© Александр Кормашов, 2025

ISBN 978-5-4474-3848-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Прошли обещанные пол- и ещё, наверное, часа четыре, прежде чем гладкая железная дверь, без всяких признаков ручки и даже дверных петель, плавно отклеилась от стены.

– Прошу вас. Сюда, Константин Сергеевич. Проходите. Присаживайтесь. На стул. Извините, что заставили ждать. Кофе? Ну, тогда чай. Не холодно? В вашей комнате, я имею в виду. Зима-то в этом году не подарок. Ну да ладно. Сразу к вашему… к нашему делу. Это не допрос. Вы превратно истолкуете мою роль, если решите, что в этой папке лежит какое-то дело. Есть, конечно, вопросы. Видите, я достаю, открываю… Альманах «Строфы», страница тридцать восемь. Одно большое стихотворение. Или поэма? Ладно. Как вы заметили, что я не веду протокола, хотя не буду скрывать, что беседа пишется. Итак, журнал «Строфы», №1, январский, за 1994, и в нём мы находим это стихотворение. Или поэму? Ладно. Итак, продолжим. А продолжим мы тем, что… Взгляните.

Из пакета плотной черной бумаги выскользнуло полдюжины фотографий, в разных ракурсах, разных увеличений. Она, она и она. Есть вид сверху. Её лицо – крупно.

Я сглотнул наждачную сухоту в горле.

Комната была полным повтором той, через стенку, смежной, в которую меня затолкнули четыре часа назад. Тот же дээспэшный шкаф (сам его вид подразумевал ДСП – для служебного пользования), те же казённого вида обои и те же невероятные жалюзи. Такие, наверное, монтируются на полицейских бронемашинах – выдержат любой камень. Здесь же они прикрывали окно изнутри. Крепкие стальные пластины поворачивались на втулках, вмонтированных прямо в бетон. За окном – заснеженный подмосковный лес. Вероятно, где-то к северу от Москвы. Машина, на которой меня везли, сворачивала в лес с Ярославки.

– Так вы её знаете?

Эта комната отличалась лишь тем, что кровати в ней не было, а вместо типового гостиничного стола стоял мощный канцелярский, двухтумбовый, да в угол приткнулся журнальный столик с двумя низкими креслами по бокам. В целом же, как ни гляди, тут у них получался вполне приличный двухкомнатный номер, состоящий из пары комнат-близняшек, причем первая – проходная.

Больше взгляд ни на чем не задерживался. Разве что на компьютере. Ноутбук. Их ещё называют «лэптоп». В смысле, работай хоть на коленке. Ляпай хоть на коленке. И ещё на столе стоял телефон и лежала папка, раскрытая канцелярская папка. С тесёмками. И с журналом внутри. Больше на столе ничего не было. Кроме полдюжины её фотографий. И на всех она неживая.

– Вы знаете эту девушку?

Болела изнанка нижней губы.

– Ну хорошо. Тогда познакомимся поближе, – сказал человек. – Вы у нас будете… Константин Сергеевич Смирнов? Так?

Я кивнул: буду.

– А меня зовите просто Клавдий Борисович.

– Клавдий… – я прокашлялся.

– Борисович, – повторил он.

– Клавдий Борисович… – повторил я, а поскольку интонация у меня получилась оборванная и от этого вопросительная, он повторил, словно проштамповал:

– Клавдий Борисович.

Пауза. Мне казалось, он еле сдерживался, чтобы не съехидничать: «Вам ещё и фамилию? А какую?»

В нём было что-то от старого хитрого ученого барсука. В очках. Жидкие, зачёсанные назад волосы, две обширные, слоновой кости залысины. Глаза широко расставленные, но и сильно уменьшенные очками с хорошими диоптриями. Большой, хрящеватый и при этом немного курносый нос – трамплинчиком. Напрочь срезанный подбородок. Очень странный рот. Только что кончики губ угрюмо свисали вниз, как тут же резко подкидывались вверх, подпирая рыхлые, изрядно подсушенные щёки курильщика. Это у него, вероятно, означало улыбку. Скобка вверх – скобка вниз – скобка вверх. Рехнуться можно.

– Клавдий…

– Борисович, – терпеливо подсказал он.

– А она? Она у вас?

Клавдий Борисович сделал ртом «скобку вверх».

– У нас.

– А можно?..

– Можно. Можно всё начать по порядку и как можно побыстрей всё закончить. У нас не так много времени, Константин Сергеевич. – Клавдий поднял крышку компьютера, нажал, внутри что-то пикнуло и захрюкало. – Я тут уже немного поработал. Настучал ваши свидетельские… простите, набрал ваш труд на компьютере и разбил текст на блоки. Возьмите журнал. Возьмите, возьмите. Откройте семнадцатую страницу. Открыли? Хорошо. А на экране вы видите мой вопрос.

Он развернул компьютер, и я увидел экран. Там было набрано:

 
Она являлась…………
 

Это было начало стихотворения.

***

– Ну, ни пуха ни пера!

Деликатность Долина я оценил. Он мог сказать и ехиднее: «Ни дна тебе, ни покрышки». Было бы ближе к истине. Дна-то этот жигуль, собственно, не имел. Так, нечто прогнившее. Да и покрышки, лысые совершенно, смахивали на дутики очень нереактивного самолета.

– Счастливо тебе, – буркнул я, хорошо понимая, по какую сторону нашей сделки легло больше счастья. Долинский сосед получил какие-никакие, но деньги, а я взамен получал машину, хоть с виду ещё приличную, но годную лишь на то, чтобы дальше и дальше, через мартены и мартены, вращаться в замкнутом круге железной своей сансары. Впрочем, если Долин решил кого-нибудь осчастливить, спорить с ним бесполезно.

Первая скорость сразу не включилась. Потом включилась и тут же вылетела. В зеркало заднего вида я видел, как приближаются Долин и его сосед.

– Э-э… это… забыл сказать, – сосед нагнулся к окну, дыша мне в лицо самогонкой, которой они вместе со Долиным обмывали мою покупку. – С первой того… бывали проблемы. Но ты не жалей сцепления, недавно менял, давай, трогайся со второй. А мы тебя подтолкнём. Давай, Саньк.

Они уперлись в багажник и протолкали меня через половину деревни. Машина дёргалась и скакала.

– Санторин! – кричал я назад. – Чтоб разорвало тебя, Санторин! Чтоб следующей твоей картиной был «Взрыв Санторина»!

На миг я подумал, что, если бы Долина разорвало перед холстом, это был бы великий авангардизм, хотя и не совсем в манере его письма.

С художником Александром Долиным у нас были сложные отношения. Многие из наших знакомых подозревали между нами легкую неприязнь, только ошибались. Временами неприязнь была сильной. Вот и сейчас, набирая скорость, я был стопроцентно уверен, что Долин не просто так открывает рот. Благословляет, наверное, на дорожку, но только не теми словами, которые мне хотелось услышать, типа: «Ни гвоздя тебе, Костя-друг, ни жезла».

Я выехал из деревни, где Саня Долин свой строил дом, ещё засветло. И ещё посуху. Далеко за полночь под нудным осенним дождем катил уже по Москве, стараясь держаться зелёной волны светофоров, но если не получалось, всегда находилась какая-нибудь иномарка, что пролетала под красный свет впереди меня. После каждой остановки на светофоре в душе появлялось чувство, что я не скорость включаю, а вконец измождённой и вконец уработавшейся на пахоте кляче вновь и вновь сую в зубы железные удила. И в запахе горящего сцепления мне чудился запах предсмертного конского пота.

Гаишный жезл возник ниоткуда.

Я полез в карман за правами, они у меня ещё книжечкой, советские, куда удобно вкладывать деньги, но тут рядом с гаишником возникла большая фигура. Это была действительно большая внушительная фигура – большого серьёзного человека. И он зачем-то попридержал гаишника:

– Спасибо, лейтенант. Я сам.

То, что этот человек сделал, плохо укладывалось в голове. Он взял книжечку моих прав, пустую ещё книжечку, и… вложил в них сто долларов. Прямо вот так взял и вложил.

– Отвезите девушку, куда скажет, – затем сказал он и, обойдя машину спереди, по-хозяйски распахнул пассажирскую дверцу. В машину села девушка, дверца захлопнулась.

Вот так. Вот и всё. Человек с гаишником отошли. Метрах в пяти по ходу движения, в начале боковой улочки стояла машина ГАИ и ещё две столкнувшиеся машины. Одна из них – мерседес того типа, который все почему-то называли «посольским», такой он был тоже большой и солидный.

Не знаю, то ли в силу ста долларов, то ли в силу присутствия девушки или из-за чего-то ещё, но в моём жигуле тотчас же включилась первая скорость, и мне удалось красиво тронуться с места. Увы, это было в последний раз. Во все последующие разы, остановившись на светофоре, я просто пытался отвлечь внимание пассажирки.

– Вам куда?

– Большая Грузинская.

– Большая Грузинская?

– Да.

– Она большая.

– Я знаю.

– Вы там живёте?

– Да.

– Прекрасно. Я тоже. В доме со сберкассой, над зоопарком. Дом-сундук. А вы где?

– Я… ну там рядом. Неважно. Я покажу.

Сидела она очень прямо, даже слишком для своей сутуловатой фигуры, и всё время как будто подавалась телом вперёд. Я подумал, что это, наверное, из-за капюшона плаща.

А мне уже было весело. К тому же я был не настолько воспитанный человек, чтобы тут же не рассмотреть её всю – от тугих, обтянутых лайкрой коленок до шляпы, большой чёрной стильной шляпы, если и женской, то сильно смахивающей на мужскую. Та затеняла её узкий безбровый лоб и глубоко посаженные глаза. Лишь позднее я понял, что и лоб, и глаза нормальные. Просто брови росли по самой кромке глазниц, а от глаз просто возникало ощущение, будто они затянуты плёнкой, тонкой прозрачной пленкой, сродни третьему веку птицы…

Плёнка слетела на пустом ночном перекрестке возле метро «Краснопресненская».

– Куда вы поворачиваете? Большая Грузинская там, нам надо к зоопарку, – показала она налево, когда я повернул направо.

– Там нет левого поворота. А разворот здесь.

– А вы не дальтоник? Вы проехали на красный!

– На жёлтый.

– На красный! Вы!.. – глаза её полоскали по мне сверху вниз и слева направо. – Вы пьяны?!

– Ну нет. Разве что у моего зелёного змия лицо Бенджамина Франклина. Я вас почти привёз.

– Куда вы меня завозите? Мне не сюда! Вернитесь на дорогу, – зыркала она из-под шляпы глазами психованной кинозвезды, пока я заруливал под арку, чтобы въехать к себе во двор.

– Успокойтесь, почти сюда, – успокаивал я её. – Вот мой дом. На сегодня с извозом закончено. Дальше я провожу вас пешком.

Заглушив мотор, я попробовал вытащить ключ зажигания, но тот, зараза, как потом оказалось, он выходил из замка лишь с энной по счёту попытки. Сказать ему всё, что я о нём думал, у меня не было времени, я говорил с девушкой:

– Да вы не волнуйтесь. Хотите, я завтра вас покатаю?

Разумеется, она не дослушала. Она уже убегала.

– Завтра в это же время, – крикнул я вслед. – Ровно в двадцать девять часов девяносто восемь минут по большому грузинскому времени, жду вас на этом месте!

В тот момент я не думал за ней бежать. Я был рад, что эпопея с машиной, хотя бы на время, закончилась, а новая эра ещё не наступила. Когда же, так и не вызволив ключ из замка, я поспешил за её небольшой сутулой фигуркой… да, сутулостью-то меня и резануло, хотя я хорошо понимал, что может сделать с женщиной плащ, если он с таким капюшоном… я ещё не мог знать, что нам предстояло вместе провести ночь и затем полгода.

– Значит, вы мне не верите? – догнал я её на улице, когда она убегала по пустынному тротуару. – Вот вам мои часы. Взгляните сами, сейчас ровно двадцать девять часов девяносто восемь минут. Да стойте же вы, куда вы бежите? Посмотрите хотя бы.

– Отстаньте от меня!

– Я не вру!

Я совал ей под нос часы, она отбивалась рукой и, видимо, злилась. Что ж, от этого белорусского «камертона» я и сам что ни день заряжался злостью: у его электроники наблюдалась стойкая водобоязнь. Стоило даже просто сполоснуть руки, не отстегнув заранее ремешок, как циферблат поначалу гас, а потом начинал мигать самым диким набором цифр, чередуемых, как правило, двумя буквами: «Е» и «Г». Но всё же один характерный момент я заметил: когда наконец на табло устанавливалось стабильное 29:98, это значило, что завтра с утра можно смело ставить точное время и часы опять пойдут как часы. Главное, забыть о гигиене и не попадать под дождь, как сегодня.

– Дайте же мне пройти! – протестовала она, натыкаясь на часы. – Вы с ума сошли! Нет, не надо меня провожать!

– Упаси меня бог провожать вас в такую погоду. Да ещё ночью, – пытался я поддержать беседу.

– Слушайте, вы! – она снова полоснула глазами. Интуитивно я почувствовал, что сейчас она скажет то, после чего уже всё, но спасло проезжающее такси.

– Шеф! Отвези девушку, куда скажет!