «страстной ночи любви» был разочаровывающий… Уже устроившись рядом с нею на кровати, отдыхая телом и душой, он сообразил: «Похоже, встретились два эгоиста. И каждый занят собой. Черт меня дернул пуститься на эксперимент с этой Артемидой. Ведь она точно не Венера – богиня любви, а Артемида – охотница. В данном случае – за мужскими головами. Ну, будем знать теперь, после этой “медицинской процедуры”, что приятель мой, похоже, брехло!» И пока они переживали свои удачи и неудачи, огромный, как айсберг, черно-белый лайнер готовился к выходу в Финский залив. Почувствовав дрожь корпуса, Мировой вышел на балкон своей каюты. И принялся наблюдать за тем, что происходит в порту. А там – работяги в оранжевых касках и жилетах отдают швартовы – освобождают гиганта от пут, которыми он причален к бетонной стенке. А там бурлит, шипит водная гладь от работающих в унисон переднего и заднего винтов. Путешествие началось. Впереди был Таллин. А потом Стокгольм. И все дальше, дальше, дальше… «Кажется, здесь ситуация такая, как рассказывала мне ее бывшая подруга Анна, – думал Олег, склонившись за перила, – когда женщине проще дать, чем объяснять, почему не хочешь давать…»

Писатель пишет, пока у него что-то есть за душой. Когда больше нечего сказать – переходит к чему-то другому. Так, Шолохов, написав «Тихий Дон» и «Поднятую целину», застопорился. Или Толстой, сказав в своих великих романах обо всем, что было ему важно, бросил это дело и занялся образованием крестьян. Начал сочинять детские рассказы. Некоторые говорят: «Вот если бы Пушкин не умер, сколько бы еще написал». А мы не знаем. После всего сделанного много ли у него осталось в загашнике? Или у Лермонтова, который в 26 лет уже был классиком. Грибоедов вообще написал только великое «Горе от ума». А Ершов – знаменитого «Конька-горбунка» и трудился потом скромным директором гимназии. Если запасы закончились – один идет за новыми, а другой берет бутылочку и квасит. Третий – подается в общественную деятельность. Но больше всего меня умиляют еще молодые писатели, которые стремятся в депутаты: что они там почерпнут?

Ему нетрудно говорить с этим народом. Потому, что он сам вышел из него. И прежде чем начал проповедовать, добывал хлеб свой ремеслом плотника. Вот и сегодня они собрались на берегу моря. И ждут его слов о вечном. Иисус вошел в лодку и сел. А вся толпа осталась на берегу. Он еще раз оглядел их серые лица. Понял, сколько они могут понять. И промолвил: – Вот вышел сеятель сеять. И когда он сеял, иное упало при дороге. И полетели птицы и поклевали то. Иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. А когда взошло солнце, увяло и, как не имело корней, засохло. Иное упало в тернии, и выросли тернии и заглушили его. Иное упало на добрую землю и принесло плоды; одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать… Он посмотрел на их недоумевающие лица, вздохнул и добавил: – Кто имеет уши слышать, да слышит! Вечером, когда собрались апостолы, он объяснил им за трапезой то, что хотел сказать: – Сеятель – это я сам. Зерна – слово Божие. Почва – народ. Разный. Посеянное и унесенное птицами – утерянное сразу. Упавшее на камни – принятое, но не проросшее глубоко в сердце. Тернии – житейская суета и страсти, что заглушают слово. И только упавшее в чистые и добрые сердца приносит плоды. Как говорится – много званых, да мало избранных.

I Ему нетрудно говорить с этим народом. Потому, что он сам вышел из него. И прежде чем начал проповедовать, добывал хлеб свой ремеслом плотника. Вот и сегодня они собрались на берегу моря. И ждут его слов о вечном. Иисус вошел в лодку и сел. А вся толпа осталась на берегу. Он еще раз оглядел их серые лица. Понял, сколько они могут понять. И промолвил: – Вот вышел сеятель сеять. И когда он сеял, иное упало при дороге. И полетели птицы и поклевали то. Иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. А когда взошло солнце, увяло и, как не имело корней, засохло. Иное упало в тернии, и выросли тернии и заглушили его. Иное упало на добрую землю и принесло плоды; одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать… Он посмотрел на их недоумевающие лица, вздохнул и добавил: – Кто имеет уши слышать, да слышит! Вечером, когда собрались апостолы, он объяснил им за трапезой то, что хотел сказать: – Сеятель – это я сам. Зерна – слово Божие. Почва – народ. Разный. Посеянное и унесенное птицами – утерянное сразу. Упавшее на камни – принятое, но не проросшее глубоко в сердце. Тернии – житейская суета и страсти, что заглушают слово. И только упавшее в чистые и добрые сердца приносит плоды. Как говорится – много званых, да мало избранных.

Напротив него восседает огромная улыбчивая женщина с настоящими русскими формами – мадам Булкина. Она занимается планированием пиар-акций, созданием сетевых графиков.