Глава 1

Я поднималась пешком на седьмой этаж не потому, что сломался лифт. Мне вдруг захотелось устроить небольшой забег, размяться. Сегодня выходной, никуда спешить не надо и вполне можно прогуляться по лестнице, возвращаясь из магазина, решила я.

Марафона на короткую дистанцию не получилось. На третьем этаже сбилось дыхание. На пятом я сбавила резвый темп и пошла значительно медленнее. К своей квартире я подходила медленно, в нарочитой задумчивости.

Вот так вот. Двадцативосьмилетняя девушка добирается на седьмой этаж совершенно выбившись из сил. «А всё почему?» – зло спросила я себя. Потому, что веду сидячий образ жизни. И работа в баре по двенадцать часов на ногах, два через два – не считается. Надо хотя бы в выходные больше двигаться, к примеру, вот так, не пользоваться лифтом, а ходить пешком…

– Аурика, привет! – знакомый голос вырвал меня из задумчивости.

Генка, сосед по лестничной клетке, звеня ключами, закрывал свою дверь. Брови его вопросительно поднялись:

– Лифт сломался, что ли?

– Нет, просто решила пешком пройтись, – пояснила я, поставив тяжелые сумки прямо на бетонные ступени.

– Зачем? – непонимающе пожал плечами парень и тут же переключился на мои сумки. – Чего набрала? Смотрю, полны торбочки…

– Да, – устало, но довольно улыбнулась я, – почистила кошелёк. Зарплата жжётся.

– Я к тебе вечерком зайду, сейчас бежать надо. Занесу одну вкусняху, сам ещё толком не пробовал, – многообещающе сказал Генка, входя в кабину подъехавшего лифта.

– Давай, буду ждать, – произнесла я в закрывшиеся двери и направилась к своей квартире.

Научившись читать в шесть лет, я открыла для себя настолько увлекательный мир, что до сих пор так и продолжала поглощать литературу тоннами, нисколько не уставая и не разочаровываясь в чтении. Гена – единственный из моего окружения, который всецело поддерживал мою маниакальную любовь к чтению книг. Мы обитали на одной лестничной клетке несколько лет, ещё с тех пор, как здесь жила моя мама. Гена, журналист в крупном издании, купил квартиру в нашем доме лет пять тому назад.

Тогда же я закончила универ, получив юридическое образование и временно (конечно же, временно!) устроилась работать в бар «Жёлтый крокодил», находившийся недалеко от моего жилья. «Нет ничего более постоянного, чем временное!» – гласит народная мудрость. Вот и я застряла в беспросветной серости будней, всё глубже увязая в безликой работе.

Не скажу, что работа мне не нравилась. Открывались в одиннадцать, по очереди с моим бессменным администратором Максом (он же – напарник, он же – грузчик), закрывались так же по очереди. После обеда приходил охранник Ибрагим (необходимая единица). Работали мы два через два, в другой смене так же несколько лет трудились Вовик и Жорик, безумно похожие друг на друга, хотя не были родственниками.

Я почти всегда работала с утра до одиннадцати вечера, так меня оберегали ребята, да и Макс по натуре был из семейства совиных и вставать рано утром не мог по определению. А какая работа в баре с утра? Какая-нибудь заблудшая душа, не протрезвевшая после вчерашней гулянки и возжаждавшая продолжения банкета, которая просила вызвать такси после пары рюмок или бокалов. Постоянные клиенты, которые любили именно наш фирменный кофе. Эти обычно забирали с собой.

Ну и подготовка к вечеру: нехитрые закуски делала повариха Лейла (а иногда её сноха Зилола), они же мыли посуду, если осталась с вечера, а я прибиралась в баре и заказывала алкоголь и закуски. Сонное царство часов до шести.

Понятное дело, что специфика работы предполагала общение с разными людьми, бывали и неадекватные, но всегда рядом находился Ибрагим. Бывшему борцу, чемпиону чего-то-там (я так и не смогла запомнить его титул), в основе своей даже не приходилось применять силу. Достаточно было спрятать телефон в карман, встать со своего высокого стула, находящегося неподалёку от входа и подойти к буянившему гостю.

Он так и делал, по-кошачьи упруго соскакивая со своего места и не спеша приближаясь к нетрезвому человеку. Охранник на ходу снимал бордовую олимпийку с надписью «Россия» на спине, кидал её на спинку ближайшего стула и грациозно вытанцовывая, продолжал движение.

Ибрагим просто подходил: на его обычно скучающем лице появлялась довольная улыбка, голова ритмично и хрустко дергалась из стороны в сторону, тело пластично разминалось. Перекатывались бугры мышц под тонкой тканью чёрной футболки с вышитым на груди жёлтым крокодилом. Зрелище было завораживающим и очень впечатляющим. В сочетании с улыбкой маньяка, дорвавшегося до добычи, оно производило неизменно отрезвляющий и успокаивающий эффект.

– Да ладно, братан, я же пошутил! – говорил со снисходительной улыбкой буян, поднимая руки и садился на место, вмиг растеряв львиную долю своей воинственности и на глазах обрастая пушистой белой шерсткой. Ибрагим дружелюбно улыбался новообретённому родственнику и, скрывая разочарование во взгляде, возвращался к своему посту.

Так было почти всегда.

Лишь четыре раза за пять лет, что я там проработала, произошли действительно серьёзные конфликты, когда мы видели нашего борца в действии. Это было кино, от которого невозможно оторваться, несмотря на невесть откуда появлявшегося Макса, который настойчиво теснил меня вглубь производственных помещений. Сначала Ибрагим на борцовском языке (смеси русского языка и кавказского акцента) миролюбиво, почти ласково выговаривал хулигану:

– Э, брат, зачэм шумышь? Лучшэ посыды, уыпэй за здороуиэ!

А когда взбешённый человек бросался на него, очертя голову, улыбка на лице борца становилась ещё шире. Неуловимым движением он швырял противника на пол и с тигриной грацией художественно прыгал сверху, придавив поверженного врага. Через короткое время лежащий начинал хрипеть и просить пощады.

– Будэшь уэсты сэбэ тыхо? – спокойно спрашивал Ибрагим. – Уэрэн?

И, выслушав что-то невнятное, плачуще-сипящее, отпускал бедолагу. После чего тот в секунду становился покладистым кроликом.

Работа с удобным графиком два через два – не просто затягивала – засасывала подобно тёплой уютной топи. Шли дни, но мне совсем ничего не хотелось менять в своей жизни. Несмотря на своё образование и постоянные уговоры матери переехать к ним, в Калифорнию.

Аурикой назвала меня мама, потому что так хотел папа. Она родила меня одна, отец был полицейским и погиб в лихие девяностые при перестрелке с бандитами, грабившими и убивавшими водителей-дальнобойщиков. Мама сказала, что они с отцом много раз разговаривали о будущих детях. «Если будет девочка – то непременно Аурика, а мальчику ты имя выбирай», – сказал тогда совсем молодой папа, еще не знавший о том, что под сердцем у мамы уже нетерпеливо бьётся ещё одно, моё. А вскоре после этого разговора ушёл на работу и больше не вернулся. Живым.

Он был детдомовским мальчишкой, мой храбрый папка и совсем не знал, что такое семейная жизнь, не видел материнской ласки и любви. Но я уверена, если бы отец остался жив, то счастливей меня не было бы ребёнка: он бы холил, баловал и любил меня. Папин портрет, обрамлённый траурной рамкой, висел в квартире на видном месте. Я регулярно бережно смахивала с него пыль и мысленно разговаривала с отцом. Точнее, просто задавала какие-нибудь, жизненно важные для меня, вопросы и представляла, что он мог бы ответить мне. Моё живое воображение преобразовывало эти мысленные монологи в яркие диалоги.

Серо-голубые глаза смотрели на меня строго и внимательно, немного устало. Я мечтала стать сотрудником полиции, как отец, но мама сильно переживала, что меня непременно ждёт такая же смерть от рук бандитов. Убедить её оказалось невозможно, но я хотя бы отвоевала право пойти учиться на юридический факультет. А там… Кто знает, возможно и в полицию пойду, ведь у мамы всё в порядке, личная жизнь вполне сложилась, может быть смягчится по отношению к моему выбору.

Три года тому назад моя мама уехала в Америку, где обрела долгожданную любовь и почти идеальную жизнь в уютном доме на побережье океана. С тех пор она считала нужным хотя бы раз в неделю устраивать встряску моему психическому здоровью, небрежно водя смычком уговоров по моим визжащим нервам.

«Аурика, доченька, что ты засела в этой Москве старой девой? Объясни, что тебя там держит? Каторжная работа в баре, где тебя никто не ценит? Одиночество среди книг? Приезжай, оформим тебе семейную визу, а потом грин-кард. Помнишь, к нам приезжал друг Мика, Виктор с сыном Дэвидом? Парень постоянно спрашивает о тебе…»

Мик Коул – мамин муж, всегда потный, в очках с толстыми стеклами, сквозь которые радостно светились маленькие свинячьи глазки; с сальными боками, колоритно нависающими над шортами. Если это и есть американский идеал мужа, закопайте меня живьём! Для меня так и осталось загадкой, что мама нашла в нём. Я была в гостях у них несколько месяцев тому назад. И… Мне даже понравилось поначалу. Аккуратный домик недалеко от побережья, солнечные пляжи, воздух, буквально пропитанный беззаботностью и счастьем.

Через неделю мне всё надоело: слащавые гримасы окружающих, фальшивая заинтересованность моей жизнью. Вездесущее «хау ар ю ту дей», сладкой патокой прилипающее к нёбу. Очень дружелюбные улыбки и пустые взгляды, повергающие иногда в непонятное состояние, близкое к панике, как будто я оказалась среди чужаков на другой планете.

Моя мама была счастлива в этой другой инопланетной жизни, а почему же мне через неделю стало так тошно? «Ты издеваешься, Лазарева Аурика Андреевна?» – спрашивала я себя. Не нравится наигранное дружелюбие, бесит показное радушие? А восхищает окружающая тебя серость, некоторые посетители, дай бог, если просто быдловатые, а то ведь и откровенное хамло? Нравится пахать изо дня в день на дядю, не имея никакой великой и пафосной цели, проживая бесконечно мутный день сурка?

Я не смогла найти ответа на эти вопросы. Точнее, не захотела. Проще было задёрнуть глаза шторками век и пробубнить изумлённо вытаращившейся матери: «Мам, не моё это. Домой хочу. В Россию.»

Я долго не могла признаться в этом даже себе. А именно – в своих чувствах к Генке, моему соседу по лестничной клетке, который пять лет тому назад купил квартиру в нашем доме и поселился не только на нашей площадке, но и в моём сердце…

Да, я влюбилась в этого странного парня, который был старше меня на шесть лет. Он был когда-то женат, сам рассказал об этом. Детей у них не было, и это обстоятельство странным образом обнадёживало меня. Если когда-нибудь мы будем вместе… Дальше мечтать я страшилась, сознание пряталось, торопливо задёргивая плотную занавеску обыденности и занятости.

Никакой белозубый Дэвид, стоящий у бассейна, и, поигрывающий в солнечных лучах рельефами подкачанных мышц, не мог заменить мне усталую улыбку вечно небритого бледного Генкиного лица.

Я старалась не думать о Гене, но, когда бывала дома, особенно вечерами, часто подходила к входной двери, вслушивалась в напряжённую тишину подъезда, ожидая звука подъехавшего лифта, знакомых шагов, открывающейся с характерным скрипом двери соседской квартиры. Сгорала от стыда, представляя, что сейчас он застукает меня, но продолжала ждать. Не всегда, но очень часто.

А Гена? Он относился ко мне с той искренней дружеской теплотой, которая исключает проявление каких-либо других, более глубоких, чувств. Мне представлялось именно так. Лишь однажды наши руки соприкоснулись, когда Гена протягивал мне очередную книгу, которыми мы постоянно обменивались. Я почувствовала, как пролетела по венам горячая искра, зажигая щёки жарким румянцем, а он… Даже не заметил.

Таков уж он был, Геннадий Журбин, весь в своей журналисткой работе, в чтении всевозможной литературы. Мне казалось, развод причинил ему очень большую боль, и он не был готов к отношениям. Всё это были только мои мысли и умозаключения: как-то не принято у нас было копаться в мозгах друг друга, не считая размышлений и споров о книгах.

Когда-нибудь я решусь и признаюсь в своих чувствах, размышляла я, выгружая на стол толстенькие, радующие душу запахом свежей краски, томики. На этот раз я накупила классиков: Гоголя, Куприна, Достоевского. Что-то было уже прочитано давным-давно, что-то ещё маячило в желаниях, но набрала я именно того, чего сейчас просило сердце.

Переделав все домашние дела, я с лёгкой душой уселась за чтение «Преступления и наказания», читанного мной ещё в школьные годы. Мелькали перед глазами ровные строчки, метались мысли Раскольникова… В тот момент, когда студент достал из-под пальто топор – в мою дверь позвонили.

Я поморгала, возвращаясь в реальный мир из глубокого омута и ринулась в прихожую. Даже не посмотрев в глазок, распахнула дверь, едва сдерживая радость. На пороге стоял Генка с книгой в руке. Меня немного удивило напряжённое выражение его бледного лица, впрочем, тут же осветившееся милой улыбкой.

– Аурика, привет ещё раз, – он протянул мне увесистый томик, – как обещал. Это новый японский писатель. Я сам только начал. Не дочитал, хочу посмотреть, как тебе понравится. Да и некогда пока. Можешь взять на пару дней, потом обязательно поделись впечатлениями.

Я взглянула на обложку книги и состроила гримасу, увидев живописно нарисованные отрубленные конечности.

– Ужастик, что ли? Ты же знаешь, я не очень люблю, – начала я, но Генка перебил:

– Узнаешь! Только смотри, прочитай обязательно! – настойчиво и как-то тревожно попросил он, возбуждённо блестя глазами. Потом посмотрел на раскрытый том Достоевского, улыбнулся, – наш Фёдор Михайлович неплохие психологические триллеры выдавал.

– Хорошо, – покорно ответила я. – Ты сегодня на себя непохож.

– Ерунда. Не обращай внимания. На работе проблемы, – Журбин устало потёр лицо руками, – пойду я, устал.

– Ну ладно. Может быть, завтра увидимся, – кивнула я, кладя томик на столик и с сожалением думая о том, что даже поболтать не получилось. Всё-таки сегодня он был какой-то взъерошенный.

Я уже собиралась закрывать дверь, когда Журбин резко остановился и посмотрел на меня.

– Аурика, я давно хотел тебя позвать… Завтра вряд ли получится, а вот на следующий твой выходной, то есть через три дня давай сходим в кино? Я, правильно подсчитал твои рабочие дни? – обеспокоенно спросил он, видимо потому, что лицо моё перекосилось от изумления и радости. Я смогла только кивнуть.

– Отлично! – широкая улыбка появилась на его губах. – Договорились. После-после-послезавтра у нас с тобой будет свидание!

Щёлкая головкой замка, я поняла, что так и не проронила ни единого слова после удивительного предложения Гены. Мы пойдём в кино! У нас будет свидание! Неужели это правда?! Я поскакала в комнату, подпрыгивая, как маленькая девочка.

Закружилась по комнате, схватив ужастик, который дал Генка, напевая на манер мотива арии Мистера Икс:

– Всегда быть рядом – судьба моя!

Отложив в сторону Достоевского, решила почитать японца. Юкио Сёкуре – прочитала я имя. Название «Положите голову отдельно» было довольно говорящим, но я решила не заморачиваться и открыла титульную страницу. Прямо передо мной лежала книжная закладка. Плоская, из плотного пластика, она изображала зелёный фон, лужайку, как я поняла и на самом верху – черный домик с белым оконцем и миниатюрной дверью. Заканчивалась эта красота крышей домика, которая должна была торчать над страницами, но видимо по Генкиной забывчивости, оказалась глубоко внутри, поэтому я её и не заметила.