Путь селекционера

Какие дьяволы и боги

К нам ринутся из темноты

Там, где кончаются дороги

И обрываются мосты?..

В. Шефнер

Часть I. Путь Йохана

Глава I. Великий Молот Бак

Из Слова о новой вере Всеслира и подчинённых земель:

…Поэтому не подобает верующим посещать бесовские игрища, которые заключаются в плясках, гудении, пении бесовских песен и принесении жертв идолам, когда молятся богу Глубин и Великому Стихотворцу…

Утренняя заря потихоньку заливала светом неровные ряды избушек. Они растянулись в лощине меж двух холмов, словно змея. Светило ещё не полностью взошло, и если повернуться к нему спиной и поднять глаза, то можно было увидеть едва заметные звёзды, которые в этот час терялись в красном небе.

Люди уже выходили из домов. Кто-то нёс рыболовные сети, кто-то шёл с двустволкой в лес на охоту. Ребятишки шагали в приходскую школу, а некоторые, прячась за заборами и кустами, бежали на западный холм, порезвиться в развалинах.

Я вздрогнул: так бывает, когда видишь что-то важное, но осознать это ещё не успел. Ба! Да это же Кор и Нук! Мои младшие братья тоже отправились на руины. Ну, я их догоню!

Потянувшись, я встряхнулся и бросился по дороге. Обогнав строй угрюмых охотников, нервно заозиравшихся на меня, я взбежал на холм и теперь стоял перед воротами некогда мощной заставы, отражавшей набеги лесных жителей на город Всеслир пару веков назад. Лесных жителей давно не осталось, гарнизон вывели, а крепости понемногу ветшали и разрушались, не выдерживая натиска зимних гроз.

Как это ни странно, я не слышал вообще никого, а ведь детям дай только вволю покричать. Внутри тоже было пусто, лишь в единственной башенке кто-то маячил. Действительно, поднявшись, я заметил своих голубчиков в кругу других ребят.

– Кор, Нук! – крикнул я им. – А вы почему не в школе?

Мелкотня испуганно обернулась, а потом их лица исказились детской яростью.

– Йохан! Если маме расскажешь, мы тебе помёт птичий в кровать положим! – отозвался Нук.

– Я маме не расскажу, но дьякон-то всё равно узнает: вы же ему сегодня обещали помочь в библиотеке!

– Кишка собра, дерьмо собаки! – неумело выругался Кор, после чего опасливо посмотрел на меня.

Я сделал вид, что не услышал.

– Собирайтесь, ещё успеете…

Меня перебил крик одного из мальчишек. Тот указывал куда-то в сторону. Я посмотрел вместе с остальными. Через бойницу было плохо видно, но я догадался, к чему привлёк внимание мальчик: по дороге с запада медленно двигался какой-то транспорт. Когда он приблизился, я узнал в нём броневик, окружённый солдатами! Я такой видел раз в жизни, в городе, на военном параде. Как сейчас помню: шли подряд – красивые, блестящие, с солдатами на броне.

Однако этот явно двигался не сам: его толкали. Я велел мелким, чтобы шли помогать дьякону, и тут же думать о них забыл.

Я побежал на дорогу, навстречу машине. Завидев меня, солдаты остановились на перекур. Подбежав, я облокотился на броневик и теперь жадно хватал ртом воздух.

– Что, пацан, – скрестил руки вояка, весь в пыли, – поможешь?

– Ага, – ответил я, переводя дыхание и стараясь не обращать внимания на «пацана».

Тут я заметил оружие, вложенное в тюк на броне. Это была такая же грязная, как и всё вокруг, боевая винтовка Мартинса. «Издалека, наверное, ребята пришли: у нас-то места тихие, про войну полвека не слышали», – смекнул я.

– Понравилась? – усмехнулся солдат.

– Очень. Я такую только в книжках видел.

– А стрелял вообще?

– Да, в школе учили – из двустволки по собрам.

– У-у-у, из двустволки-то собру ничего не будет!

Я пожал плечами. Солдаты между тем докурили и теперь просто отдыхали.

– А откуда вы идёте?

Те помрачнели, и всё тот же ответил мне:

– А то ты не знаешь! Вот за тем лесом уже война.

– С кем?!

Солдат промолчал, уставившись себе под ноги, а я испугался. Что же это за война такая, о которой не слышал? Ведь пушки не могут стрелять бесшумно! И в газете, которую присылали раз в неделю и которую мы с дьяконом читали местным после службы, ничего не писали… А потом сделалось ещё страшнее. Вдруг вспомнились все худые знамения, которыми пугала бабка Ниша с того момента, как полгода назад из деревни прогнали невесть откуда забрёдшего юродивого.

Солдат промычал что-то невнятное. Его сослуживцы почему-то с сочувствием смотрели на него. Наконец он поднял голову и произнёс то, что я меньше всего ожидал услышать:

– Молот Бак.

Я выдохнул. Пересуды пересудами, но нельзя же услышать такое от воинов Е. И. В. губернского полка!

– Тоже не веришь? – Солдат сощурился. – Так они и победят – никто не верит.

– А кто – они? Молот?

Солдат грустно улыбнулся:

– Там малые Молоты. Натуральные черти.

Ругаться не хотелось, и я только пожал плечами.

– Ну, ладно. Не хочешь – не верь. Я б сам не поверил. Пальнёшь? – вдруг сменил тему собеседник.

– Да! – Мои руки потянулись к винтовке.

– Хорошо. Видишь дерево вон там? – Солдат указал на засохший дуб.

– Ага.

– Теперь смотри. Держи винтовку, вот так. Теперь затвор назад отведи… вот так, правильно. Вставляй патроны. Всего дюжина, плюс один в патроннике. Закрывай затвор. Всё. Целься в дерево, так, чтобы прорез в целике и мушка на одной линии были. – Он поправил мою руку, направив её куда-то явно не туда. – Теперь на крючок нажимай…

Раздался оглушительный грохот, от которого я зажмурился и выронил винтовку. Это было совсем не похоже на школьные двустволки. Солдаты засмеялись, а я сперва опустил взгляд, затем поднял оружие и опять прицелился. Я надавил на крючок, но ничего не произошло, и только солдаты рассмеялись ещё громче.

– Вот, – кивнул солдат. – После выстрела затвор передёрни.

Я сделал, как он велел, навёл винтовку на самую толстую ветку и выстрелил. От звука я опять зажмурился, но оружия не выронил, и когда я всё-таки открыл один глаз, то увидел, что ветка исчезла: видимо, пуля разнесла сухую древесину в щепки.

– Нормально, – одобрительно кивнул солдат и похлопал меня по плечу, забирая винтовку. – А теперь помоги нам – хотя бы до деревни доедем.

Я встал со всеми, и мы покатили броневик вперёд. Когда мы дошли, руки словно отваливались, с ботинок осыпа́лась грязь, но я был доволен: как-никак стрелял из винтовки. Кому рассказать – обзавидуются!

На улице уже подсобили прохожие и помогли оттащить броневик к обочине. На шум сбежалась ребятня, и даже дьякон ковылял из школы навстречу. «Ну всё, – решил я, – моё дело сделано, дальше пусть взрослые разгребают».

Я сел на пенёк, вытянув ноги. Спустя полминуты до меня донёсся разговор военных с дьяконом, бывшим у нас по совместительству старостой.

– Не нужны нам ваши враки! Идите в город, а здесь не задерживайтесь! – настаивал дьякон.

Солдаты ему что-то отвечали, но в конце концов, смачно выругавшись, прокляли нас, взяли винтовки с броневика и пошли дальше, а машину бросили. Ребятишки сразу же её облепили, а дьякон всё ругался на них и пытался вернуть в школу, но куда там! Наконец, он заметил меня и, подойдя, спросил:

– Ты им помогал?

Я кивнул.

– Молодец, Нюха любит хорошие дела, пусть и для плохих людей. Завтра жду стих, он готов?

– Да, почти. Я написал, но не уверен…

– Молодец, день святого Нюхи скоро.

Нюха был очень важным святым, а в окрестностях Всеслира его ещё и почитали особо: считалось, что сам жил где-то неподалёку до того, как он потерял близких из-за козней Бака и изгнал его дьяволов.

Старый дьякон поковылял дальше, опираясь на свою тросточку. Я его знал долго, он слыл человеком хорошим, хоть и с несколько жёсткими взглядами на жизнь. Говорят, в церковь он пришёл ещё подростком, даже моложе меня, и с тех пор дослужился до сана. Потом, когда все священники умерли, он писал в город, чтобы его повысили, но без толку. Так дьяконом и остался – одним-единственным на всю деревню.

До вечера дел не было; редко так получается, а раз уж день свободен, следовало провести его с пользой. Я дошёл до школы, убедился, что младшие братья там, и побрёл к дому. Когда я проходил мимо избы Кломки, вдруг услышал, как меня окликнули через открытое окно. Хозяйка облокотилась на подоконник и поманила меня пальцем, я помахал рукой в ответ и пошёл дальше. Девушка она была в целом неплохая, но с характером слишком уж лёгким. Некоторые наши парни захаживали к ней, хотя, конечно, открыто в этом не признавались. Сам я не ходил. Тем более если мама узнает, или пуще того – дьякон…

Моя избушка ничем от других не отличалась: добротная, построенная ещё прадедами, но уже покосившаяся от времени и невзгод. Снаружи резная лавочка заслоняла обломанный бревенчатый стык: когда-то неподалёку от дома взорвался собр и повредил нижний венец.

Внутри стояли грубый стол, покрытый сшитой матерью скатертью, стулья и резной шкафчик, сделанный нашим соседом Бояром, а в красном углу – лики святых. Дома ждала мама, и как только я вошёл, сразу же услышал причитания. Она говорила, как плохо спала ночью, что жидкоплод сгнил, как Нук вчера гвоздик выковырял из серванта, а забить-то она сама не может…

Гвоздь я забил, а потом и остался помогать по дому. Пожилая женщина с изрезанным морщинами лицом и в оставшемся от бабушки ношеном сарафане всё суетилась и причитала. В такие моменты хотелось остановить её, поцеловать и отправить отдыхать, но, во-первых, тогда она расплывалась в улыбке, начинала меня хвалить и целовать в ответ, чего мне не хотелось, а во-вторых, ещё сильнее начала бы причитать, подумав, что я всё пойму. Пойму-то я всё, да вот надо ли мне оно?

Когда дела кончились, мама отпустила погулять. Первым делом я зашёл к Бояру. Тот встретил радушно, спросил про сервант – крепок ли. Я всё рассказал и ещё раз поблагодарил, а потом попросил потренировать бою на мечах. Бояр, бывший боевой офицер, под конец службы стал инструктором рукопашного боя в военной академии, а потом устал от городской жизни и осел в деревне.

Сосед с радостью согласился: я, пожалуй, был единственным, кто интересовался холодным оружием больше, чем огнестрельным. Мы вышли в небольшой дворик, взяли по деревянному мечу и встали друг напротив друга. Бой начался просто: сначала Бояр меня повалил на землю, ни разу не коснувшись мечом, однако поединок не остановил. Такая у нас была договорённость: даже если упал – дерись до последнего. Наконец, улучив момент, я смог плюнуть Бояру в лицо, тот на миг отшатнулся, и я, воспользовавшись этим, рывком поднялся и рубанул наотмашь.

– Хе! – улыбнулся Бояр. – Давай ещё раз!

Второй поединок прошёл быстрее: Бояр заколол меня практически сразу.

– Вот видишь! – Сосед поднял палец вверх. – Как я говорил? Бой должен быть выигран в первую секунду, иначе он перерастает в драку. Ещё разок?

Так мы бились до вечера. Наконец, я, уставший, весь в синяках и ссадинах, но безмерно довольный, пошёл домой. Уже вернулась старшая сестра Нора. Старше она всего на год, недавно её шестилетие отмечали.

Теперь мы сидели и пили травяник. Я всё думал о стихотворении и о том, когда дьякон примет меня на работу. Обучение я закончил месяц назад, с отличием, и договорился, что он примет меня к себе. Письму я обучен, а чего ещё надо? В Создателя верить? В Слыню? Едва ли.

Незаметно наступили сумерки. Я вышел на улицу и посмотрел на небо. Всё было на своих местах. Взгляд упал на созвездие Семихвостой змеи прямо над коньком избы. Говорят, если первое, что увидел на небе, – это змея, то жди несчастья. Бред! Если бы небо каждый раз выглядело по-новому – ладно, но ведь я-то знаю, что она всегда стояла над коньком, а я сам мог смотреть в любую сторону – куда захочу. Созвездие Наковальни раскинулось между церковью Святого Нюхи и пригорком. Я опустил глаза, но и тут всё было, как обычно. Косые избы, походили на кривые огарки спичек, разбросанные по скатерти.

Я ещё раз взглянул на небо. Звёзды. Для чего они существуют? Если верить дьякону, это духи святых, а если верить тому, что я прочитал за те немногие разы, что оказывался в городской библиотеке, – это подобия нашего светила, но далеко-далеко. Если честно, в первое я не верил, а во втором сомневался. К тому же если это – правда такие же светила, то там есть такие же планеты, и на них ведь кто-то живёт! Об этом тоже в городах говорили. Но говорили, и что астрономы как-то умудрились узнать, что на других планетах воздуха нет, а стало быть, как ни поверни – всё выдумки.

– Йохан, иди скорей! – раздался мамин голос. – Все уже собрались.

Так бы и стоял здесь вечность.

– Иду, – вздохнул я.

Вокруг простого деревянного стола собрались домашние. Мерно горела лучина, едва освещая плотные стыки брёвен, скудное убранство и красный угол. Святые с образов как-то печально смотрели на лучину, меня, маму… Каждый раз, глядя на иконы, я не мог понять, куда они смотрят.

Мама резала жёсткое мясо собра. Нож ходил свободно, и я порадовался, что в город за новым придётся идти не скоро. Меня частенько туда отправляли продать кое-что из еды и купить инструмент. И когда я сам ходил – полбеды, – я там вроде как на хорошем счету – а вот когда мама (младшим тогда даже года не стукнуло), её и обворовывали, и обсчитывали. Бывало, потащит она на горбу мешок с овощами, и встретятся по пути мужики – скажут, мол, давай нам, баба, мешок именем князя такого-то. Тогда куда ей деваться? Один раз уже по шее дали. Хорошо, если военные встретятся: те обменяют за него что-то, а другие могут до нитки обобрать. А если нет – то и в городе порой обманывали… Я как-то наловчился разок и врезал промеж глаз одному жирдяю… Конечно, потом провёл пару ночей в каземате. Спасло то, что я был примерным учеником церковно-приходской школы, и сам дьякон за меня хлопотал. Однако, после того, как полплощади базарной видело, как я борову по роже съездил, меня вроде как зауважали и обманывать стали меньше…

Слева от матери, внимательно глядя на плавные движения, стояла Нора, а где-то под столом резвились два младших братика. Мама дорезала мясо, разложила его и уселась за стол. Нора достала бутылку браги и налила в деревянную чарку, в ответ на укоризненный взгляд мамы протянула её мне. Я отхлебнул, поморщился.

– Мелочь, давай за стол, – улыбнулась мама, и братики, как два жучка, вскарабкались на табуретки.

Мать прочла молитву, мы начертали круг над головой – ритуал изгнания нечистой силы – и принялись за еду. Я пережёвывал мясо, уставившись в узенькое окошко. Небо едва виднелось над холмом.

– Опять смотришь? – то ли с упрёком, то ли с усмешкой спросила мама.

– Смотрю.

Тут в разговор включилась Нора:

– Ты бы кушал лучше! На небо попасть ещё успеешь!

Мама отвесила ей лёгкий подзатыльник и потом снова начертила круг над головой каждого из нас, а младшим – даже по два раза.

Я усмехнулся про себя, Нора, по-моему, тоже. Всё-таки как здорово, что она у меня есть! Маме многого не объяснишь, мелким – тем более, и другие деревенские ребята наверняка не поймут и даже будут смеяться… Помню, когда в первый раз с сестрой в город попали, увидели, как монах спорил с каким-то студентом, причём злобно так, с пылью из-под ног. Мы с Норой потом играли в них дома: кто-то был священником, кто-то – студентом. Мы тогда так ногами топали, что домой приходили и сами в пыли, и пыли наглотавшиеся.

– Слушай, – попросила Нора, – можешь ещё раз прочитать? Понравилось больно.

– Да, прочитай! – поддержала мама.

Я прокашлялся, встал в угол, чтобы как в школе было. Достал заткнутый за ремень скомканный лист, вырванный из учебника истории, посмотрел на написанный огрызком карандаша текст и начал:

– Хороша страна моя,

От конца до края.

Что хочу? – спроси меня,

Ум мне пробуждая…

Вдруг из-за окна донёсся какой-то гул, я немного сбился, но внимания никто не обратил.

– К храму тропку протоптать,

Заложить там печку,

В той работе удержать

Ёмкое словечко,

Здравый ум к годам нажить,

Дружбой укрепляя,

А пока – тебя любить,

Мама дорогая.

Когда я закончил, Нора довольно улыбнулась, будто заметив что-то, а мама захлопала. Я терпеть не мог такого отношения. Зачем хлопать, когда кругом все свои?