«Как же у нас все замечательно!»

Мария Николаевна смотрела на молодых супругов умиленно:

– Как же у нас все замечательно! Вы любите друг друга, меня, я – вас. Такой покой в доме. Такой покой! Не всем так везет, не всем…

– Конечно, – отвела глаза в сторону Ангелина.

Муж икнул, откидываясь на спинку стула:

– Спасибо за ужин, мамочка! Так хорошо, как у тебя, как дома, нигде не поешь…

Мария Николаевна всплеснула руками:

– Конечно-конечно, сыночек! Дома же так ладно, так уютно. Вот еще ремонт сделаем, и глаз будет просто радоваться…

– Сделаем, мама, сделаем! – ковырял во рту зубочисткой муж. Покорно кивнула Ангелина.

Мария Николаевна бродила взглядом по стенам, по потолку:

– Обои переклеим – я такие красивые, в ягодку присмотрела, двери-косяки покрасим, потолок побелим, пол обновим. Сами все сделаем, чтобы как надо, да и денег сэкономим. Зачем чужим людям платить, верно, дети?

Муж молча кивнул.

– Конечно, – вздохнула Ангелина.

Мария Николаевна в радостных мыслях резко встала из-за стола, как будто хотела вспорхнуть бабочкой, но зацепилась ногой за ножку стола, ее повело в сторону. Она точно рухнула бы на пол, не подхвати ее за локоть Ангелина. Усадила на диван:

– Отдохните. Я уберу со стола…

Муж бросил на стол зубочистку и включил телевизор. Мария Николаевна посмотрела на экран, прислушалась:

– Что делается-то? В какое время живем! Каждый день то тут, то там стреляют, убивают! Когда ж это кончится?.. Но у нас, слава Богу, все хорошо: крыша над головой есть, машина есть, работа есть… Вот еще родите наконец ребеночка… Ангелиночка, ты же родишь все-таки?

– Я постараюсь!

– Ты уж постарайся, постарайся. Я с ребеночком помогу, воспитаю, а потом уйду в мир иной и освобожу жилплощадь. Будете жить – меня добром вспоминать…

Ангелина снова вздохнула, покачала головой:

– Ну, что вы говорите! Вы еще такая молодая!

– Свои годы и болячки знаю…

– Будете жить еще долго и счастливо!

– Дай-то Бог, с такими заботливыми детьми…

Мария Николаевна несколько раз качнула головой и задремала под комментарий какого-то эксперта о подробностях очередного теракта в центре Москвы.

Ангелина унесла посуду на кухню, помыла, потом зашла в ванную, достала из стиральной машинки постиранное, развесила на балконной сушке и уже не вернулась в комнату свекрови, служившей, по желанию Марии Николаевны, всем и столовой, и общим залом. В их с мужем комнате разобрала постель. Хотя еще было совсем не поздно, выключила свет, разделась и забралась под одеяло. Согрелась, размякла…

Вдруг одеяло и сладкую дрему стянули. В кровать забрался муж. Пошарил руками, пощупал, навалился, быстро удовлетворился и, не принеся никакой радости жене, отвернулся к стене, заснул. К Ангелине же теперь сон не шел, в голове роились мысли – вопросы, на которые она не знала ответов…

Утром, как обычно, Мария Николаевна выдала невестке деньги:

– Это тебе на обед.

– Спасибо, Мария Николаевна!

– Карта на транспорт у тебя есть… Да, вот тебе еще на продукты. Купишь, когда будешь возвращаться с работы, по этому списку. И не забудь, я вот подчеркнула, фильтры и моющая жидкость для пылесоса: завтра у тебя сухая и влажная уборка…

Вечером, когда вновь собрались все вместе за ужином, Мария Николаевна опять смотрела умиленно:

– Как же у нас все замечательно! Вы любите друг друга, меня, я – вас. Такой покой в доме. Такой покой! Не всем так везет, не всем…

– Конечно, – отвела глаза в сторону Ангелина.

– Спасибо за ужин, мамочка! Так хорошо, как у тебя, как дома, нигде не поешь…

Мария Николаевна всплеснула руками:

– Конечно-конечно, сыночек! Дома же так ладно, так уютно. Вот еще ремонт сделаем, и глаз будет просто радоваться…

– Сделаем, мама, сделаем! – ковырял во рту зубочисткой муж. Покорно кивнула Ангелина.

Мария Николаевна бродила взглядом по стенам, по потолку:

– Обои переклеим – я такие красивые, в ягодку присмотрела, двери-косяки покрасим, потолок побелим, пол обновим. Сами все сделаем, чтобы как надо, да и денег сэкономим. Зачем чужим людям платить, верно, дети?

Муж молча кивнул.

– Конечно, – вздохнула Ангелина.

Мария Николаевна как будто бы хотела встать, но невестка опередила ее:

– Отдохните. Я уберу со стола…

Муж бросил на стол зубочистку и включил телевизор. Мария Николаевна посмотрела на экран, прислушалась:

– Что делается-то? В какое время живем! Каждый день то тут, то там стреляют, убивают! Когда ж это кончится?.. Но у нас, слава Богу, все хорошо: крыша над головой есть, машина есть, работа есть… Вот еще родите наконец ребеночка… Ангелиночка, ты же родишь все-таки?

– Я постараюсь!

– Ты уж постарайся, постарайся. Я с ребеночком помогу, воспитаю, а потом уйду в мир иной и освобожу жилплощадь. Будете жить – меня добром вспоминать…

Ангелина привычно покачала головой:

– Ну, что вы говорите! Вы еще такая молодая!

– Свои годы и болячки знаю…

– Будете жить еще долго и счастливо!

– Дай-то Бог, с такими заботливыми детьми…

Мария Николаевна несколько раз качнула головой и задремала под комментарий какого-то эксперта о подробностях очередного теракта в центре Москвы.

Ангелина унесла посуду на кухню, помыла, потом зашла в ванную и уже не вернулась в комнату свекрови. Разобрала их с мужем постель. Выключила свет, разделась и забралась под одеяло. Не успела заснуть, как к ней присоединился супруг. Пошарил руками, пощупал, как будто проверяя: все ли на месте. Потом отвернулся к стене и почти сразу захрапел. К Ангелине же сон упорно не шел, в голове снова появились мысли – вопросы, на которые она не знала ответов…

Утром, как обычно, Мария Николаевна выдаст невестке деньги:

– Это тебе на обед.

– Спасибо, Мария Николаевна!

– Карта на транспорт у тебя есть… Да, вот еще два списка…

Вечером, когда вновь соберутся все вместе за ужином, Мария Николаевна будет смотреть умиленно:

– Как же у нас все замечательно! Вы любите друг друга, меня, я – вас. Такой покой в доме. Такой покой! Не всем так везет, не всем… Что делается-то?.. Когда ж это кончится?.. Но у нас, слава Богу, все хорошо: крыша над головой есть, машина есть, работа есть… Вот еще родите наконец ребеночка. Ангелиночка, ты же родишь все-таки?..

«Все-таки, все-таки, все-таки…», «Что делается-то… Когда ж это кончится?..» «Что делается-то… Когда ж это кончится?..» А когда все началось?

Ангелина помнила, как ее нес на руках отец, как в сквере покупал пломбир с миндальным вкусом, как, сидя на скамейке, говорил что-то про уроки, учебники, учителей и все время придумывал ей такие смешные и радостные имена:

– Ты – мой Ангел. А еще – Ангела, Ангеля, Ангелинка, Ангелочек, Ангелок, Ангелиночка, Ангелюся…

– А еще?

– Геля, Гела, Гелина, Гелечка, Гелюша, Гелюня, Гелюся, Генюнчик…

– Еще!

– Лина, Линочка, Ела, Еля…

– А еще, еще, еще!..

Но в школу ее повела мама. Грустно сказала по дороге:

– Папа ушел жить к чужой тете. Они уехали в другой город…

Больше Ангелина отца не видела и не слышала даже по телефону. А в школу ходила вместе с мамой, потому что та работала там.

– Биологичка Ольга Петровна – твоя мать?

– Да, моя мама!

– По-нят-но…

Что им было понятно? Возвращаясь из школы в одиночку, Геля только жала плечиками. Разогревала дома обед, делала уроки и ждала маму, которая задерживалась в классах и учительской по своим учебным делам. Сидела у окна, всматривалась, перебирая вслух память его голосом: «Ангеля, Ангелинка, Ангелочек, Ангелок, Ангелиночка, Ангелюся…»

Год за годом отец исправно присылал алименты. Он, как сказала мама, всегда неплохо зарабатывал – руководил автоколоннами. Наверняка его новая семья – жена и два сына – ни в чем не нуждаются, как и они раньше с мамой ни в чем особо не нуждались. Да и теперь им с маминым заработком и отцовскими алиментами на еду, одежду, квартплату, транспорт хватало. Все, что остается, уходило на покупку так вкусно пахнущих книг, а еще они вместе с другими школьниками часто выбирались на экскурсии, в цирк, в театр: обычно в ТЮЗ, но иногда и в оперетту, а то и в Большой. По льготным билетам.

Чем дальше, тем реже удавалось посидеть днем у окна. Мама записала ее в кружок рисования, английского языка, а еще на художественную гимнастику и в музыкальную школу на скрипку:

– Ты должна стать разносторонне развитой личностью!

Геля послушно становилось такой личностью: училась в школе на пятерки («Чтобы маме-учительнице не было стыдно перед учениками и коллегами!»), вполне преуспевала в кружках («А этот кувшин у тебя неплохо прорисован», «I am doing my best!»), старательно тянулась в спортзале («Хорошо, Ангелина, хорошо!»), задумчиво водила смычком по струнам («Слух у тебя, конечно, есть…»).

С каждым годом мама все чаще зябко куталась в теплую шаль и иногда сетовала:

– На море бы выбраться. Мы ведь ездили с отцом и с тобой на море. Ты была совсем крошкой, не помнишь. Там тепло, ультрафиолет, ионы – катионы и анионы…

Геля, правда, ничего не помнила про море, но летом по льготной путевке ездила на одну смену в подмосковный детский лагерь. Там можно было купаться в озере, собирать землянику, играть в «ручеек». Но еще там опять же были распорядок дня, строгие вожатые и кружки, кружки, кружки, от скуки в которых сводило зубы. Возвращаясь из лагеря, она ждала маминого:

– В Тарусу!

И своего радостным эхом:

– В Тарусу! В Тарусу!

В этом маленьком, почти соседнем с Москвой древнем, красивом городке-открытке жила любимая тетя Надя – родная сестра мамы, которая почему-то так и не вышла замуж. Хотя сын у нее был. Женился и жил в Белоруссии. Редко приезжал. Геля лишь раз его видела, и то на московском вокзале.

Тетя Надя работала на почте. Кормила жданных гостей со своего огорода: «Посадим еще огурчики, помидорчики, перчики, картошечку, ну и клубнички – пару грядок. Все будет свое, без нитритов-нитратов. Да и в радость ведь, в удовольствие – на свежем воздухе, под солнышком, на земле…» Каждую зиму тетя Надя приезжала к ним в гости, привозила в банках эти самые огурчики-помидорчики:

– Ну, еле дотащила!

– Да зачем же себя так нагружать?

– Ну как же вы без моих баночек-то. Ведь, хочется же?

– Хочется…

В Тарусе отпускная мама, даже в теплынь не расставаясь с шалью, целыми днями перебирала с сестрой на огороде овощи, корнеплоды, слова. А Геля бежала навстречу местным подружкам – Вере и Кате, жившим рядом, на той же улице. А дальше на углу был дом Коли, который дружил с соседскими девчонками и отважно защищал их от других мальчишек. И еще этот смелый, крепкий пацан начинал так забавно заикаться, когда заговаривал с Гелей наедине.

Веселой ватагой гоняли они по всей Тарусе, вторгаясь в чужие улицы. Плескались и рыбалили в мелкой у берега Оке. Частенько на теплоходике безо всяких там билетов срывались в Поленово, в котором в первый раз побывала с мамой и тетей.

– Красота! – блуждали по усадьбе, разглядывая владения знаменитого художника и разномодных туристов.

– Красота безумная!

Геля вздыхала, услаждая взор изумительными, разноцветными пейзажами, и думала о том, что, может быть, стоит все-таки серьезнее отнестись к изобразительному искусству. Вдруг, если хорошенько поработать над собой в кружке и не только в нем, то и у нее образуется вот такая картинная усадьба, по которой гуляешь себе свободно круглый год в окружении близких, любимых людей. И не надо платить за входной билет.

Думала о рисовании, но на самом деле черчение ей всегда нравилось куда больше. То и дело на разных листочках из-под ее руки выходили линии, линии, линии, чаще всего превращающиеся в какие-то непонятные, фантастические механизмы с зубчатыми колесами, цепными передачами…

Друзья-тарусята ни разу не бывали в Москве. Расспрашивали о столичной жизни, тихо завидовали:

– Счастливая. В столице живешь, по Красной площади гуляешь, артистов не в телевизоре видишь…

– Это вы здесь такие счастливые на полной свободе. Не понимаете!

– Не понимаем!

– Эх! – срывалась с места. – На Оку?!

– На Оку!!! – бежали следом.

Брызги и капли, мокрое солнце, дурманящий запах разнотравья вдоль тропинки…

А потом приходил конец лета, и они прощались до следующего. У подружек по щекам ползли слезы. У Коли блестели глаза:

– Ну, ты же приедешь?

– Конечно! Обязательно, как же я без вас! Следующим летом! Через год!

– Следующим летом… Через год…

Обнимались, целовались на прощание с девчонками. С Колей тоже. С ним по-особенному. Сначала в щечку. А в то лето, когда они стали выше полыни и крапивы, он впервые в ее жизни поцеловал в губы. И еще прикоснулся. Не случайно…

Потом снова началась школа. В ней уже были не только уроки и кружки. Еще и танцевальные вечера, дискотеки. С них Геля возвращалась вместе с мамой. А вот днем, начиная с восьмого класса, она шла домой то с одним одноклассником – Вовой, то с другим – Витей. Первый подкарауливший ее на выходе из школы нес портфель. Это было очень приятно. Ей хотелось рассказать о «двух В» подружкам-тарусятам, но чтобы все-таки не знал Коля. Он писал хорошие, добрые, простые письма с такими милыми ошибками: «…седели на берегу… как живеш… жду тибя…»

Оба провожатых ей нравились. Вовка все время смешил какими-то нелепыми историями и анекдотами – с ним не соскучишься. Витя же не только лучше учился, но и хотел поступать в институт. Мечтал: «Стану инженером, буду зарабатывать большие деньги. И все для тебя, чтобы ты себе ни в чем отказу не знала: мороженое с миндальным вкусом захочешь – пожалуйста, пирожное – вот тебе, в ресторан пойти – так запросто!»

И Коля обещал издалека: «Поступлю после восьмого в мореходку буду много денег закалачивать чтоб ты была принцеса с ананасами и жемчугами…»

Коля был не в Москве, а его мореходка – где-то вообще на другом краю страны. И будет он уходить в свои плавания на долгие месяцы. «Принцеса» будет терпеливо ждать?

«Принцеса»… Геля подолгу рассматривала себя в зеркало, вздыхала: ничего-то особенного нет – среднего росточка, не худая и не полная, темные волосы чуть в рыжину (в маму), карие глаза (в папу), слегка курносый носик (вроде бы в бабушку), личико милое, но таких тысячи… Потом успокаивалась: при желании можно назвать себя стройной и миловидной. А еще она ведь не глупая, не дура и характером не стервозная, покладистая даже очень. Вполне может быть настоящей принцессой и даже, если постараться, стать со временем «королевишной»…

Думавший об институте Витя был намного проворнее одноклассника и поэтому чаще нес портфель Ангелины. Собиравшийся в техникум Вовка повздыхал-повздыхал и в девятом классе отстал, переключился на Гелину школьную подружку и соседку по дому – пухленькую Лену. Все вчетвером они дружили. Колины письма из Тарусы продолжали приходить, но Ангелина, хотя и читала, перечитывала их время от времени, не спешила отвечать.

Они пробовали курить: ни Геле, ни Лене не понравилось, а вот Витя с Вовкой пристрастились. Пробовали и выпивать: это оказалось приятно. Так что, если имелись деньги, то покупали и распивали во дворе за гаражами бутылку то красного, то белого сухого. Целовались, присасывались друг к другу до одури. Вовка дурачился, оторвавшись от Лены:

– Геля, и меня поцелуй!

Витя спокойно пожимал плечами, а Лена нервничала.

Когда Ангелине исполнилось шестнадцать, на ее имя пришла бандероль от отца. В ней – тоненькая золотая цепочка с золотой подковкой. «Геля, Гела, Гелина, Гелечка, Гелюша…»

В Тарусу не поехала, сказала маме:

– Надо готовиться к экзаменам.

Письма от Коли перестали приходить. Не сразу это заметила.

После школы Геля поступила на бюджетное отделение института финансов, хотя хотела в автодорожный, на конструкторско-механический факультет. Мама настояла:

– Не девичье это дело в железках копаться, да и копейки будешь получать – посмотри на современных инженеров! А так при финансах окажешься, прокормишь себя, семью, если что…

Витя между поцелуями хотя и собирался, но ни в какой вуз поступать не стал:

– Схожу сначала в армию, чтобы потом не прерываться. Да после службы и поступить в институт легче, у меня же льготы будут.

Пошел работать в автомастерскую и сразу же стал неплохо зарабатывать:

– Гуляем, ребята, пока в армию не загребли!

Покупал Геле цветы, шоколадные конфеты в красивых коробках и обязательно пломбир с миндальным вкусом. Они пили сладкое вино и продолжали целоваться до одури…

Этот год за учебой в институте и ежевечерними объятиями-поцелуями пролетел быстро. На проводах в армию Витя был очень настойчив:

– Мы же два года теперь можем не увидеться. А приду – все равно поженимся!