Пролог. Какое-то время назад

Ливневый дождь окончился совсем недавно. Солнце, вышедшее из-за туч всего полчаса назад, уже изрядно прогрело землю, и лужи от дождя мелели прямо на глазах. Старенький, латаный-перелатанный пикап из славного японского племени «Тойот» ехал по красной дороге, дребезжа и громыхая всеми своими частями. Казалось, что он вот-вот остановится без сил и не проползет дальше и метра. Но нет, он упрямо двигался вперед навстречу блокпосту, который занимало подразделение иностранного легиона. Вышедший вперед солдат в камуфляже, с нарочитой небрежностью державшийся за висящий на груди автомат, поднял вверх левую руку и затем показал налево, призывая пикапу остановиться на обочине. Машина свернула на небольшой промежуток между дорогой и сплошной стеной джунглей, и двигатель, рыкнув напоследок, умолк. Через переднее стекло на солдата смотрели одинаково испуганные глаза немолодой негритянки и ее разновозрастных детей. Водитель выбрался из кабины и с документами в обеих руках пошел к проверяющему. Он держался заискивающе и подобострастно, как и большинство жителей этой страны по отношению к военным. Улыбка его, открывающая белые зубы, казалось, приросла к лицу, а темные глаза смотрели печально и чуть отрешенно, словно их владелец уже давно не верил в благополучный для себя исход. Солдат, изучив документы, сделал знак ждать и повернулся к капралу, сидящему на мешке с песком, рядом с пулеметом.

– Семья. Двое взрослых, восемь детей. Возраст – от четырех до десяти лет. Едут на север, к родственникам.

– Что везут? – меланхолично спросил капрал.

Солдат пожал плечами:

– Ничего! Говорят, что это все их имущество, – он показал рукой на кузов. – Всякий хлам и дырявые мешки.

– Возьми Новака и проверь машину.

Солдат козырнул, позвал:

– Франц, иди сюда.

Оба солдата вместе с водителем пошли к машине.

Начальник блокпоста Станислав Сухов выбрался из штабной палатки и поглядел по сторонам, задержав взгляд на семействе, выходящем из старенького автомобиля. Мать выглядела изможденной, а дети голодными.

– Рутина, лейтенант, – сказал адъютант-шеф Любавский, по-своему истолковав взгляд Стаса, брошенный на пикап. – Нас используют как средство препятствия контрабанде, только и всего. Здесь тихо.

Любавский был заместителем Сухова.

– Пока мы тут находимся, – не согласился Стас. – Как только нас перебросят в другое место, здесь тут же начнутся бои.

– Не стану спорить, командир.

Для сорокалетнего унтер-офицера Яна Любавского это была четвертая африканская страна, где он восстанавливал порядок и справедливость, естественно, с точки зрения правительства Франции. Стас, хотя и носил офицерское звание, служил в легионе в полтора раза меньше по времени и был почти на десяток лет моложе своего зама.

– Господин капрал! – резкий выкрик солдата, заставил взяться за оружие, и дуло пулемета грозно уставилось на застывшую в ужасе семью.

– Посмотрите, что я нашел, – легионер вышел из-за пикапа.

Капрал бегом бросился к нему.

– Пойдем тоже посмотрим, – сказал Стас.

– Есть! – бодро отозвался Ян.

Командиры блокпоста менялись чаше, чем гарнизон, и лейтенант в ближайшие дни завершал свое дежурство. Оттого и не хотел каких-то проблем под его окончание.

Прямо на земле позади пикапа лежали два автомата Калашникова, найденных в машине. Второй легионер распрямился в кузове и бросил на траву еще два сменных магазина. Вид у оружия был совсем не боевой, точно с помойки.

Стволы ржавые и разбитые приклады.

– На что они надеялись? – буркнул сам себе Ян. – Всегда одно и тоже. Неугомонные, право-слово.

– Господин офицер! – быстро заговорил отец семейства, молитвенно сложив руки на груди.

– Моя семья ничего не знала. Это я спрятал оружие. Прошу вас, отпустите их.

– Зачем ты это сделал? – спросил Сухов, подбросив суровости в голос.

– У меня не было выбора, поверьте! – мужчина чуть не плакал. – Не было выбора!

Повторяясь и ежеминутно призывая Аллаха в свидетели, он путано рассказал, что, когда собрался уезжать, к нему пришли из леса и потребовали взять попутный груз. Иначе его не выпустили бы. Он дал согласие, и ему принесли оружие.

– Ты плохо его спрятал, друг, – сказал ему Любавский. – Разве тебя не предупреждали о блокпостах?

Мужчина вздохнул:

– Я не знал, что будут стоять легионеры. Армейцы не проверяют машины.

– Кому ты должен был отдать оружие?

Мужчина замялся, ему очень не хотелось отвечать на этот вопрос.

– За ним придут, когда мы приедем в город.

– Что будем делать, лейтенант? Согласно распоряжению командования, мы обязаны передать отца в комендатуру, семье же придется добираться на своих-двоих. Хотя, с другой стороны, отсюда до ближайшей деревни не так уж и далеко, – сказал Ян.

Сухов не ответил. Он сосредоточенно смотрел на сбившихся в кучу детей и двух взрослых.

– Что-то не так, – сказал он после минутного молчания. – Странная ситуация, не находишь?

Любавский недоуменно посмотрел на пикап.

– Хотите сказать, что мы слишком легко нашли груз?

– Именно. Те, кто дал им автоматы, не такие дураки, чтобы надеяться так просто проскочить. Я в это не верю.

– Полагаете, что у них есть еще что-то запрещенное?

– Полагаю, – серьезно ответил Стас. – Думаю, стоит еще раз проверить пикап и обыскать их самих. И как можно тщательнее. То, что спрятано должно быть дороже автоматов. Только так.

– А пожалуй, вы правы, лейтенант! Армейские части не досматривают машины только тогда, когда им дают взятку. А какую взятку могут предложить им эти бедняки? Не сходится. – Он повернулся к легионерам и повысил голос. – Ей, парни! Не расслабляемся. Вы, двое, еще раз прошерстите пикап сверху донизу. Ничего не пропускать. Капрал, попроси Берту осмотреть женщину и детей. Вперед!

Капрал козырнул и побежал к стоящей поодаль палатке с красным крестом.

Черноволосая и синеглазая девушка в ладно сидящем на ней камуфляжном комбинезоне с нашивками сержанта медслужбы, придерживая рукой медицинскую сумку, вышла из палатки и направилась к детям. Любавский с удовольствием проводил ее взглядом. Берта была военнослужащей французской армии, исполнявшей в их части обязанности военного фельдшера. Служить в легионе женщинам запрещалось.

Тем временем мужчина с явной тревогой наблюдал за действиями солдат. А лейтенант в свою очередь наблюдал за ним, все больше уверяясь в том, что дело нечисто. Африканец порывался что-то сказать, но сдерживался. Что такого он и его семья могли скрывать? Самой дорогой контрабандой считались алмазы. Их пытались переправлять многие бандитские группировки. Прятали камни на теле в самых неожиданных местах, таких как анус, пищевод, и даже в ранах, обертывая бинтами. Но перевозчики были людьми проверенными, ведь им доверялось, порой, целое состояние. Могли ли алмазы отдать простому неграмотному работяге? Вряд ли. Или он далеко не прост? Но чтобы так достоверно играть отчаяние, нужно быть хорошим актером. И он им, как оказалось, был. Глава семьи прыгнул вперед, едва раздался голос Берты:

– Господин лейтенант! Идите сюда! Кажется, эти дети…

Африканка не дала ей договорить, набросилась, схватив за волосы. Она что-то закричала на местном диалекте, и дети бросились в рассыпную. Берте удалось вырваться, локтем она ударила женщину в грудь, а затем подсечкой опрокинула на землю. Тут только растерявшийся капрал пришел на помощь, удерживая яростно бьющуюся на земле африканку.

Ее муж, под наставленными на него стволами, застыл на месте. Его лицо исказилось. Он затравленно оглянулся и встретил взгляд офицера.

Вечером, за ужином Берта Меер, француженка, не смотря на фамилию, не удержавшись, спросила у Стаса, чуть прижимаясь к нему бедром, благо за столом они сидели рядом:

– Господин лейтенант, скажите, почему вы не поверили этим людям. Ребята говорят, что поначалу семья выглядела очень убедительной. Вы – настоящий детектив, если усмотрели фальшь в их игре.

Она кокетливо улыбнулась симпатяге командиру.

Стас оглядел своих подчиненных, заметив на их лицах неподдельный интерес.

– Ладно, скажу, – ответил он. – Но тут нет никаких тайн. Просто, когда мы обнаружили оружие, я совершенно случайно бросил взгляд в их сторону и мне показалось, что дети держались как-то странно, точно они боялись не нас, а своих родителей. А ведь им лично ничего не грозило. Я и подумал, что проверку следует продолжить.

– Воровство детей в этой стране – дело обычное, – заметил Любарский, ревниво покосившись на телодвижения военного фельдшера. – А мне интересно, как ты догадалась, красавица?

Девушка улыбнулась уголками губ. Она давно знала о молчаливом томлении бедного поляка и временами заставляла себя ревновать.

– У одного мальчика была ссадина. Я решила обработать ее перекисью и смазать йодом. Протертое спиртом место оказалось гораздо светлее. Так ведь не бывает, чтобы у двух темных родителей были светлые дети. Правда?

– Ну, иногда бывает, – сказал кто-то, сразу вызвав смешки легионеров. Берта отмахнулась от них рукой.

– Кстати, шеф, – обратилась она к Любарскому, – вы ведь все знаете об этой стране. Что теперь будет с детьми?

– Пока поместят в местный приют и станут выяснять откуда они, остались ли родители, – оживился он. – Если нет, повезут дальше, в столицу. А там устроят в детский дом. Но я думаю, что родители у всех имеются и достаточно богатые, чтобы внести выкуп. Иначе овчинка не стоит выделки.

Последнюю фразу он произнес по-польски. И никто, кроме командира, ее не понял. У Стаса была отличная память и явные способности к языкам. Поэтому он легко запоминал слова и целые выражения на разных языках. Польский числился у него одним из любимых. Он быстро посмотрел на старшину и сразу же отвел взгляд. То, что тот неровно дышал к сержанту Меер, не догадывался только ленивый. Из чувства товарищества, лейтенант мягко отодвинулся от Берты и сказал, завершая разговор:

– Так или иначе, вы можете записать на свой счет одно доброе дело. Для нашей профессии добрые дела не обязательны, зато поднимают репутацию в собственных глазах. А то, что вы обошлись без стрельбы и трупов, возводят ваши заслуги в квадрат.

Все заулыбались.

– Парни, сколько походов в церковь мы сможем пропустить? – снова выкрикнул шутник под общий смех.