Тойво – значит «Надежда» – 3. Деньги. Роман. Бруссуев Александр.
Я дал повеление избранным Моим
И призвал для совершения гнева Моего
Сильных Моих, торжествующих в
Величие Моем.
– Ветхий Завет. Исайя. Гл. 13 стих 3 -
What do you mean: “I don’t believe in God?”
I talk to Him everyday.
What do you mean: “I don’t support your system?”
I go to court when I have to.
What do you mean: “I can’t get to work on time?”
I got nothing better to do.
And, what do you mean: “I don’t pay my bills?”
Why do you think I’m broke? Huh?
If there’s a new way
I’ll be the first in line.
But it better work this time.
Dave Mustaine aka Megadeath – Peace Sells -
Что ты подразумеваешь: «Я не верю в Господа?»
Я говорю с Ним каждый день.
Что ты подразумеваешь: «Я не поддерживаю вашу систему?»
Я хожу в суд, когда я должен.
Что ты подразумеваешь: «Я не могу быть на работе вовремя?»
Ничего у меня не получается лучше.
И что ты подразумеваешь: «Я не плачу по счетам?»
Почему ты думаешь, я сломался? А?
Если здесь есть новый путь
Я буду первым в очереди.
Но лучше работать в это время.
– Перевод -
Человек живет настоящим. Только, к сожалению, это настоящее часто приходится на прошлое. Сам же, вдруг, внезапно оказывается в будущем, где он уже совсем взрослый, можно сказать – старый, немощный и даже одинокий. Как же так? Еще позавчера в школу ходил, вчера – институт заканчивал, сегодня – работал, работал, работал, а теперь – одной ногой, можно сказать, в могиле. Или даже двумя ногами. Это и называется жизнь.
Тойво встряхнул головой, словно отгоняя наваждение, и медленно поднялся с колен. Под могильной плитой осталась та, ради которой он жил еще сорок лет, та, ради которой он бы отдал эти сорок лет. Лотта. «Радость моя, ты прости, что я горе твое».
Товарищи из КГБ его ждали и не торопили. Видели они его слезы, слышали его слова – Тойво это не интересовало. Здесь, на старом финском кладбище Выборга, он позволил себе стать самим собой. И до самой гостиницы Англетера он будет самим собой. Только потом сделается опять Джоном Хоупом, чтобы выехать прочь из Советского Союза и больше уже сюда никогда не вернуться.
– Прощай, радость моя, – прикоснулся он рукой к могильной плите. – До встречи. Недолго тебе осталось меня ждать. А я уж задерживаться больше не буду.
Тойво медленно пошел к выходу, махнув поджидающему его товарищу Алексею: сейчас поедем. Уже выйдя за ограду, он остановился, обернулся назад, словно что-то припоминая.
– Еще несколько минут, – сказал он Кочнову. – Еще кое-что надо сделать.
Эти слова он проговорил как-то быстро, можно сказать – бегло, по-русски. Да и сам весь, будто подобрался, сразу же сделавшись, словно бы опасным. Алексей мгновенно оценил произошедшую перемену и напрягся, обменявшись взглядами со своим начальником. Что можно было ждать от интуриста? Выхватит поднятый с могилы замаскированный под камень пистолет? Начнет стрелять, а сам побежит в сторону финской границы?
Тойво что-то прикидывал, сравнивая одному ему известные ориентиры. Наконец, он покачал головой, словно соглашаясь с чем-то и махнул комитетчикам рукой: сейчас-сейчас. А сам подошел к раскидистой елке, стоявшей за оградой кладбища возле самой канавы. Вообще-то, елка была раскидистая только с высоты человеческого роста. Нижние ветки были давно обломаны, возле самого ствола на двух камнях лежала черная от сырости доска. Вероятно, когда-то здесь устроили скамейку, чтобы отдохнуть после посещения кладбища. Или – перед посещением оного. Или – вместо.
Возле елки снега не было совсем, так что подойти к ней можно было легко и просто. И, приблизившись почти вплотную, помочиться на ствол и на корни. Что Тойво Антикайнен и проделал, поразив этим самым Кочнова, Алексея и водителя с розовыми ушами до глубины души.
– Чуть было не забыл, – объяснил удивленным комитетчикам финский канадец, оправляясь.
– А это еще зачем? – спросил Борис Иванович.
– Если у вас есть враг, – снова косноязычно по-русски заговорил Тойво. – Я имею ввиду: настоящий враг. Такой, чтобы имелся выбор: либо ты – либо он. Но все равно который и после уничтожения все равно остается врагом, чтобы вы сделали на его могиле?
– Кучу бы наложил, – сразу же отозвались розовые уши.
– Ну, если враг, который не достоин никакого уважения, презираемый и после смерти – тогда, пожалуй, можно и кучу, – согласился Алексей. – Или пописать на могилку, как Вы на эту елку.
– Ну, значит, все правильно, – сказал Антикайнен и, опять повернувшись к дереву, сплюнул, проговорив. – Жаль, нет такой силы постичь всю глубину моей ненависти к тебе, Мищенко.
Алексей выразительно посмотрел на своего начальника: странный старикан, с деревом разговаривает. А Кочнов никак не отреагировал на этот взгляд. Он много чего повидал на своем веку, поэтому нисколько бы не удивился, если бы в корнях этой ели когда-нибудь мог обнаружиться истлевший человеческий скелет. Как там назвал его интурист – «Мищенко»?
Часть первая. От Кронштадта до Панисельги.
1. Третья сторона.
Тойво вернулся в казармы после своей «отсидки», и никто не пытался смотреть на него искоса, как на красного командира, запятнавшего честь мундира – «просто так у нас не сажают»! То ли косых в то время не было, то ли дело «Револьверной оппозиции» считалось правым, как таковым. В общем, курсантско-преподавательский состав продолжал дышать ровно.
Все ссадины и синяки, полученные во время следствия от латышских чекистов, зажили, паспорт гражданина Российской Федеративной Республики лежал в нагрудном кармане, можно было жить дальше. Но дальше жить не хотелось. По крайней мере, так жить. И тут жить, в России, не говоря уже о Финляндии – вообще не моглось. Хотелось к синему морю, белому песку, чтобы рядом всегда была милая девушка Лотта.
Однако вместо милой девушки Лотты нагрянул живой и невредимый Отто Куусинен. Он пережил все покушения на себя, пережил обвинения в контрреволюции, забил на подпольную деятельность и, будучи в Питере, готовил переезд в Россию всей своей семьи.
Они встретились в маленькой кофейне на Сенной площади, долго и как-то радостно жали друг другу руки.
– Все пошло не совсем так, как должно было, – сказал Отто.
Тойво понял, что его старший товарищ имеет ввиду ужасную бойню, устроенную «Револьверной оппозицией».
– Никакой стрельбы не подразумевалось, – словно оправдываясь, добавил он. – Они должны были просто отжать деньги – вот и все. Экспроприировать экспроприаторов, как любил говорить товарищ Вова Ленин.
Тойво понимал, что любые вопросы, касающиеся перераспределения денег, организовывают люди, которым хорошо известна природа происхождения всех этих денег. В данном случае среди организаторов могли быть как наши – те, что с Куусиненом, так и не наши. Во втором случае просматривалась зловещая фигура Маннергейма. Любопытно.
– Полагаю, речь идет о части средств, изъятых нами с банковского хранилища?
У Антикайнена почему-то язык не поворачивался сказать, что все эти деньги были добыты при его непосредственном участии. Вероятно, потому что достаточно большую сумму он по непонятным причинам сокрыл и от товарищей, и от врагов. Лишь два человека знали об этом: он и спортсмен Пааво Нурми. Ему не хотелось вспоминать события двухлетней давности, боясь, что каким-то образом проницательный Куусинен догадается, что Тойво сдал в партийную кассу не все.
– Ну, не стоит скромничать – это ты добыл нам все, что должно было уйти Таннеру и Манергейму, – сказал Отто. – И тебя же первого за эти деньги закрыли в кутузку. Не подозрительно?
Часть партийной кассы, которой принялись распоряжаться по своему усмотрению братья Рахья, и была целью всей операции с «Револьверной оппозицией». Но пошло все по другому сценарию.
Куусинен выглядел удрученным.
– Позволь, – догадался, наконец, Тойво. – Так деньги у Рахья все-таки пропали? И пропали неизвестно куда?
Отто несколько раз кивнул головой в полной задумчивости.
– Буржуи? – спросил его Антикайнен, намекая на Маннергейма и компанию.
– В том-то и дело, что нет! – ответил Куусинен. – Деньги ушли какой-то третьей стороне. Можно, конечно, предположить, что Таннер пускает нам пыль в глаза. Но на самом деле они не при делах – это мы знаем теперь наверняка. Также, как и они теперь знают, что мы остались в дураках. Какой все-таки этот Рахья идиот – вывел из оборота такую сумму, чтобы только иметь возможность распоряжаться ей по своему желанию!
Какой из братьев Рахья подразумевался – Тойво не стал переспрашивать. Он внезапно вспомнил лицо человека из окна соседней с Элоранта квартиры. Эстонский мистификатор, Тынис, не мог появиться там случайно. Или, все-таки, мог?
Если изначально предполагался обыкновенный бандитский захват денег, которым должны были заняться вполне опытные парни, то отчего же они пошли в такой разнос? Зачем стрельба, зачем столько ненужных и случайных жертв? Тойво знал всех «револьверных оппортунистов», но ни за кем не замечал каких-нибудь садистских наклонностей.
– В принципе, для Партии это не смертельно, это оказалось смертельно для людей, – продолжал говорить Куусинен. – Предположить, что таким вот образом Рахья, или кто другой попытался закрыть растрату – так смысла в этом вообще никакого. Но если деньги ушли – а никто из стрелков их не забрал – они обязательно должны где-то всплыть.
С этим Антикайнен был согласен, такое дело могла провернуть только организация. Одиночке не потянуть. Ну, а если в организации появились какие-то неизвестные фонды, значит, нужно найти им объяснение, или, хотя бы, совершить хитрый отвлекающий маневр.
– Если в этом замешан кто-то из нынешних вождей, то скоро следует ждать события, которое может отвлечь на себя все внимание, – заметил Тойво.
– Правильно. Будет мятеж. С платформой, требованиями, идейной подоплекой, но совершенно бесцельный, – согласился Куусинен. – С помощью этого мятежа можно, не отвлекаясь на новую революционную деятельность, прибрать к рукам всю власть. У кого банк – тот и банкует. Был Ленин – станет кто-то другой.
– Сталин?
– Может быть, но тут же и Яша Свердлов, опять же – Дзержинский, товарищ Троцкий, да и целая банда еврейчиков. Каждый может на себя одеяло потянуть.
– Но у них же царское золото в резерве! – разговор о видных деятелях начал утомлять Тойво. Он не желал ни с кем из них иметь никаких дел, даже косвенно. Ему хватило общения с Глебом Бокием.
– Царское золото взял Колчак, спрятал его в Японии, те его тотчас же сперли и принялись за государственное развитие: зомбирование населения, промышленный шпионаж и расширение территорий. Японское чудо, а потом корейское чудо и далее китайское чудо.
– Чудны дела твои Господи!
Тойво ощутил, что какую-то правильную мысль он сейчас потерял, что-то очень важное упустил. Вот только что? Проклятые японцы.
– А что мне делать с этим теперь-то? – он вытащил из нагрудного кармана свой паспорт, открыл и прочитал. – Тойво Иванович Антикайнен.
– У меня тоже есть, – кивнул головой Куусинен. – Отто Иванович Куусинен.
«А я Кустаа Иванович Ровио», – подумал в Москве товарищ Ровио.
«Меня зовут Эдвард Иванович Гюллинг», – дунул на мыльный пузырь Гюллинг, нежащийся в ванне дома на Каменноостровском проспекте.
«Ко мне можно обращаться: Адольф Иванович Тайми», – мысленно представился Тайми.
«Оскари Иванович Кумпу, к вашим услугам», – приснилось Оскари Кумпу, отдыхающему после наряда в роте.
Вероятно, паспортист решил всех финнов представить братьями по отцу. Отец-то у пролетариата один на всех: или Карл, или Ильич. Вот блин, отчего же они Ивановичами получились? Паспортиста, подлеца, конечно, расстрелять, но, как говорится, что написано пером, то уже не вырубить топором.
Так и остались все финские коммунисты Ивановичами.
– Ничего страшного, – успокоил Антикайнена Отто, убирая свой паспорт в карман. – Поедешь в Финляндию – паспорт спрячешь в надежном месте. Там тебе Советские документы ни к чему, там они силы не имеют, а мы, стало быть, там вне закона. Так будет всегда.
– Эх, жизнь – жестянка! – вздохнул Тойво. – А в Финляндию меня выпустят?
– Да хоть завтра! – даже обрадовался Куусинен. – Увольнительную тебе на неделю справим – оденешься чухонцем и через границу прокрадешься. Там теперь нашего брата – хоть пруд пруди. Нелегалы.
Антикайнен, конечно же понял, кого имел ввиду его старший товарищ, когда про братьев говорил – «Иванычей», конечно же. Его донельзя порадовала перспектива навестить свой фатерлянд, но вместе с этим он опять слегка опечалился: что-то важное от него вновь ушло, что-то, заслуживающее внимания.
С визитом на родную землю не надо было затягивать, потому что осень уже отплакалась всеми своими осенними дождями, того и гляди – снег выпадет. А снег – это следы. Снег – предатель контрабандиста, снег – соратник пограничников.
– Знаешь, Отто, я тебе что-то непременно должен был сказать, какую-то важную вещь – вылетело из головы, хоть убейся.
– Ладно, навестишь Лотту, отдохнешь после трудов твоих праведных, глядишь – и вспомнишь. Никуда от нас события не денутся. Они нас опережают.
Антикайнен понимал, что сейчас Куусинен находится в состоянии некой прострации. Работать на Советскую Россию и жить в ней – это две разные вещи. Как говорили эмигранты, потягивая дорогие напитки на дорогих курортах: такую Родину лучше любить издалека.
Только на нынешнее состояние своего товарища Тойво и списывал некоторую беспомощность в правильном анализе ситуации с пропавшими деньгами. Куусинен никогда не жил в России. Уклад жизни здесь вряд ли вписывался в какие-нибудь нормы, «Everyday – Monday», как говорят в таких случаях англичане. И дело здесь не в том, что порядка мало, либо недостаточно разумности – в Голландии, например, порядка вообще никакого, а о разумности там и не помышляют – дело в отношении между людьми.
Отто с удивлением отмечал, что в обществе преобладает какая-то рабская зависимость: рабы всегда ропщут, основное их желание – не обрести свободу, а сделать так, чтобы у другого раба было хуже, а у себя самого, соответственно, лучше. Его поразила бытовавшая пословица «Подними раба с колен – и получишь хама». Ныне хамов развелось столько, что «нехам» – это уже белая ворона, это тот, от которого следует избавиться любыми способами.
Независимо оттого, что случай с «Револьверной оппозицией» произошел во время, когда его в России еще не было, теперь должен найтись способ взглянуть под другим углом на результаты расследования. Потом можно и поразмыслить, откуда ветер дует.
– Значит, ты думаешь, все дело в перераспределении власти? – спросил Тойво.
– А ничего другого в голову и не приходит, – ответил Отто.
Вообще-то очень логично: в политике деньги нужны не для обогащения. В политике деньги нужны для получения власти. Антикайнен с этим был согласен. Вот только что-то не совсем логичное смущало его. Никак не удавалось понять – что?
Увольнительную на неделю в город Тойво получил тем же днем. Комендант предупредил: в городе не безобразить. Антикайнен кивнул: яволь. В городе он ничего ловить не намеревался.
Собрался он мгновенно, потому что собирать-то было нечего. Это его не смущало, он также не беспокоился о переходе границы, о возможных неприятностях с пограничниками, о нарушении законов со всеми вытекающими последствиями. Его волновал один вопрос: что подарить Лотте?
На роскошную жизнь денег у него не было, но для того, чтобы не нервничать по поводу и без такового – хватало. Однако потратить русские червонцы в Финляндии теперь он уже не мог. Время было полуголодное, так что следовало запастись провизией. Ее, в случае чего, и поменять можно было. Вот она – настоящая валюта. Золото тоже, конечно, непроходящая ценность, но его просто так на базаре не поменяешь. К золоту обязательно свой бес пристегнут. Коли беса этого тревожишь, он начинает тревожить беса покрупней – демона. А кто же любит, когда их тревожат? У демона в своем распоряжении обязательно люди имеются. А с людьми одни неприятности.
Таким образом вопрос о подарке решился сам по себе. Продукты, ну и на остаток небольшое золотое украшение, типа серег либо колечка. Тойво, приценившись в ювелирной лавке, остановил свой выбор на кольце.
Теперь оставалось к завтрашнему утру добраться до Шлиссельбурга, где и была назначена встреча со знакомым уже парнем по имени Тойво Вяхя. Куусинен за него ручался, выказав надежду, что все пройдет безупречно. Куусинен также оплачивал услуги Вяхя, хотя, как таковых услуг-то и не было. Была задача от Партии, подкрепленная, правда, вполне существенными ценностями, как материальными, так и моральными.
Они встретились возле лодочной станции. Тойво Вяхя, Тойво Антикайнен и Адольф Тайми.
– О, господин сатанист! – удивился Антикайнен.
– О, пацан – господин шюцкровец! – не выказывая удивления, отреагировал Тайми.
– Для «господ» пока еще не время, товарищи! Тем не менее, вижу, вы знакомы, – деликатно напомнил о себе Вяхя.
– Этот товарищ чуть не убил меня когда-то, – пожимая протянутую руку, сказал Тойво.
– А этот парень, то есть, товарищ – меня, – усмехнулся Адольф.
– Отлично, теперь у нас простая задача – сидеть в лодке и черпать воду, – заметил Вяхя. – Пойдем в Ладогу вместе с промысловиками на сига. Мы теперь рыбаки, два человека придут с той стороны, вы, соответственно, с этой.
Поздняя осень на озере была порой, когда ловили рыбу сиг, считающуюся деликатесом. Да она таковой и была, чуть-чуть различаясь в степени промысловой ценности от места, где ее удавалось выудить. Самая дорогая ловилась только возле архипелага Валаам, называлась «валаамка» и очень ценилась в свое время в гастрономических придворных кругах царской России.
Чем дороже рыба, тем менее охотно ее отдает Ладога, озеро известное внезапными осенними штормами и возникающими из ниоткуда огромными волнами. Тойво этого не знал, поэтому ему было, на самом деле, по барабану. Зато Адольф, видимо, знал не по-наслышке.
– А посуху никак нельзя было движение организовать? – недовольно поинтересовался он.
– В любой день может снег пойти – тогда мы становимся уязвимы. И русские по снегу хорошо ориентируются, и финны. Зачем рисковать? – объяснил Вяхя.
– А на воде не рискуем! – пробормотал Тайми.
Тойво тоже был не в восторге от предстоящей поездки, но совершенно по другой причине – ему отчаянно не нравилось находиться в одной лодке с террористом, некогда бывшем сатанистом, подручным самого Бокия.
– Опять на Мессу к нам? – спросил он коллегу-перебежчика. – Товарища Глеба охранять?
– Куда это – к вам? – усмехнулся Адольф. – Не боись, пацан, там не пересечемся.
– Я не боюсь, я жалею, потому что, вроде бы, уже и не пацан.
– Ну-ну, – тот изобразил на лице кривую улыбку и отвернулся. Больше разговаривать с Антикайненом он не собирался.
Огромный Тойво Вяхя посмотрел на них с нескрываемым любопытством и заулыбался: взрослые люди, а ведут себя по-детски. Подошел баркас, рокоча мотором Петербургского завода «Русский дизель». В нем никаких рыбацких снастей не было, разве что несколько больших плетеных корзин, в которые, вероятно, предполагалось складывать рыбу. Путь их лежал к острову Коневец, где жил в свое время святой человек Арсений Коневецкий.
Встреча с Тайми была неприятной неожиданностью для Тойво. Куусинен, напутствуя его, обозначил, что на ту сторону уходит человек, которому надлежит подобраться поближе к художнику Рериху.
Николай Рерих, оказавшийся после Революции по ту сторону от границы в Сортавальской глуши, поехал по Европам продвигать свои выставки. Успешно, конечно, продвигать: и в Швеции, и в Дании, и в Великобритании. Вместе с этим он занялся антисоветской деятельностью совместно с родоначальником русского экспрессионизма Леонидом Андреевым. Да тут еще жена Елена Ивановна, вроде бы последовательница Блаватской, оккультизм предполагает рассматривать, как жизненную силу. Голова кругом пойдет.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Тойво – значит надежда. Красный шиш», автора Александра Михайловича Бруссуева. Данная книга имеет возрастное ограничение 16+, относится к жанрам: «Мистика», «Боевики». Произведение затрагивает такие темы, как «военная история», «военная проза». Книга «Тойво – значит надежда. Красный шиш» была написана в 2017 и издана в 2022 году. Приятного чтения!
О проекте
О подписке