Корректор Наталья Карелина

© Александр Fеликсов, 2023

ISBN 978-5-4474-2335-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

На форзаце «Изменника нашему времени»

Считать мои творения гениальными пока не доказано обратное, сомнения – следствием извинительной умственной ограниченности

 
С этим фактом не считаться,
Что такая книга есть…
Кто в ней сможет разобраться,
Тем хвала и вкупе честь;
Не для праздного досуга,
Лишь для избранного круга…
 
 
– Вид не сделать что не в «курсах»…
– Не объятное ж объять?
– Не корпят над нею в ВУЗах!
– Смог дерзить! Шаг следующий – дерзать…
 

Вместо посвящения

 
…и строки моего романа уж не являются во сне,
Знать, исчерпал запас вполне,
The end – дают понять с экрана.
Довольно Пушкина бесить —
Пора язык уж прикусить.
И вот теперь опять, приятель,
С тобой вновь скромный обыватель.
От слова, в общем смысле, «быт»,
Что канителен и свербит.
 
 
Отсох раздвоенный язык,
Что блеял рифмой, прозой – рык!
Из темноты сознания углов
Всё вылезали уши «штампов» —
Дистиллированное зло;
Не отшутиться, мол, это техника эстампа.
 
 
За мыслью денно волочиться в точном слове,
Не лучше ли у моря счастья ожидать за нахождение подковы?
Но тот, к кому адресовался – адресован.
Чем, извините, он окажется подкован?!
 
 
***
 
 
Заполнив бремя пустоты,
В которой, может, пребывал и ты?
Предмет достойнее меня —
Критичность взгляда сохраня,
Занятным радости добавить,
Что сочинил – и вот хочу представить!
 
 
Над делом классики залип —
Явить России новый архетип!
Его неведома природа,
Почти что хамским вызовом звучит
Заява этакого рода…
Лишь убедительность писаки,
Барну’ма, кстати, феномен:
«Как разгадал он нас!» —
Повсюду слышится рефрен,
А архетип – теорьи враки.
 
 
Oh! Modernismo! – славен тост,
Только с приложеньем post…
За mauvais ton – I am so sorry,
Но как без «личностей»
Прикажешь в споре?!
В рупор ажно закричись —
Пушкиноведов горда высь!
– Не вышел ликом! Отступись!
– Не так заносчив и остёр?
Я всё же в высшем смысле raisonneur (резонёр):
Нет иерархии в саду гениальности,
Каждый цветок из ростка уникальности,
Соло Сальери,
То Моцарт в ударе,
Всегда на премьере…
Место свободно в репертуаре…
 
 
—
Суесловье – ты, мол, умник —
Это гению не льстит,
А подставь Эолу струны,
Арфа, диво! – зазвучит.
 
 
Сам роман короче кратно —
Ни «Войны» в нём и ни «Мира», —
Согласитесь иль обратно, —
Ум в скитаньях встретил лиру;
Содержание не в прозе —
Рифма тут «ударной» дозой…
—
О нас пока ещё не знают —
Впотьмах, под спудом скорбен труд.
А может, книжку всё-таки откроют?
Со ртом открытым вдруг да и замрут?
Смотри, академическую мантию вручают…
 

Предисловие

Во всякой книге предисловие есть первая и вместе с тем последняя вещь; оно или служит объяснением цели сочинения, или оправданием и ответом на критику.

М. Ю. Лермонтов

В человеческом стаде так мало истинного чувства, что я был бы рад,  если б парламент принял закон, по которому, когда выходит книга, раскрыть её имеют право лишь люди здравомыслящие. Мало того, что писатель сочиняет свой труд, – он ещё должен отыскать тех, кто этот труд поймёт.

Л. Стерн

Сохраняет ли письменный документ времени стремление автора донести своё содержимое, находясь в анабиозе неизвестности? Только демонстрируя едва заметные признаки природы живой… Чтобы какой-то пытливый исследователь, смахнув археологической кисточкой домашнюю пыль, расшифровал послание хотя бы в доступной полноте прямодушного высказывания, ведь написанное то уже языком почти мёртвым теперь субкультуры до ныне главенствовавшей…

 
…роман в стихах, стихи в романе,
Так созидал Шекспир тому… задолго ране.
 
 
Взаимным отчужденьем отдаляясь,
С собой доселе препираясь,
Оне сошлись – стихи и проза,
Так ласка стала реверсом угрозы.
К гармонии то привело иль лютой стычке?
Но, верно, нанесёт ущерб привычке?
 

Даже ограниченная память в деструктивном процессе потери связи с лабильностью самой природы времени, не может не замечать культурной редукции языка как идентификатора народа с его, языка, а следовательно народа, последующим оплакиванием, не успевая присыпать песком останки.

 
(Язык – «охрана грамота» народа,
Так сокровенна суть его природы,
И, сохраняя, сам заговорён
От нападенья вражеских времён.
Хотя любые времена туженью споры,
И где бы как бы кто ни жил,
Отец Небесный всех приговорил
(Пред этим накормив просфорой);
да и нет барханов в виртуальном мире —
надежда только на регулируемость
забвения… ха-ха-ха…
 

F.

Пользуюсь правом последнего слова, чтобы оправдаться перед читательницами за пренебрежение любовной линией сюжета. Смягчением вины может служить существование нелепости символически любовных романов, таких как «Евгений Онегин», «Горе от ума», «Мастер и Маргарита», оба романа Ильфа и Петрова и много других (нет полной статистики), – если эрос в них и присутствует, то следом не чётким, номинально. В этой скудной сентиментом пустыне в сей миг откровения решаюсь цинично calembour (ить) неологичностью: о романе «безроманности», т. е. без романтического con brio – пламени чувственности. Почти за шаг до мизогинии – неприязни к женскому виду (ведь это, несомненно, самостоятельный вид?! Отрясите прах с ног ваших, выходя из града моего, утверждая обратное. Погрешите против горького опыта жизни всего человечества, наломавшего дров на гендерном поприще, приведшем в конце концов к имплементации того положения, что покончил с «долей женской» и воссиять дал виду во всей совершенства роскоши); безосновательно лишать вас ещё и короля марьяжа – это неоправданно дерзить, вообще, подрыв доверия к художественному слову; но предъявленный пишущий протагонист с изъяном, тоже стыд не умаленный и раскаянием…

Чтобы не прятаться за классиков… В моей личной жизни так сложилось, что подлинную полноту чувства испытал лишь к княжне Мэри, и закономерно, что к харите Аглае Епанчиной; романтические приключения в «Тёмных аллеях». Этому эскапизму способствовало то, что в семье ещё угадывалась дворянская аура, поддерживаемая артефактами и вербальным свидетельством проявления иной культуры, притягательной своей рефлексивной чужеродностью, – прадед был словесником и статским советником, что другому не помешало стать статским советником на поприще судебного следствия.

Срок рождения, будто выбранный, 2 октября по старому стилю, что совпадал с метрикой Михаила Лермонтова, стал и метрономом, и камертоном формирования личности, латентными следами биографии, – фантомное дворянство помогло оценить значимость воображаемого мира чтения.

Удел лирического героя как фенотипа, персонажа среди людей, лишил витальности – но рессора ДНК довольно упруга…

Непобедимые красавицы переместились на экраны, и им отдал должное. Писать о виртуально существующем, раз не довелось встречать кинодив или премьерш, даже артистки цирка? Конечно, есть и вне этих сфер победоносно красивые и обманчиво милые – любя не как все, женясь не так, как все – чеховский перл, – добился лишь того, что глянец фотографий со свадьбы украсил рекламу фотостудии; но разводился, – развод – это ведь пока ещё фаза семейного несчастья, а не индивидуального, обособленного? – вульгарно, то бишь стандартно, массово – не в пандан рассуждениям Льва Толстого о драм разнообразии, как о дактилоскопии. Известный эвфемизм проповедника-художника об удачных и неудачных браках лишь прикрывает неприглядное: несчастье просто легче продаётся, и размер дарования тут бессилен. Легче отделаться скользкой формулой, ведь прикосновение к чужому счастью чревато раздражением, порой псориазом – защита широтой души не гарантирует неуязвимости, предмет летуч, как междометие, ячеи сети метафор слишком велики для уловления.

Доверчивые слову того, кто им владеет безраздельно, пренебрегают своей, пусть ущербной, куцей близостью; не оценив малого, стремятся за в деталях не прорисованным завлечением, – это так, a parte.

Отношение с реальной женщиной – это компромисс с желанным книжным образом. Сама позируя для идеального, «натурщица» вынуждена с ним же соперничать доступными средствами, где ещё вербальное изощряется в стремлении преодолеть живописное: спора глаз с языком никогда не умерить, доверяя глазам, языку ж – страстно верить!

–

Конечно, виноват, что смел попробовать перо публично, дождаться возгласа «Виват!» – иль «Вето», что похуже, но академично. Дерзнуть на покушение традиций слома? – так хоть не загружать претензией, невежества объёмом.

–

О жизни, как о суррогате Божьего замысла, где фантазия абсурдно претендует на права реальности, заходящейся спасающим смехом…

–

… – Вы спрашиваете, почему изменник только нашему времени? Потому что живёт в нашем. – Значит ли это, что другому отрезку истории мог быть, как квиентист, безропотно предан? – Экстраполяция во времени пока не представлялась возможной. – Вы антисемит? – Моя идиосинкразия к человечеству не имеет национальных предпочтений, или в милитаристской лексике, что предпочтительнее контексту дисфории – тоскливо-злобному настроению, носит не избирательный характер, предпочтительно замкнута на себя самого: без меня мир станет совершенным; «там хорошо, где нас нет»…

 
…воле высшей – антипод,
По подобью – всё ж урод,
Даже в пафосном «народ»,
Кой в триумфе, что в извод;
В споре с Богом – сам Ово’д…
 

Некоторый уклон в иудаику связан с «темником» предъявленной интертекстуальности, с писательской природой интереса к подвижности, как к разноплановой эндемичной креативности, забурлившей когда-то в бродильном котле Палестины. А как игнорировать добротное возмещение актуализацией выпадение дворянских культуры и искусства вкладом, резвившимся из «местечкового» (?); да что там – датчик движения в самой этологии человека.

Кажется, только для ориентальной традиции вглядывания в статичное до появления аберраций, связанных с сухостью роговицы, свойственны редуцированные, инфантильно-романтичные художественные формы, особенно в поэзии, омертвляющие кинетику живого континуума…

 
Близок камню иероглиф
(В садах камней)…
Как Демосфен словоохотлив,
Когда с каменьями во рту…
За этим клинопись маячит УрартУ…
Что уж Земли самой старей…
 
 
В противовес – пластичен буквенный раствор!
Замолвить слово о нём
                               как никогда теперь уместно
В культуре визуально-бессловесной
Ведётся обоюдоострый спор:
– Нет! Конвергенции ментальностей признанья!
– Культурализма мульти-вздор!
 Не умалить поветрием преданья…
 
 
Пример другой: «сумо» – застыло в форме ритуала,
Единоборства, прямо скажем, ма'ло.
Не то что греко-римские борцы,
Разнообразия приёмов образцы…
 
 
И, наконец, P.S. в пандан —
Сочней Эрато, чем коан.
 

Рассказ «Мой антисемитизм», размещённый в Сети, исчерпывающе удовлетворит вашему любопытству.