Цитаты из книги «Культурные коды экономики. Как ценности влияют на конкуренцию, демократию и благосостояние народа»

Стратегия – это искусство отказа.

Именно поэтому сундук заперт: замок короткого взгляда перетягивает российскую экономику в сторону извлечения ренты – снять, что можно, с сиюминутной ситуации, а не с инновационной деятельности, потому что еще неизвестно, когда та принесет реальный продукт и доход.

Еще до количественных исследований Алгана, Каю и их соавторов, в 80-е годы ХХ века, американский экономист Мансур Олсон[30], автор теории коллективных действий, пришел к выводу, что немецкому и японскому экономическому чуду предшествовал скачок доверия внутри страны. Сначала происходило накопление доверия – это такой опережающий симптом будущего экономического чуда, после которого начинается собственно чудо.

В-третьих, опираться можно на «невозможную трилемму» Кейнса: направление развития зависит от того, что вы избираете – свободу, справедливость или эффективность. Если вы говорите, что вы хотите достичь всего, это означает, что вы едете одновременно на север, юг, восток и запад, то есть вообще не трогаетесь с места. Стратегия – это искусство отказа.

Еретические мысли нередко проходят несколько фаз развития, когда сначала все говорят «что за чушь», потом «что-то в этом есть», и, наконец, «кто же этого не знает».

Итак, за последние несколько веков мир показал две модели модернизации – условно говоря, западную модель, которая была основана на индивидуализме, низкой дистанции власти, низком избегании неопределенности, давала спрос на институты конкуренции и демократии, закреплявшие экономический рост; и восточноазиатскую модель, где были свои особые точки старта, коллективизм и преимущество, которое отсутствовало у западных наций, – долгосрочная ориентация, то, что исследователи модернизации называют восточным культурным фактором, связывая с конфуцианством. Но на самом деле долгосрочная ориентация типична не только для представителей конфуцианской цивилизации – напомню, что в России она тоже присутствует.

Можно ли преодолеть нашу великую недоговороспособность? Откровенно говоря, поскольку в коллективистской культуре один механизм обеспечения обязательств – он связан с авторитетами для этого коллектива, а в индивидуалистической культуре – другой – он связан либо с твоим личным словом, либо с обращением в официальные инстанции – в суды, к адвокатам, – то, конечно, эти механизмы плохо совместимы между собой. Но

Я много раз говорил о том, что Россия – это страна умных, но недоговороспособных людей. Недоговороспособность – центральная проблема российской жизни, и, полагаю, корнем ее является как раз диаметральная противоположность двух менталитетов. И-Россия и К-Россия по-разному понимают обязательства, по-разному обеспечивают их выполнение, и поэтому возникает общее ощущение ненадежности и взаимного недоверия.

Поэтому полагаю, что может быть и другое объяснение. Двухъядерность экономической культуры России поддерживается тем, что страна постоянно живет в таком режиме, воспроизводя индивидуализм и коллективизм. Ведь что такое индивидуализм в России? Это, я бы сказал, индивидуализм беглецов, самоотбор людей, которые решились покинуть свои регионы, оторваться от общины, переехать в мегаполис или уйти за Урал и осваивать новые земли. Это ведь очень серьезные решения. И хочу заметить, что даже люди, которые эмигрировали, демонстрируют радикально высокий индивидуализм. Обратите внимание, что многие народы образуют диаспоры

Ну, например, по данным Всемирного исследования ценностей, спрос на демократию и конкуренцию в России принципиально ниже, чем не только, скажем, в Германии, Швеции и США, но даже в Японии, Южной Корее и Китайской Народной Республике. Как такое возможно? Тем более, что впервые эти данные появились после шестой волны Всемирного исследования ценностей в 2011 году, когда, напомню, в России вспыхнул бунт рассерженных горожан, и на площади вышли люди, требующие демократизации и модернизации.