Предисловие Татьяны Черниговской

Возделывать свой сад…

Когда читаешь или слушаешь Александра Григорьевича Асмолова, то именно слова Вольтера оживают. Мы учим, врачуем, пишем… Его книги, его мысли в итоге о том, как строить свою жизнь в условиях огромной сложности, противоречий, влияний, необходимостей, неизбежностей… Кто мыслит, а на самом деле — кто живет, а не просто переводит энергию, тот хочет строить будущее, понимать, каким бы он хотел его видеть. И это невероятно трудно. Каков вектор нашей человеческой эволюции? «Умные, сильные и унифицированные» — говорит нам технологический прогресс. Но это уже не мы, а другой биологический (?) вид. «Разные» — говорит Асмолов. Это и из естественной истории видно. А в человеческой было всякое, в том числе и хождение по граблям. Мы помним, что история не учит, но жестко наказывает. И мы не хотим наказания нашим детям, которые, как говорится в этой книге, все равно «не наше будущее»… Но отпустить их неподготовленными в неведомый мир мы не можем: нужно дать им как минимум белые камешки, которые прихватил с собой смекалистый Мальчик-с-пальчик, чтобы было куда оглянуться… Свое прошлое знать надо: «Быть может, прежде губ уже родился шепот, и в бездревесности кружилися листы», и не только это смог прошептать Мандельштам: «На стекла вечности уже легло мое дыхание, мое тепло»… Ничто не пропадает, можно забыть или убедить себя, что забыл, но нет… Гибель древней бабочки приводит в итоге к неумению грамотно писать, как мы знаем от Брэдбери. «Донкихоты против роботов» — говорит Асмолов… Невредно напомнить, что ветряные мельницы оказались весьма эффективными. «Турбулентность» — говорит Асмолов… Но ведь спокойных времен почти и не было, другое дело, что скорости и градусы растут. Мы выиграли эволюционную битву потому, что научились преадаптироваться, справляться со средой. Научились и договариваться («Профессия будущего: переговорщики»). Договариваться приходится с очень разными, в том числе в будущем и не только с людьми. Делать вид, что этим можно пренебречь, — значит проиграть. В конце концов, у нас есть зеркальные системы в мозге, которые для того и сформировались, чтобы мы могли посмотреть на мир со ВСЕХ сторон. Нет, статистика нам не поможет, тут другая математика: вспомним безвинно погибшую бабочку… И не будем упрощать реальность, как пишет автор этой книги в других работах.

Одним словом, книга учит нас тому, что понимали М. М. Бахтин («Событие жизни текста, т.е. его подлинная сущность, всегда развивается на рубеже двух сознаний <…> Диалогические рубежи пересекают все поле живого человеческого мышления»), Л. С. Выготский («Перерастание диалога "между разными людьми" в диалог "внутри одного мозга"»), В. С. Библер («Процесс внутреннего диалогизма — столкновение радикально различных логик мышления»), Вяч. Вс. Иванов («Процессы обмена информацией внутри мозга и внутри общества… — разные стороны единого процесса»). Сам механизм семиозиса, говорил Ю. М. Лотман, работает на затруднение контакта, понимания, и идея диалога является ключевой, и диалог всегда происходит на разных языках, с трудностями и надеждой на понимание. Работает не только механизм унификации, но и механизм разнообразия.

Думая о будущем и тем самым создавая будущее каждую минуту, хорошо бы не попасться в ловушку «простого мира». Путеводителем к этому будет лежащая перед вами книга Александра Григорьевича Асмолова.

Санкт-Петербург, Рождество, 2025 г.

Введение

Исповедь эволюцион­ного оптимиста

Святая наука — расслышать друг друга

Сквозь ветер, на все времена…

Булат Окуджава

Быть оптимистом заведомо опасно. Пессимистом — куда выигрышнее. Пессимизм воспринимается ближе к реализму. Пессимисту же позволительно ошибаться хотя бы потому, что от его ошибки все испытывают радость и счастливы забыть и уж во всяком случае простить его неверный прогноз.

Да и в общении люди, как ни парадоксально, лучше воспринимают того, кто выступает в роли ворона из знаменитого стихотворения Эдгара По. «Да, скоро будет плохо. Вам сегодня еще как-то ничего себе? Не волнуйтесь, завтра будет хуже, не сомневайтесь. Завтра станет еще чернее». Такие люди по-своему вызывают уважение, ведь они не плодят иллюзий и приучают к «трезвому взгляду» на вещи.

И вы, конечно, можете выглядеть таким мудрым вороном, но вот только люди благодаря вам еще более привыкают смотреть на жизнь как фаталисты. Окружающие склоняются к тому, чтобы ожидать того или иного финала событий, от них не зависящего.

Оптимисту ошибки не прощают: ведь вы вселяете в людей надежду, которая может не сбыться.

Но только наша надежда — это альфа и омега для конструирования будущего. Лучшего будущего не случится, если никто не будет надеяться на него, а потому и не приложит усилия к его достижению.

Так что люди, способные придавать размышлениям о будущем конструктивность, — оптимисты. Если наш реализм конструктивен, то он оптимистичен.

Уточню еще одну важную для понимания этой книги вещь.

Я не просто оптимист, а (обратите внимание!) эволюционный оптимист — и за этим стоит определенная картина мира. Она связана с убеждением, что ничего в нашей действительности нельзя понять вне контекста эволюции. А что такое эволюция? Это движение мира к разнообразию. В этом движении есть падения, регресс, но в целом происходит развитие мира, в котором множится число альтернатив.

Когда я говорю, что я эволюционный оптимист, то тем самым утверждаю, что у нас всегда есть выбор. Ведь отсутствие альтернатив — это и есть абсолютное зло.

В современной эволюционной биологии многие теории поколебали идею приспособления к окружающей среде как единственного направления изменений в живой природе. Мир природы, а тем более человеческий мир через избыточное разнообразие закладывает возможности для самых удивительных проектов развития.

Благодаря избыточности сложных систем мы ухитряемся разглядеть те странные виды активности, которые готовят нас к встрече с неведомым, к искусству справляться с тем, чего никогда не было… и оставаться Человеком.

Именно взгляд эволюционного оптимиста позволяет мне набраться отваги и попытаться ответить на вопросы, которые в рамках рационального разума вызывают недоумение.

Почему страх потери смысла жизни оказывается порой сильнее и действеннее страха смерти?

Почему мой любимый учитель, психолог Алексей Николаевич Леонтьев называл психологию личности драматической психологией, а символом жизненного пути человека, превыше всего ставящего свободу выбора, считал восхождение на костер?

Почему поступки столь разных и действующих на разных исторических сценах героев — философа Петра Чаадаева, биолога Николая Вавилова, психолога Льва Выготского, физика Андрея Сахарова, поэта Анны Ахматовой — порой воспринимались как донкихотство, безумие или шутовство? И тем не менее для многих из нас их жизнь является осознаваемым или неосознаваемым мерилом человеческого достоинства.

Поможет ли найти ответы на эти вопросы формула автора: «Преадаптация индивида есть цена за развитие вида»?

И наконец, не является ли ключом к пониманию связи феномена преадаптации с искусством жить достойно проходящая через всю эту книгу мысль Шекспира о том, что человек именно тем и отличается от животного, что ему вечно надобно не только «необходимое», но и «излишнее». Я бы сказал — избыточное. А порой — и несбыточное.

Веря в несбыточное и будучи эволюционным оптимистом, не могу отказать себе в удовольствии сыграть в угадайку «Кто же он — читатель этой книги?».

Он может быть кем угодно, но в его портрете мне угадываются следующие черты.

Это тот из вас, кто в своей жизни хоть раз с разной интонацией слышал от окружающих: «А тебе что, больше всех надо?»

Это тот неизвестный мне читатель, кто хоть иногда совершал неожиданные для самого себя поступки…

И непременно это тот, кто, как бы ему ни было трудно и даже больно, не перестает верить, что в этом безумном мире всегда есть те, ради кого надо во что бы то ни стало жить и надеяться..

Уверен, что каждый из нас рождается под тем или иным созвездием людей. Так и автор этой книги родился под созвездием людей, в диалогах с которыми шло и, надеюсь, продолжает идти становление его собственной личности. Один из них — психолог, классик психологии искусства и культурно-деятельностной психологии Лев Выготский.

Он любил повторять, что понимание мысли собеседника без знания его мотивов — это не полное понимание. Следуя его совету и надеясь увеличить шанс быть услышанным читателями, объяснюсь, откуда же взялась дерзость, а может быть и наглость, дать этой книге — циклу историй о делах жизни и поисках автора — имя «Психология достоинства: Искусство быть человеком».

Мотивов, как всегда, несколько. И ведущий из них мог бы без иронии быть назван тем самым путеводным мотивом, ради которого я десятилетиями пытаюсь воплотить свой замысел, наиболее емко выраженный в названии одной из моих статей «Непройденный путь: от культуры полезности — к культуре достоинства». Мечта о том, чтобы и человечество, и наша страна, и каждый из нас шли по этому пути, сколь бы наивной она ни казалась, и ныне не оставляет меня.

Другой мотив произрастает уже непосредственно из моей профессии, в которой пребываю (самому нелегко осознавать эту цифру) более 50 лет — из психологии личности. И как бы я ни рефлексировал свою жизненную позицию и призвание — психолог или антрополог, — продолжаю придерживаться понимания преобразующей силы искусства как со-творения человечного в человеке, выстраданного в исследованиях Льва Выготского, Алексея Леонтьева и Александра Лурии.

А они относились к искусству как к совершенно особому потоку человеческих деятельностей, благодаря которым мир усваиваемых нами знаний, норм и значений преобразуется в мир неповторимых личностных смыслов, ради воплощения которых живет и действует человек.

Именно оба вышеупомянутых мотива и привели к тому, что стремление к пониманию психологии достоинства как искусства быть человеком стало стержнем этой книги. Что бы я ни делал, не устаю искать ответы на целую вереницу вопросов о природе человеческого достоинства.

Вопросов больше, чем ответов.

А потому покаюсь. Если читатель этой книги ждет рецептов и дефиниций, а что же такое достоинство, то, скорее всего, его постигнет разочарование.

Ведь суть дела и заключается в том, что по отношению к «достоинству» — поступкам человека, не теряющего своего лица перед самим собой и другими людьми, — вопрос в стилистике «Что» не по адресу. Достоинство — и об этом пойдет речь в книге — это спектр феноменов из совсем иного пространства, резко отличного от известной всем палаты мер и весов.

Оно не из пространства «Что», а из пространства «Кто». И в этом пространстве бессмысленно, как с присущей ему зоркостью ко всем деяниям жизни человеческой замечал Александр Сергеевич Пушкин, пытаться поверять алгеброй гармонию.

Совесть, Честь, Благородство и Достоинство, как и многие другие проявления наших взаимоотношений с другими людьми и с самими собой, — все они (как, впрочем, и подлость, и хамство) порождаются в особом пространстве личностного выбора дел и поступков человека — в пространстве «Кто», а не в пространстве «Что». И каждый человек принимает решение, избрать ли путь чести и достоинства или же стать (воспользуюсь образом Николая Лескова) «добровольцем оподления».

В пространстве «Кто» человека не мерят, а человеку верят. И в этом же пространстве, поверьте, не спутают благородство — с «Вашим благородием», а честь — с «Вашей честью». И особо замечу, в пространстве «Кто» на вас не посмотрят как на странненького или опасного для общества, если на вопрос «Кто ты?» вы ответите лаконично и емко: «Человек». И не надо будет для обоснования этого утверждения, как некогда было молвлено небезызвестным персонажем романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», никаких доказательств.

Путь от культуры полезности к культуре достоинства не пройден. Но в любые времена, сколь бы мутными и мрачными они ни казались, и в эволюции жизни, и в истории человечества, и на жизненном пути каждого из нас были, есть и будут особые пики — пики преадаптации. Они могут по-разному переживаться поэтами и историками, физиками и лириками. Они могут называться эпохами возрождений и ренессансов, обострениями «шестого чувства», периодами бифуркаций или встреч с «черными лебедями».

Но в подобные времена скачков эволюции срабатывает закон, названный Гёте законом востребованного разнообразия. Действие этого закона проявляется и в том, что даже в самые трагичные периоды эволюции жизни, когда звучат голоса о конце истории, именно поступки Человека, отстаивающего свое достоинство, могут изменить траекторию эволюции сложных систем.

В эпоху Возрождения об образе такого человека писал выдающийся мыслитель, певец чести и достоинства флорентиец Джованни Пико делла Мирандола. Кем бы его ни называли историки: гуманистом, монахом, антропологом или философом — именно ему принадлежат идеи о самостановлении человека, изложенные в трактате «Речь о достоинстве человека». Приведу лишь один фрагмент этого труда.