Глава 1
В которой звучит п

Наступали первые сумерки, когда двери “Фатума”, фешенебельного ювелирного магазина, сомкнулись за спиной нашей героини. Вся в каких-то мечтаниях, Моника замешкалась на крыльце, но внезапный порыв весеннего ветра вернул ее в этот мир.

– Ах! – женщина чуть ни споткнулась.

Она вовремя ухватилась за перила, перевела дух и, отбивая каблучками нервное стаккато, спустилась по ступенькам на тротуар. Раздался звон мелочи, мимо проплыла пара прохожих. Провожая их взглядом, Моника заметила, что на углу дома просит милостыню какая-то карга и решила ее рассмотреть. То была грязная старуха в ватнике и темном головном платке, с испещренным морщинами лицом.

“Интересно, как она такой стала?” – подумала Моника.

Она вздрогнула. С трепетом соединилась нега – наследие недавних мечтаний.

– Когда-то и она была молодой и красивой, – растерянный вздох раздвинул лацканы молочного пиджака.

Несколько секунд женщина простояла, уставившись на нищенку, пока старуха сама не повернулась к ней. Стали видны ядовито-желтые зрачки. В отверстии посредине физиономии показались два гнилых зуба. Моника испуганно заморгала. Ужимки не помогли: глаза чудовища впились в носок ее белой туфли и медленно поползли выше: икра, колено… Когда взгляд коснулся бедер, женщине почудилось, будто у нее по коже ползет скорпион. Насекомое готовилось проникнуть под юбку.

– Господи! – прошептала Моника.

Старуха дошла до талии и начала медленно поднимать голову – теперь она пялилась на ее грудь. Моника напряженно вздохнула, понимая, что еще миг, и нищенка заглянет ей прямо в зрачки.

– Мадам, вам плохо?

Женщина оперлась на руку вовремя подоспевшего прохожего.

– Нет, ничего… – пробормотала она, опуская веки.

– Вы, кажется, что-то уронили, – прохожий нагнулся.

Это был полный мужчина, по одежде, бухгалтер. Провозившись несколько секунд, он выпрямился и протянул Монике какую-то вещицу. Женщина была выше нежданного спасителя и тот, неловко улыбаясь, смотрел на нее снизу вверх. В руках прохожий держал полураскрытую красную коробочку с золотым перстнем. Моника поняла, что обронила свою покупку.

– Спасибо, – пробормотала она, схватила кольцо и повернулась к белой “Ауди”, припаркованной у крыльца.

Прохожий хотел было что-то сказать, но ему помешал крик старухи.

– Совсем зажрались, шлюхи! Люди с голоду подыхают! Да чтоб тебя…

Женщина быстро села в машину, захлопнула дверцу и завела двигатель. Из всех излияний нищенки она запомнила одно – старуха пожелала, чтобы кроме этого кольца у Моники больше ничего не осталось.

Глава 2
В которой раскрывается несколько пикантных секретов

Машина неслась по вечерним улицам, прочь с проклятого места. Преодолевая дрожь, Моника нажала на кнопку радио. Послышался пожилой голос.

– Трагедия человека не только в том, что он не способен определиться со своими желаниями, – вещал неизвестный философ. – Иногда люди страдают, потому что их истинные желания исполняются…

– Этого еще не хватало! – Моника выключила приемник.

Через пять минут ее авто стояло у богато украшенного лепниной здания конца 19-го века. Взлетев на крыльцо, женщина с силой потянула за ручку входной двери, и, вбежав в просторный вестибюль, очутилась у стола консьержки. За ним сидела дама с шиньоном лет сорока пяти в сером костюме. Моника вздрогнула, как ужаленная, и отскочила в сторону, к лестнице. Каблучки нервно застучали по ступенькам. Поправляя очки, консьержка провожала ее недовольным взглядом.

Поднявшись на второй этаж и открыв дверь, женщина поняла, что из-за волнения приехала не туда. Эту квартиру она делила с мужем, вечно находившимся в отъезде. Любовников она принимала в другой. Та двухкомнатная норка, расположенная в сомнительном районе на окраине, досталась ей в наследство от дяди. Моника сразу оценила достоинства новой недвижимости – удаленность от центра и отсутствие проклятой консьержки. Квартирка прошла ремонт, избавилась от старой мебели и от всего, что не соответствовала духу храма Венеры. Там поселилась любовь.

– Коварство и любовь! Измена и любовь! – хихикала кокетка.

Не то чтобы муж ничего не знал о дядиной квартире. Нет, он был четко проинформирован о наследстве. Однако его робкое предложение продать ненужную собственность встретило решительный отпор. Было заявлено, что недвижимость будет сдаваться, что найден съемщик – родственница Анны (об этой Анне мы скоро многое узнаем), и что ремонт проводится в интересах новой обитательницы. Конечно, никакой родственницы стены апартаментов не увидели, но на просьбу рассказать о денежных поступлениях с квартирантки Моника могла дать правдоподобный ответ. Средства, действительно шли. Ежу понятно, что непосредственно от Анны в обмен на право пользоваться помещением в том качестве, в каком его использовала Моника.

Итак, женщина вошла в прихожую. Сменив туфли на плюшевые тапочки с мордочками зайцев, она миновала просторную комнату – почти залу, – спроектированную словно ради снобизма, прошла в убранный со вкусом салон и остановилась у двери кабинета мужа. Дверь была заперта перед отъездом хозяина, не допускавшего в святая святых решительно никого. Супруг объяснял свое поведение боязнью горничной.

Постояв у запертой двери, Моника повернулась к окну. Рядом с ним на тумбочке стояла лакированная шкатулка. Тут же возвышалась главная достопримечательность салона – гранитная колонна, высотой где-то по грудь, увенчанная мраморным бюстом. Хотя бюст напоминал Фрейда, на нем значилось “Платон”. Середину комнаты занимал журнальный столик с двумя креслами. На стене между сервантом и антикварным зеркалом висел большой черный экран.

Помимо таинственного кабинета в салон выходили кухня, спальня и детская. Детская была пуста. Моника родила девочку через год после выхода замуж и страшно ее любила: катала на деревянной лошадке, покупала конфеты, раз даже пыталась читать книжку… Впрочем, ребенка забрала к себе свекровь, не переносившая Монику на дух.

– Эта шалава наставит тебе рога, – твердила свекровь мужу. – Как выставишь ее вон, ребенка ни за что не отдавай. Сам не захочешь, так я отсужу. Пусть продолжает наш род.

Оглядев салон, женщина вошла в спальню. Да, эта комната знала минуты неги, ее стены видели исступление. Добрую треть помещения съедал гигантский одр любви – двуспальная кровать под старину. Под слоем простыней лежал ортопедический матрас, чуть менее упругий, чем семь лет назад, сразу после покупки, зато многое изведавший. Пластиковые пружины запечатлели все этапы отношений Моники с мужем. В самом начале – обоюдную страсть. Если точнее, неподдельную страсть супруга и более-менее удачные попытки имитации со стороны дамы. Далее – безответные порывы мужчины, бывшие тем неистовей, что несчастному грезилась возможность еще чуть-чуть и довести избранницу до прежнего экстаза. Наконец, постельный цинизм – это когда оба делают вид, что им нравится.

Нет, муж почти не заглядывался на других женщин. С ним произошла метаморфоза, обычная для людей его круга: делец постарел (больше, чем на семь лет из-за постоянного напряжения), заметно потолстел. Нервы, измотанные управлением Фирмой и необходимостью поддерживать свое положение в обществе, оставляли с каждым годом все меньше сил для любви. Их ресурс был изношен…

Кроме кровати в спальне имелись старинное трюмо, платяной шкаф и книжный стеллаж. Моника машинально положила на него коробочку с кольцом, подошла к зеркалу и простояла так почти минуту, что-то шепча. История со старухой не давала покоя.

Наконец она нервно улыбнулась и движением, воскрешающим в памяти времена мушкетеров, сняла шляпку. Пальцы сомкнулись на золотистой пуговице пиджака, похожей на старинный дублон.

– Пиастры, пиастры, – пробормотала Моника.

Пуговица вошла в разрез петли. Расстегнув их все, женщина повернулась спиной к постели и раздвинула лацканы жакета. Пиджак съехал с плеч на гладь покрывала.

– Нужно успокоиться, – Моника снова уставилась в зеркало.

На нее смотрело тридцатилетнее лицо с большими голубыми глазами. Изящный нос и линия тонких губ образовывали перевернутую “Т”. Женщина раскрыла рот, превращая букву в замочную скважину.

Ее лицу была чужда плебейская округлость. В слегка вытянутом подбородке поклонники улавливали влияние аристократических генов. Это теорию подкрепляла форма шеи, длинной, как у ренессансной куртизанки. Грудь была огромной. Наполовину ее скрывала бежевая комбинация.

Ухмыльнувшись, Моника расстегнула ремешок – юбка упала к ее ногам лезвием гильотины. Открылись бедра. Жадные щупальца подвязок тянулись к кромкам чулок.

Мысли о собственном теле помогали отвлечься. Сняв комбинацию, Моника медленно развернулась в профиль к трюмо и, обнаружив, что немножечко пополнела, пугливо втянула животик.

– Ладно, все это глупости, – женщина опустила веки. – Скоро свидание! Пора одеваться и ехать на квартиру дяди.

Писк телефона заставил ее потянуться к сумочке, брошенной на постель.

– Да… – Моника взяла трубку. – Анна, ты? С тобой мы встречаемся послезавтра!

– В четыре? Значит, в четыре.

– Нет, нет, сегодня квартирка занята. Ко мне приезжает Кролик. Мы остаемся на ночь.

Собеседница была явно чем-то недовольна. Она повысила голос.

– Мне и самой это не нужно, – перебила ее Моника, – ты же понимаешь, я не знаю, чего хочу.

– Ладно, я тоже тебя целую.

Женщина выключила телефон и осторожно подняла голову. В зеркале отражались две огромные чаши, покрытые бежевым шелком и серебряный кулон между ними. В груди сладко щемило. Она глубоко вздохнула – чаши качнулись. Перед глазами мелькнуло скуластое лицо, обрамленное каштановыми кудрями. Монике померещился тот, кого она так хотела увидеть.