© Башкуев А. Э., 2018

Серия 16
Andante con troppo
(Спокойно и не спеша)

1а

1806. Натура. Октябрь. Утро. Тюрингия. Заальфельд. На границе с Саксен-Веймаром

Во дворе неприметного домика у границы прусской Тюрингии с Веймаром собралось человек десять. Они все в военной форме и явно собираются куда-то ехать. Из раскрытой двери домика слышны звуки рояля. Кто-то живо играет что-то похожее на сочинения Бетховена. Вдруг музыка обрывается, и на крыльцо выбегает сравнительно молодой человек, которому с виду лет тридцать. Это генерал-лейтенант Людвиг Фридрих Прусский, личный друг и покровитель Людвига ван Бетховена, даже посвятившего этому принцу симфонию, а также лучший друг и сосед обитающих в Веймаре Гете и Шиллера. Он считается самым талантливым композитором Пруссии, а его произведения уже играют по всей Европе струнные оркестры. Принц весело возбужден и доволен.

Людвиг Фридрих: Ах, господа, черт побери – я доволен. Сегодня музыка пишется как-то особенно легко и душевно. Никак не мог оторваться. Впрочем, надеюсь, вся эта неразбериха с возможной войной сама собою забудется. Лично я не верю, что война здесь, в божественном Веймаре, вдруг начнется ни с того ни с сего!

Полковник Фрюнсберг (племянник князя Гогенлоэ) Прошу прощенья, экселенц, за столь ранний визит. Дяде только что донесли о какой-то странной возне вокруг. Вчера схватили одного перебежчика, он говорит, что главные силы Наполеона маршируют по мостам через Рейн. Отсюда до Рейна весьма далеко, но тем не менее дядя приказал вас немедля в расположение его армии вывезти.

Людвиг Фридрих (со смехом): Я – взрослый мальчик. Я смогу постоять за себя! И потом, я хочу жить по соседству с Афинами всей Германии! В Берлине нету ни Гете, ни Шиллера… Без бесед с начитанными людьми мой мозг закисает!

Фрюнсберг (с чувством): Ах, экселенц, но помимо всего (делая рукой в воздухе некие петли) этого, вы ведь и лучший генерал всей страны! Вы сумели взять даже Майнц, считавшийся неприступным… Дядя перехватил пару писем врага, в которых как-то странно было помянуто ваше имя. И весьма обеспокоился. У меня приказ!

Людвиг Фридрих (небрежно): Хорошо! Подчинюсь произволу и насилью! Едем! (Прежде чем сесть на коня, чуть задерживаясь.) Однако же дорога наша идет вдоль холма, с которого открывается самый лучший вид на столь любимой мной Веймар! Хотел бы посмотреть на него на прощание!

Фрюнсберг (облегченно): Ну разумеется! Последний взгляд на Веймар мы с вами бросим!

Услыхав это, принц легко вскакивает на своего коня и во главе своего небольшого отряда отъезжает. Из дома на порог выходит прощаться маленький рыжий слуга, который долго им машет вслед.

2а

Натура. Октябрь. Утро. Тюрингия. Заальфельд.

Граница с Веймаром

Кавалькада блестящих всадников на дорогих украшенных лошадях стремительно взлетает на гребень небольшого холма, отделяющего прусскую Тюрингию от союзного Франции Веймара. Перед кавалеристами удивительное и грозное зрелище. Дорога со стороны Веймара запружена бесконечными колоннами французской пехоты, марширующей в сторону Пруссии. Прямо под всадниками с другой стороны холма большой отряд французских жандармов как раз карабкается наверх, тогда как прочие бодро валят пограничные прусские столбики. Встреча всадников и жандармов происходит внезапно – неожиданно для тех и других. Поэтому какое-то мгновение люди с оторопью смотрят друг на друга, видимо, не веря своим глазам. Вдруг толстый жандармский полковник Фурнье взмахивает рукой и, показывая на принца Людвига Фридриха, кричит.

Фурнье: Да вот же он! Огонь, огонь!

Начинают беспорядочно греметь французские выстрелы, сквозь них слышны истошные крики Фурнье.

Фурнье: Гине! Гине, догоните их, не дайте нашей цели уйти! Любою ценой – убейте его! Лишь его!

3а

Почти за год до этого. 1806. Павильон. Новый год. Вечер. Рига. Дом Эльзы. Кабинет

В доме слышна веселая музыка, однако в кабинете Эльзы темно и тихо. На небольшом диванчике сидят Эльза и Барклай и о чем-то еле слышно беседуют. Открывается дверь, и в кабинет входит Государыня Мария Федоровна. При виде Эльзы с Барклаем она восклицает.

Мария: Вы тут сидите, как настоящие заговорщики! Что планируем?

Эльза и Барклай переглядываются, затем Эльза поднимается с диванчика и жестом приглашает Государыню занять ее место, а сама присаживается рядом, так, чтоб Мария Федоровна оказалась посредине.

Эльза: Простите, Ваше Величество, но какой уж тут праздник?! Наполеон после Аустерлица открыто сказал, что это сражение выиграла ему разведка. Стало быть, мы его проиграли. То есть я и есть во всем виноватая и ищу способ, как исправить хоть что-нибудь.

Барклай (мягко): Эльза Паулевна на себя наговаривает. Ее политическая разведка и контрразведка отработали точно. Однако сражение произошло посреди Австрии, куда наша контрразведка не вхожа. Опять же – люди Эльзы Паулевны в основном немцы, а Государь Император немцев нынче стал зажимать. На все важные посты он поставил поляков, а поляки в целом смотрят на Францию. Среди них вражеские шпионы как рыбы в воде. Опять же, по традиции хохлы и поляки – это полиция, а у них своя свадьба.

Мария (задумчиво): Кочубей, на мой вкус, человек вполне честный. Но он же, простите за такие слова, – деревянный по пояс! Вот его зам Чернышев, он бы вам подошел. И умен, и хитер, и в меру циничен. Но он, увы, не поляк! И сыночка мой его не отпустит. Ибо он у них там один лишь с мозгом!

Барклай (с интересом): Верно, Чернышева я бы взял! Вполне подойдет для военной разведки.

Мария: Погодите, так он совсем мальчик! У Кристера моего много разведчиков.

Эльза (с невольной улыбкой): Это – не то. Опыт Аустерлица нам показал, что помимо политической разведки и контрразведки с полицией нужна и разведка военная. Нужны нарошные люди, которые движения полков в тылу у врага бы отслеживали. Вот знай мы наперед, что Наполеон взял на Аустерлиц лучших горных стрелков – «эдельвейсов», ведь совсем иначе бы составлялся план сражения.

Мария (с восхищением): Элечка, какая ты умная! Так пусть военную разведку и возглавит твой Петр Христианнович! Кстати, а где он?

Эльза и Барклай опять переглядываются, и заметно побледневшая Эльза через силу выдавливает.

Эльза: Петр Христианнович нынче занят. Он утром дочку крестил, и у них сейчас семейное торжество.

Мария (с оторопью): То есть как это – семейное торжество? А у нас тута что?! (На лице ее возникает шокированное выражение.) Господи, как ты могла, мы же ведь католички!

Эльза (сухо): А Петр – лютеранин. И разводят по мужу… (Чуть пожимая плечами.) Наверно, это с детства пошло. Росла с мальчиками, хорошо дралась, фехтовала, учила физику с математикой… А быть женою и матерью… ( С горечью): Терпел он, терпел все это безобразие, а потом завел себе женщину. Потом у них детки пошли… Ну и…

Мария (с ужасом прикрывая рот): И давно это?! И ты не сказала нам ничего!

Эльза (чуть пожав плечами): Еще в правление Павла. Павел Петрович в те дни как раз опалился на нас, требовал, чтобы нас в железа и в Сибирь. К чему еще лишняя вонь… Отдала я Петру Левушку на воспитание, ибо мальчик должен расти у отца, ну и… (Сухо): Я не хочу ставить Петра во главе военной разведки.

Мария (лихорадочно соображая): Стало быть – еще в годы Павла?! А-а-а! Так ты, Элечка, из-за него не могла кумыс проверять, и от этого убили нашу Шарло! Я все поняла! Ты все верно сделала! У-у-у, гад какой!

Эльза смотрит на Барклая растерянно, а тот легонько кивает словам Императрицы в ответ.

Мария (с чувством обнимая Эльзу и начиная ее целовать): Боже, как мы с тобою страдали по смерти нашей Шарло! Я чуть тогда не умерла! А ты, выходит, была незримо со мной, но из скромности сохранила все в тайне! Какая же ты хорошая у меня, моя Элечка!

4а

Павильон. Новый год. Вечер. Вена. Шёнбрунн.

Празднование Нового года

Шёнбрунн в новогодней иллюминации. Оркестр играет «Марсельезу». По главной зале дворца ходят гуськом по кругу с руками, заложенными назад, австрийский император и его свита. На спине у каждого пришита белая квадратная тряпочка с номером, и следящие за порядком жандармы не называют арестантов по имени или титулу, а заставляют откликаться на номера. То и дело у арестантов праздничная прогулка заканчивается, и тогда одних уводят назад в комнаты и выпускают других. В какой-то момент появляется человек с номером восемнадцать, бывший командующий армией «Леопольда» фельдмаршал Мак. При его появлении круг празднующих Новый год разрывается, и из него выбегает заключенный под номером один – император Австрии Франц. Он бросается к Маку, хватает его за грудки и начинает трясти с громким криком.

Франц: Предатель! Изменник! Как ты посмел сдать врагу мою армию?! Кто тебя отправил на чертов Ульм?!

Мак (отпихиваясь от своего государя): То есть как?! Вы и отправили… Я исправный солдат и лишь исполнял ваш же приказ!

5а

За два месяца до этого. 1805. Натура. Осень. Утро.

Ульм. Лагерь Мака

Холодное морозное утро. Серое и хмурое небо, как низкий потолок сверху. Горы вокруг будто сдавливают всех в тесной камере. Со стороны движение. Австрийские офицеры ведут, почти тащат маленького рыжего круглоголового человечка со странным, почти кукольным личиком. На человечке австрийская военная форма. Лицо у него испуганное, однако при виде фельдмаршала Мака он браво отдает честь.

Шульмейстер: Секретная служба Его Величества! Срочное сообщение для фельдмаршала.

Мак с подозрением мерит человечка недоверчивым взглядом и сквозь зубы брюзжит.

Мак: С каких это пор простолюдинов пускают в секретную службу? Да еще… с такой подлой внешностью?!

Шульмейстер (улыбаясь заискивающе): Я – бывший контрабандист, ваше сиятельство. Родом из Кобленца, но работал в Эльзасе во Франции. Страсбург, понимаете?

Мак (хмурясь): Вовсе нет. И что же?

Шульмейстер (делая руками странные жесты): В бытность мою контрабандистом в городе Страсбурге мне случалось тайно приплачивать тамошнему жандарму Фуше. Жозефу Фуше. Об этом узнал мой патрон – господин Кобленца Клеменс Лотар фон Меттерних. Он-то и принял меня к вам на секретную службу.

Мак (задумчиво): И что же хочет от меня герр Меттерних?

Шульмейстер (извиняющимся голосом): Я получил точные сведения, что франко-испанская эскадра разбила англичан при Кадисе и теперь готова переправить Наполеона через пролив. То, что якобы его армии здесь, это все игры Фуше. Надо срочно нанести удар по французам, и вы сами увидите, что все их лагеря – обман. Фикция!

Мак (возбужденно и радостно): Это им не пройдет! Я настигну их и разобью по частям! Австрия превыше всего!

6а

1806. Павильон. Новый год. Вечер. Вена. Шёнбрунн.

Празднование Нового года

Жандармы обступили заключенных номер один и восемнадцать и смотрят на них выжидающе. Император Франц в совершенной растерянности выпустил из своих рук Мака и бормочет.

Франц: Боже мой… Так это был Клеменс… А я его прогнал… Боже, верните мне Клеменса! Я же вам всегда говорил, что мне нужен мой Клеменс!

Мак (торопливо): Слушаюсь, Ваше Величество! Будет исполнено, Ваше Величество! (На миг задумываясь и оглядывая Шёнбрунн, который французы превратили в тюрьму.) Что, прямо сюда?!

Франц (сраздражением): А вас я не спрашивал! Вы уже давно мной уволены!

7а

Павильон. Новый год. Вечер. Париж. Тюильри.

Празднование Нового года

Тюильри весь раскрашен новогодней иллюминацией. В зале гремят славословия императору. Слышны громы аплодисментов. Наполеон выходит в соседнюю комнату. Там его уже ждет граф Фуше.

Наполеон: Я не могу надолго оставлять гостей! К чему эта срочность?

Фуше: Вы пожелали самолично увидеть того, кто принес вам победу при Ульме.

Наполеон: Отлично! И где он?

Фуше (с легкой заминкой): Это не мой человек. Так что я вызвал его начальника. Позвольте представить – наш главный жандарм Страсбурга Рапп. (Делает знак охране, и в комнату входит генерал Жан Рапп.)

Наполеон (при виде Раппа чуть хмурясь): Рапп… Где-то я это слышал. (Оборачиваясь к Фуше): Это не тот ли самый Рапп, которого вы сказали мне опасаться?

Рапп (чуть откашливаясь): Дурная слава идет про моего кузена… Его отец, мой дядя, покинул страну, когда нас освободили французы. Еще при Бурбонах.

Наполеон (со странной усмешкой): Ваша фамилия не французская, на мой вкус. А Бурбоны, стало быть, освободили вашу страну. Я понимаю, почему у вашего дяди и кузена было на сей счет свое мнение. А у вас?

Фуше (чуть наклоняясь к уху своего императора): Его отец был заочно приговорен к смерти германскими инсургентами, как предатель и провокатор, еще в прежние времена. А этот (указывая на Жана) пошел по его стопам.

Наполеон (небрежно Раппу): Ну хорошо. Показывайте своего агента. (Негромко Фуше): Уберите этого (делает жест в сторону Раппа) от меня. Яблочко от яблоньки… Отец предал своих, возможно, и сын то же сделает. Кстати, что за притча приглашать на работу столь одиозных товарищей?

Фуше (столь же негромко): Его кузен прославился на весь мир, как самый успешный ликвидатор. Работал на пруссаков, а после на русских. Я взял Жана Раппа в надежде на то, что получится такой же и для нас. Однако наш Рапп несколько иной человек. Но и он был мной настроен искать потенциальных убийц. И нашел. Делает еще один знак, и в комнату вводят Шульмейстера.)

Наполеон (с интересом разглядывая маленького рыжего человечка): Друг мой… По вашему лицу не могу определить вашу нацию. Кто вы?

Шульмейстер (с церемонным поклоном): Француз, ежели вы пожелаете. Я сын лютеранского пастора из Эльзаса. Отец мой врачевал не только души прихожан, но и тело. Поэтому, помимо богословского образования, я имею аптекарский патент и удостоверение военного фельдшера.

Наполеон повелительным знаком приказывает Фуше и Раппу отойти в сторону, а сам берет Шульмейстера под руку. Выясняется, что Шульмейстер даже ниже, чем сам Бонапарт, и тому это явно нравится. Император даже расправляет плечи и чуть выпячивает грудь и живот, как бы раздуваясь перед своим крохотным собеседником. Теперь на фоне Шульмейстера Наполеон выглядит гигантом. Он даже нарочно подводит того к ближайшему зеркалу, чтобы на эту картину полюбоваться. Вид откровенно радует французского императора. Впрочем, Наполеон на миг оставляет гостя, пару мгновений рыщет взглядом по комнате, видит свой знаменитый бикорн, водружает шляпу себе на голову и возвращается к зеркалу. Теперь он смотрится рядом с маленьким рыжим аптекарем еще величественней. Наполеон приходит в совершенно хорошее настроение, задушевно обнимает наемного убийцу и восклицает.

Наполеон: Вы знаете, я не терплю, когда на подобную стезю вступают лица благородных кровей. Но сын протестантского пастора… У нас в Аяччо лютеранских попов называли не иначе как дети Нечистого! А-ха-ха… И все ж таки… (Показывает пальцем на стоящих в отдалении Раппа с Фуше.) Видите – это один француз и еще один немец. Но посмотрите на линию скул у Фуше! Это его бретонская кровь. Не изумлюсь, если он, ведомый этой кровью, еще и британский шпион, а наш немец Рапп втайне работает на кого-то из немцев. (Совсем иным голосом и бросая на собеседника острый взгляд.) Говорите, француз? А фамилия – немецкая. Кто вы, херр Шульмейстер!

Шульмейстер (извиняющимся тоном и разводя руками): Я полукровка. Матушка моя из обедневшего венгерского весьма знатного рода. Их в свое время шибко прижали австрийцы… В итоге мама, когда встретила папу, работала в передвижном цирке. Клоунессой, фокусницей, танцевала на веревке для публики… Зимами я учился фармакопее и в семинарии, а каждым летом помогал циркачам разъезжать по стране. За это злые языки нас порою звали цыганами.

Наполеон (с загоревшимися глазами): Так вы еще и клоун?! Циркач?! Покажите мне что-нибудь!

Шульмейстер снимает камзол и выворачивает его наизнанку, а затем надевает его другой стороною наружу. Далее он на миг отворачивается, быстро взлохмачивает себе волосы, затем поворачивается опять к Бонапарту. С виду это уже совершенно иной человек. Он корчит уморительную гримасу, да так, что император смеется и в восторге бьет в ладоши. Затем говорит совсем чужим голосом.

Шульмейстер (тоном уличного зазывалы): Мейне дамен унд херрен! Медам и месье! Всего одно представление! Спешите видеть – всадник без головы! Я сам отпилю ему голову ржавой ножовкой! В стиле виваче каприччио! Всего одно представление, вторая голова у несчастного ведь не вырастет!

Наполеон (с оглушительным смехом Фуше и Раппу): Господа, идите сюда! Это прекрасно! Где вы нашли это чудо?!

Рапп (с низким поклоном): В Страсбурге его зовут «король контрабанды» или «человек с тысячью лиц». Мы ловили его десять лет, а потом вдруг он сам пришел перед очередной войной с Австрией. Сказал, что хочет посчитаться с австрийцами за все то зло, которое они принесли его матери…

Наполеон (Шульмейстеру с жестом внезапного узнавания): О да! И вы завели под Ульмом Мака в ловушку, из которой не было выхода! Месть что надо! (Резко серьезнея.) Однако, друг мой, воюем мы не только и не столько с Австрией. Наш главный враг – это Англия. Они меня много раз пытались убить. Коль вы отплатите им той же монетой, я осыплю вас золотом!

Шульмейстер (сухо и своим голосом): Имя, мон сир, имя.

Наполеон (оборачиваясь к Фуше): Что скажете?

Фуше: Самый страшный и закоренелый наш враг – это премьер Уильям Питт. Он уже двадцать лет как вцепился в нас будто клещ. Пока он жив, Англия от нас не отступится.

Наполеон (чуть пожимая плечами): Боже… Целый премьер. Да его ж небось стерегут, как все английское казначейство! (Оборачиваясь к Шульмейстеру): Ну что, возьметесь?

8а

Павильон. Новый год. Вечер. Санкт-Петербург.

Зимний дворец. Покои Государя

В Зимнем дворце празднуют Новый год. Слышны громкая музыка, смех и веселье. В покоях Государя темно и тихо. Сам Государь полулежит на своем обычном диванчике, его голова повязана холодным мокрым полотенцем. На лице венценосца страдание. Рядом с ним верный Александр Голицын и секретарь Чернышев. У Чернышева левая рука на перевязи. Государь почти стонет.

Александр: Враги! Измена! Никому нельзя верить! Почему, ну почему все так вышло? Мои верные люди полегли под саблями и штыками противника, а люди моей матери все целехоньки! Думаю, это заговор!

Голицын: Верно. Все заговор! Никому нельзя верить! Тут я с тобою согласен!

Чернышев (задумчиво): А разве не вы же, Ваше Величество, и приказали убрать от вас всех, кто был связан с Павловском?! Вот они все и выжили.

Голицын (сварливо): Государь наш умен, он сразу осознал, что вокруг него заговор. Посему он нарочно и удалил заговорщиков! (Стучит себя кулачком по лбу.) Головой думать надо, а не просто так…

Александр (с чувством): Я думаю, это все потому, что вокруг нас предатели и изменники! Подлый народ! То ли дело среди наших… В Польше!

Чернышев: А ничего, что именно поляки принялись рубить всех, кто не состоял с ними в заговоре?! Я там был и сам все это видел.

(Кивает на свою руку на перевязи.) Опять же, именно они нынче перешли на сторону Бонапартия… А ведь это вы, Ваше Величество, их всех в кавалергарды перевели. Пока в элитной гвардии были лишь немцы – такого что-то я не припомню.

Александр: Да замолчи уже! Тебе лишь бы настоять на своем! И вообще пора бы нам разобраться с изменниками! Где, кстати, мой Салтыков?

Чернышев (вскакивая, вытягиваясь во фрунт и сухо): Сопровождает вашу мать в Ригу. Она пожелала осмотреть военные укрепления в своей личной провинции.

Александр (с раздражением):