Но пришлось отказаться и от игры. А ведь если отбросить влечение, то с женщинами мне было безмерно скучно; да, по-видимому, и они тоже скучали со мной. Не было больше игры, не было театра – одна лишь неприкрытая правда. Но правда, друг мой, – это скука смертная.
Придя в отчаяние и от любви и от целомудрия, я наконец решил, что мне еще остается разврат – он прекрасно заменяет любовь, прекращает насмешки людей, водворяет молчание, а главное, дарует бессмертие.