– Я мертва? – спросила она пытаясь увидеть хотя бы одну не чёткую линию в полной темноте.

– Нет родная, конечно же нет. Я бы не пережил такой утраты. – ответил грубый, но ласковый голос.

– Почему тогда я не ощущаю своего тела?

– Ты понимаешь меня?

– Да.

– О отцы! Как давно я хотел быть услышанным.

– Кто ты? – голос девушки дрогнул.

– Я Аран, так меня назвали родители. А кто я? Увы я не могу ответить на этот вопрос, я не знаю кто я для вас, и не знаю кто вы для меня.

– Я сплю?

– Ты потеряла сознание, слишком много усилий.

– Значит, ты в моей голове? Ты демон?

– Я не знаю значения этого слова, вернее я знаю, но не понимаю его. Если тебе так будет удобно, можешь меня так называть.

– Мне неуютно, – голос её дрожал всё сильней, проявляя ноты истерики. – Я хочу проснуться.

– Конечно, конечно, всё что скажешь, если захочешь поговорить, позови меня, я постараюсь прийти.

– Я хочу проснуться!

– Аран, моё имя Аран.

Она открыла глаза. Красивая высокая, с длинными стройными ногами, изящной фигурой и миловидным, овальным лицом. Каштановые волосы крупными, слегка извивающимися локонами спадали на плечи. Поднявшись с пола, девушка поправила когда-то ярко синее, ныне выцветшее лёгкое платье, и опираясь о стол, потёрла лоб.

– Жуть какая… Так, хорошо. Что дальше? – разговаривала она с собой собираясь с мыслями и огляделась по сторонам.

Вокруг был бардак, всюду валялись глиняные горшки, бутылки, на столе, на страницах открытой книги, плесневел хлеб. Всё было на своих местах, и удовлетворённая этим фактом девушка вышла из сарая.

– Василина! – послышался голос матери из окна. – Отнеси отцу воды, жарко очень.

– Хорошо мам.

Девушка, окончательно придя в себя, направилась к колодцу. Пройдя между большим домом из сруба и коровником, прихватив кувшин у порога, она вышла со двора и босые ноги понесли её к небольшому садку, насчитывающему десяток фруктовых деревьев, находившемуся неподалёку.

Не прошло и часа как она добралась до склона, увидев внизу отца, который вилами переворачивал стога сена, чтоб те лучше просохли. Сделав глоток из кувшина, она поморщилась.

– Тёплая уже. А если…

Прищурив глаза, обхватив сосуд ладонями, она глубоко вдохнула и замерла.

– Ну! – произнесла она сердито. – Давай. Остывай! Ну!

Девушка сердито потрясла кувшин и стенки его запотели.

– Получилось… Получилось! – обрадовалась она и рванула со склона к отцу, радуясь словно дитя.

– Василина, девочка моя. – довольно произнёс отец. – Ты тут зачем?

– Я тебе воды принесла. Ужарился совсем поди?

– Спасибо дочка. – он принял кувшин и сделав крупный глоток дёрнулся от пронизывающей зубы боли. – Она ледяная. Ты где её такую взяла?

– Пап, ну, где воду берут, в колодце.

– Но… Она же ледяная, как ты?

– Кувшин, наверное, не знаю пап.

Он пристально смотрел на дочь, на её сияющее красивое лицо и улыбка расплылась на его лице.

– Что? – смущённо спросила она, отведя взгляд в сторону.

– Какая же ты у меня красивая. Не за горами тот день, когда женихи толпами повалят.

– Па. – недовольно ответила она.

– Тяжело тебе будет выбрать, ох тяжело. Уверен, что и с Валиора один два молодца да появятся.

– Ты опять за своё? Не начинай, фу!

– Вот посмотришь моя хорошая, вот посмотришь. – он обнял дочь и погладил её роскошные волосы.

Когда солнце подползало к горизонту, Василина лежала под старой яблоней и смотрела в верх, на сочные, дозревшие плоды.

– Ты? Или ты? А может быть… Вот ты мне больше всего нравишься. – она посмотрела на небольшое яблоко на самой верхушке и сделала лёгкое движение пальцем. Ветка дрогнула, плод устремился вниз, и, казалось бы, сейчас окропит землю своим соком, но, у самой земли, яблоко зависло в воздухе после чего мягко легло на землю и покатилось к девушке. Явно довольная таким исходом, Василина расхохоталась.

***

Ночь спрятала округу, плывущие облака пытались скрыть звёзды, лишая землю даже малой надежды на свет.

– Мам, пап! Я спать!

– Ты опять на сеновал? – крикнул отец. – Смотри я буду караулить! Не дай бог увижу я какого-нибудь смельчака. Выпорю, обоих!

– Па! – брезгливо ответила она.

– Днём пусть приходят, смельчаки. – повторился он, зная прекрасно что никто конечно же к ней не ходит. Зная, что он воспитал целомудренную дочь.

Девушка, умывшись с ведра, сполоснув ноги, подошла к сеновалу, затушила фонарь, зная, как сердится мать, когда к сену приближаются с огнём, и почти на ощупь добралась до раскинутого на сухой траве одеяла. Упав на мягкую постель, он долго смотрела в темноту наслаждаясь запахом свежего сена, размышляя о том, что с нею происходит, откуда эти силы, и кто этот демон.

– Аран. – чуть слышно позвала она и погрузилась в сон.

– Здравствуй моя родная. – прозвучал теперь уже знакомый голос.

– Странно, но мне кажется, что я давно тебя знаю.

– Я присматриваю за тобой, какое-то время.

– Я… значит мои чувства меня не обманывали. Мне часто казалось, что за мной следят, даже тогда, когда это было невозможно.

– Ты права, я следовал за тобой словно тень.

– Ты… Ты следишь за мной… Ты читаешь мои мысли?

– Нет, я наблюдаю за тобой, то с неба, то с земли, но я всегда боялся прикоснуться к тебе.

– Ты смотришь со стороны? – взволнованно спросила она. – То есть ты хочешь сказать, что наблюдал, даже тогда, когда я голая? Когда я купаюсь, переодеваюсь?

– Да. – спокойно, не выражая эмоций ответил голос.

– Ты… Ты… Так нельзя! Фу! Нельзя подсматривать!

– Почему?

– Потому что я голая, это… Это неправильно, никто не должен видеть меня обнажённой. – девушка вспомнила слова отца об армии женихов и ей стало дурно. – На меня будет смотреть муж, больше никому нельзя. – совсем поникшим голосом добавила она.

– Я не понимаю, я пытался, но не понимаю. Зачем вам нужна эта одежда?

– Ну, во-первых, чтоб не мёрзнуть! – съязвила Василина.

– А сейчас? Жарко ведь?

– Я же тебе объясняю, чтоб не видеть то, что положено видеть только одному.

– Значит… Если я видел тебя голой, теперь я твой муж?

– Нет! Фу! Что за глупости? Боги, да почему же здесь так темно?! – крикнула она и всё вокруг побелело. – Это ты сделал?

– Нет. Скорее ты. Я не совсем понимаю, зачем тебе муж?

– И я не понимаю… – тяжело вздохнула она. – Чтоб у меня были дети, я так, полагаю.

– Разве для этого нужно искать мужа? У нас всё гораздо проще. Когда я готов, когда силы мои велики, когда разум не угнетён, я ищу пару, сильную, разумную. Мы сливаемся с нею во едино и творим новую жизнь.

– Это дикость. Словно животные, как так можно?

– Не знаю, мы так устроены, мы сливаемся в одну сущность, после чего веками можем так жить, как одно существо, и лишь потом разделиться на троих. После чего никогда более не будем вместе.

– А кто же тогда воспитывает ваших детей?

– А зачем их воспитывать?

– Ну как же, ребёнок нуждается в уходе, в обучении, в любви.

– Тогда воспитывают все. Все вокруг воспитывают всех детей, передавая им свои знания. А любовь… Я чувствую, что это что-то важное, но я не улавливаю суть этого слова.

– Ты не знаешь, что такое любовь?

– Нет.

– Это грустно. Мне не хотелось бы жить в вашем мире.

– Я бы тоже не хотел… – грустно ответил тот.

– Тебе не нравится твои мир?

– Мне не нравится, во что он превратился.

– Мне так не уютно. Почему я себя не вижу? Это так странно…

В этот же момент руки её проявились, и она покрутила ладонями. Она стояла обнажённая в этой светлой пустоте, не имеющей ни, начала, ни конца. Невольно, сразу же, одна рука её легла на грудь, ладонь же второй руки упала между ног. Её мысли требовали появления хоть какой-либо одежды, но всё тщетно.

– Как ты делаешь это? – с явным интересом спросил голос.

– Я не знаю. Ты видишь меня?

– Да.

– Не смотри пожалуйста, мне стыдно.

– Я не могу, ты всё что здесь есть, и моё внимание приковано к тебе.

– Тьма. – произнесла Василина и свет исчез. – Расскажи о себе, о вашем мире. Я хочу знать, кто ты.

– Наш мир… Его тяжело описать. И подобрать слова будет сложно, если не невозможно.

– Попробуй. – настояла она.

– Первое что тебе нужно понять, мы не имеем тела, такого как у вас, как у животных или птиц. Мы как облака тепла или света, живущие в мире, где нет ни гор, ни лесов, ни морей. Теперь у нас четвёртая… эпоха, да, наверное, это самое подходящее слово. Что было в первую эпоху никто не помнит, во время второй не прекращались ссоры, убийства, а ненависть была единственной достойной внимания эмоцией. Сколько длилась вторая эпоха никто не знает, некогда было следить за временем, наверное. Потом пришёл век, когда наши отцы пришли к просвещению, когда было решено жить в гармонии, работать на благо угасающего мира и попытаться выжить. Так началась эпоха третья, которая длилась, к слову, семь тысяч триста девяносто два века. Теперь на смену созиданию пришёл другой порядок, порядок превосходства одних над другими.