Все спецслужбы были задействованы. Внутри и снаружи Дома Союзов сотрудники МГБ и МВД. Милиции полно на улицах. К зданию Дома Союзов пытались пройти неорганизованные толпы. Андрей, как и все милиционеры райотдела милиции, был задействован в оцеплении. На Трубной площади произошла страшная давка, погибло несколько сот человек. Трупы увозили грузовиками, задействовав военных.

Когда гроб с телом вождя занесли в Мавзолей, был дан артиллерийский салют, на заводах по всей стране загудели прощальные гудки, объявили пять минут траурного молчания.

Люди искренне переживали, горевали. Андрей, как и все сотрудники, предположить не мог, что похороны вождя обернутся для страны и милиции сущим бедствием.

28 марта 1953 года объявили амнистию. Указ подписал Климент Ворошилов, так как стал председателем Президиума Верховного Совета СССР. По Указу амнистии подлежали те, кому суд определил меру наказания менее пяти лет, все осуждённые за экономические преступления, беременные женщины и матери детей до 10 лет, несовершеннолетние, мужчины старше 55 лет и женщины – 50 лет. Указ предусматривал сокращение срока наполовину всем заключённым, кроме политических и уголовников за предумышленные убийства. В считаные недели из тюрем и лагерей освободились один миллион двести тысяч заключённых. Большая часть из них – закоренелые преступники – воры, бандиты, насильники, грабители. Сроки уголовникам давали небольшие. По статье 153 за изнасилование – до 5 лет, за кражу ст. 162 от 3 месяцев до 5 лет, за грабёж ст. 165 до 3 лет, за разбой ст. 167 до 5 лет. А по ст. 58 за измену Родине 10 лет или расстрел. Уголовники вышли, политические остались в лагерях.

И поехали на поездах с северов, Камчатки по Транссибирской магистрали толпы уголовников. Города захлебнулись в преступлениях. В ряде городов ввели комендантский час, в Казани для усмирения беспорядков применили воинские части. Не все из освобождённых успели вдохнуть воздух свободы. Так, в Магадане был сформирован и отправлен пароходом во Владивосток этап из бывших зэков. Конечно – без охраны. Заключённые захватили пароход, потребовали плыть за границу. Радист, успевший запереться в радиорубке, успел отбить в пароходство радиограмму. Судно перехватили в Охотском море наши военные корабли. Бывших зэков высадили на берег и расстреляли.

Мало кто из освобождённых ехал в родные города и сёла провинции. Большинство тянулись в крупные города и на юг. Как же, намёрзлись на северах, тем более многие страдали туберкулёзом. А в Крыму и на Черноморском побережье Кавказа все условия – тепло, курортники с толстыми лопатниками, как называли кошельки. Отдыхать на юг ехали люди не бедные – директора предприятий, партполитработники, заведующие продовольственными и промтоварными базами, барыги всех мастей. Для щипачей-карманников самое раздолье.

Все освободившиеся имели ограничение – не имели права селиться в Москве и Ленинграде. Но когда уголовники соблюдали закон? После войны начали набирать силу воры в законе, организовывали сообщества воровские с общаками, своеобразной кассой. Новые воры в законе начали конфликтовать с ворами старой закваски, разворачивались воровские войны.

Причём войны в натуральном смысле, с применением оружия, с убитыми. Власти на воровские войны смотрели сквозь пальцы. Чем больше воров перебьют друг друга, тем лучше. Воры начинали делить территории, крышевать направления. Кто-то смотрел за рынками, другие за цеховиками.

Сил милиции противостоять хлынувшим ордам уголовников не хватало. Почти каждый день в городе десятки грабежей, убийств, изнасилований. Это с учётом, что не все потерпевшие заявляли в милицию. Ведь при кражах или разбое надо писать список украденного. А откуда у скромного мастера мясокомбината большие деньжищи при официально скромной зарплате или у директора райпо полная шкатулка золотых изделий? У милиции могут возникнуть вопросы о происхождении. Грабили богатых по наводке и серьёзные бандиты. На улицах бесчинствовала шпана мелкая. Но гражданам от этого легче не было.

Через несколько дней Андрей ехал на трамвае «А» со службы.

Трамвай после остановки только тронулся, набирал скорость. Опер увидел на тротуаре знакомое лицо. Вор, который сбежал от него, бросив чемодан. Правда, был он сейчас не в военной форме, а в цивильном пиджаке, галифе, хромовых сапогах гармошкой. Андрей долго не думал, спрыгнул с трамвая. Ходили они медленно, особенно на поворотах, двери не закрывались. Многие запрыгивали на ходу или покидали трамвай таким образом. Вор беседовал с каким-то мужчиной, покуривая папиросу. Андрей решил проследить за вором. Похищенного при воре уже нет, и арестуй он его, что предъявить? А проследить стоило, где-то же он обретается, скорее всего на «малине». Андрей встал за угол дома, поглядывал. Мужчины разошлись. Андрей шёл метрах в пятидесяти от домушника. Плохо, что тот знал его в лицо. Да и одежда на Андрее была прежняя. Вор чувствовал себя в безопасности, отпускал скабрезные шутки проходящим девушкам, не оглянулся ни разу. Домушник свернул в арку, прошёл во внутренний двор.

Андрей успел заметить, как вор вошёл в подъезд, мелькнул за окнами между первым и вторым, затем вторым и третьим этажами. Дом старой, дореволюционной постройки, с широкими лестничными пролётами, высокими потолками, и обязательно имел второй, чёрный выход для прислуги. Раньше такие дома были доходными, квартиры в них снимали чиновники средней руки, учителя, врачи. Для бандитов или для конспиративных квартир спецслужб такие дома привлекательны, просто находка. Вошёл в один подъезд, вышел с другой стороны дома.

Андрей немного выждал, вор мог вернуться, и ему бы не хотелось, чтобы они столкнулись на лестнице. Домушника не было, и Андрей зашёл в подъезд. Вор зашёл в какую-то из трёх квартир на третьем этаже. Андрей приник ухом к двери. Полная тишина. За другой дверью слышны детские голоса, потом женский.

Из-за третьей слышались мужские, да не один, разноголосица. Спорили о чём-то, слов не разобрать, двери добротно сделаны, толстые. Опер задумался. Проверить документы у обитателей квартиры? Там несколько мужчин, и они вполне могут оказать вооружённое сопротивление.

А если документы в порядке, визит его зряшным будет. Хорошо бы наблюдение за подозрительной квартирой установить, да где топтунов взять? У них в райотделе один только по наружному наблюдению и задействован на серьёзных делах. Андрей на куске бумаги адрес записал, стоит квартиру в паспортном столе проверить – кто прописан, с участковым поговорить, нет ли данных на жилище. Начал спускаться с этажа, вышел во двор, а из арки выворачивают двое блатных. Кепки-восьмиклинки, прикид характерный, пальцы в наколках, взгляд наглый. Видно – опытные, поскольку в Андрее сразу опера распознали. Сразу повернули назад. Андрей крикнул:

– Стоять! Милиция!

Уголовники кинулись убегать. Один на ходу револьвер выхватил, пальнул в Андрея, промазал. Ага, нападение на представителя власти, можно самому оружие использовать. «ТТ» в кармане, патрон в стволе. Выхватил, большим пальцем курок взвёл, выстрелил сначала в бандита с оружием, в грудь. Бандит рухнул, а второй вот-вот арку минует. Надо не дать ему уйти, выскочит на улицу, там стрелять невозможно, можно случайных прохожих зацепить, потом заморишься объяснительные писать. Андрей выстрелил убегавшему в ногу, мужчина рухнул, заблажил:

– Мусор поганый, ты чего же это делаешь? Я только от хозяина откинулся, чистый.

– А убегал зачем, стрелял?

– Это не я, я его не знаю, в первый раз вижу.

Раздалась трель свистка. Под арку вбежал дворник. Когда случалось происшествие, таким сигналом вызывали постовых милиционеров.

– Кто стрелял?

– Я из уголовного розыска.

Андрей показал удостоверение.

– Звони в райотдел милиции, пусть подъедут. И скажи – раненый есть, «Скорая» нужна.

Он обыскал труп, во внутреннем кармане пиджака обнаружил справку об освобождении, Иркутлаг. Стало быть из Сибири добирался, судя по дате справки – две недели. Андрей подошёл к раненому, обыскал.

– Ты чего творишь? – заорал бандит.

– Будешь орать, вторую ногу прострелю, – пообещал Андрей.

Оружия при раненом не оказалось, зато справка об освобождении была и тоже из Иркутской зоны.

– Говоришь – в первый раз его видел? Да вы сидели вместе!

– Наверное, в разных бараках. Начальник, в больничку бы мне.

– Не сдохнешь, а и сдохнешь, невелика потеря. Куда шёл?

– Бирюк говорил, знакомые у него в этом доме есть, туда шли. Ночевать где-то надо.

В справке у убитого написана именно такая фамилия – Бирюк.

– Вам обоим запрещено ближе ста километров от Москвы появляться!

– Не помню, запамятовал.

– В какую квартиру шли?

– Не знаю, он вёл.

Послышался шум мотора, к арке подъехала милицейская полуторка. Из кабины выпрыгнул Феклистов, а из крытого брезентом кузова двое оперативников.

– Чего у тебя, Фролов, опять стрельба?

– Вон тот в меня первым стрелять начал. Револьвер рядом с телом лежит.

– Откатаем пальчики, проверим.

– Оба две недели назад освободились из Иркутлага.

Феклистов к раненому обратился:

– Куда направлялись?

– Я вашему оперу говорил уже, у Бирюка знакомые здесь. Начальник, кровью истекаю.

К милицейской полуторке подкатила «Скорая помощь».

– Пименов, едешь с раненым в больницу. Пусть заштопают, сам при нём останешься.

– Чистый я, начальник, только приехал. За что конвой? – заблажил.

Андрей Николая в сторону отвёл.

– Помнишь случай, когда я домушника упустил, только чемодан с наворованным в отдел доставил?

– Конечно.

– Я случайно встретил его, проследил. Он в тот подъезд зашёл, семьдесят четвёртая квартира. Не туда ли эти двое направлялись?

– Пойдём, проверим.

В «Скорую» уже грузили на носилках раненого уголовника. Поднялись оперативники на этаж, позвонили в дверь.

– Кого принесло? – голос из-за двери.

– Открывайте, милиция.

Дверь открыли, на пороге пенсионер.

– Проверка документов! Паспорт! Есть кто в квартире?

– Один я, можете проверить.

Хозяин отошёл в сторону, оперативники вошли, осмотрели квартиру. Никого не было, но на столе стояли четыре стакана, несколько тарелок с остатками еды, пустые бутылки из-под водки и пепельница, полная окурков, причём от папирос разных марок.

– Гости у меня были, разве запрещено?

– Нет, конечно, – кивнул Феклистов.

Он просмотрел паспорт хозяина квартиры. Прописка в порядке, вернул. Когда вышли на лестничную площадку, Феклистов сказал:

– Сидел хозяин-то, паспорт особой серии. А гости его разбежались после выстрелов. Я видел дверь к запасному выходу. Через неё выскочили. Занятная квартирка.

– Полагаю, убитый сюда и направлялся.

– Участковому скажу, чтобы присмотрелся да заглядывал сюда почаще.

У оперов руки чесались квартиру обыскать, наверняка кое-что интересное обнаружили бы – вещички ворованные, что по сводкам проходили, или оружие. Да ордера на обыск нет.

Машина с опером и трупом уже уехала. Рабочее время уже закончилось, и оперативники разъехались по домам на трамвае. Утром, по обыкновению, на планёрку собрались в маленьком кабинетике Феклистова.

Обычно начальник угро зачитывал сводку о криминальных происшествиях, ориентировки, потом определял задачи. Феклистов начал сводку зачитывать, как затрезвонил телефон, причём не городской, а внутренний. Николай Иванович послушал, ответил:

– Понял, выезжаем.

Планёрку сразу прервал.

– Всем с оружием в машину! В Можайском тупике склад грабят. Вахтёр успел в отдел телефонировать.

Сотрудники повскакивали с мест, кинулись в комнату оперативников – куртки набросить, пиджаки, чай, не лето ещё. Оружие обычно при себе держали, в кобурах, в карманах, кому как нравилось. И бегом, перескакивая ступеньки, во внутренний двор. Водитель Соломенцев уже мотор завёл. С ходу в кузов, Феклистов в кабину на пассажирское сиденье. Полуторка сразу рванула с места. На грузовичке обозначений нет, Соломенцев на перекрёстках проскакивал лихо, сигналя клаксоном. Оперативники оружие проверяли. Если отважились грабить белым днём, то не один человек, как правило, большая банда и наверняка с оружием. После нескольких поворотов грузовик резко затормозил.

– Приехали, из машины!

Феклистов возник у заднего борта, оперативники повыпрыгивали. В тупике жилых зданий нет, одни склады. Обычно сюда возили товары с Москвы-Товарной Киевской, что была недалеко от Киевского вокзала. А со складов товары развозили уже по магазинам. Завидев машину, к ним засеменил дед. Пустой рукав левой руки под ремень заправлен.

– Милиция? Я телефонировал. Два выстрела из склада слышал. И внутренний телефон не отвечает.

– Понял, веди.

На территории базы несколько длинных кирпичных зданий ещё дореволюционной постройки из красного кирпича.

– Посторонние на склад заходили? – поинтересовался Феклистов.

– Каждый день заходят – товароведы, директора магазинов.

– Подозрительные граждане были?

– Никак нет. Вон из того склада выстрелы были.

– Спасибо, отец. Дальше мы сами.

У склада двое ворот для погрузки-разгрузки товара настежь распахнуты, и ни одной машины.

– Мартынов, Пименов – снаружи. За входом смотреть. Остальные за мной.

Оперативники оружие к стрельбе приготовили, к воротам подошли. Внутри темно, ни одна лампочка не горит, хотя освещение должно быть. Тихо зашли внутрь, сразу от ворот в стороны, иначе из темноты складской видны хорошо будут. Мишенями быть никто не хотел.

Феклистов крикнул:

– Эй, есть кто-нибудь?

Кладовщик никогда ворота открытыми не бросит, если уходит. На нём материальная ответственность, ценности на сотни тысяч, а то и на миллионы рублей. Откликнуться должен, а в ответ на вопрос Феклистова тишина.

– Парни, по-тихому вперёд!

Двинулись между стеллажами, кто-то из оперов зацепился за какую-то железяку, громыхнуло. Тут же вспыхнул свет, и сразу раздались выстрелы. Палили несколько бандитов с дальнего конца склада. Ловушку устроили, рассчитывая перебить милиционеров. Явно наблюдатель был, сообщивший о прибытии оперативников, на блатном жаргоне – на шухере стоял. Не убежали бандиты, понадеялись на равенство сил и оружие, в ответ оперативники стрельбу открыли. В закрытом помещении звуки выстрелов били по ушам, грохот стоял сильный. Оперативники народ тёртый, не в одной перестрелке участвовали, сразу на бетонный пол попадали, а бандиты стоя стрельбу вели, красовались друг перед другом. За что и поплатились сразу. У оперов периодические стрельбы в тире, навыки отработаны и практика.

Трое бандитов убиты, двое ранены, на пол свалились, кричат от боли. Это хорошо, поскольку вопли их других бандитов деморализуют. Оперативники без команды вперёд продвигаться стали короткими перебежками. Выстрел, бросок вперёд, ещё выстрел. Бандюки за тюками с товаром попрятались. Один из них, осознав угрозу уничтожения банды, кинулся в распахнутые ворота. Снаружи грохнули два выстрела. Это сработали опера, оставленные Феклистовым.

Андрей приметил бандита, похоже – главаря. Высунется из-за тюка, сделает выстрел, другим команды отдаёт. Андрей поднял пистолет, выждал. Как только показалась голова бандита, выстрелил. Бандит вывалился из-за укрытия, рухнул на пол. Один из его подручных закричал истерично:

– Лома убили!

И сам выскочил из-за стеллажа. В рост стоит, палит с двух рук беспорядочно, кричит:

– Волки позорные! Мусора!

И тут же рухнул замертво, получив несколько пуль от оперов. Минутная тишина. Потом голос из-за тюка:

– Не стреляйте, сдаёмся!

– Бросьте оружие, чтобы я видел. И вставайте, руки поднимите, – скомандовал Феклистов.

Поднялись два бандита, отшвырнув пистолеты.

– Три шага вперёд, на колени!

Один бандит выполнил приказ, другой кинулся в ворота. Всего-то четыре-пять метров до них, а не добежал. По бандиту одновременно выстрелили Андрей и Феклистов. К стоявшему на коленях подбежали оперативники, надели наручники, подняли, обыскали. Во внутреннем кармане обнаружили двое золотых часов с браслетами. Видимо – уже ограбили кого-то.

– Парни, осмотреть склад!

Убитых кладовщика и завскладом обнаружили сразу в конторке, но поиски продолжили, и не зря. На самом верху одного стеллажа обнаружили бандита. Прятался, затаился. Полагал – уйдут опера и он выберется незамеченным.

– Слазь и не дёргайся, башку продырявлю, – предупредил Андрей. – И оружие на пол брось.

Звякнул о бетонный пол револьвер, бандит спустился. А физиономия знакомая, его Андрей арестовывал за кражи ещё в Балашихе три года назад.

– Гражданин начальник! – осклабился бандит. – Опять свиделись!

– Всю жизнь бы тебя не видеть. Да теперь побольше срок получишь. Незаконное ношение оружия, убийство, сопротивление представителям власти. Червонец тебе светит, не меньше.

Один из оперативников сбегал за грузовиком. Туда поместили задержанных бандитов. Кроме того, вызвали «Скорую» для раненых и группу из прокуратуры. Все же тяжкое преступление.

Феклистов остался на складе, отправив Ватутина и Фролова с бандитами в отдел для допроса. Бандитов надо допрашивать сейчас, на «горячую». Андрей допрашивал Петьку – хромого, который прятался на стеллаже. Он освободился по амнистии, ещё в дороге, в поезде, главарь сколотил банду из амнистированных. Обосновались в Люберцах, у знакомого одного из банды. Достали оружие, по наводке решили ограбить склад. Первое же дело оказалось провальным. Андрей дело завёл, заполнил протокол допроса. Это было его первое столкновение со столь крупной бандой в Москве после амнистии. Освободился к вечеру, оружие вычистил, снарядил патронами. Первейшее дело, ибо не знаешь, когда оно потребуется.

Из райотдела вышел, направился к остановке трамвая. На остановке на него какая-то женщина пялится, улыбается.

– Андрей, ты меня не узнаёшь? Неужели я так сильно изменилась? Или обиду держишь?

Голос знакомый, бывшей возлюбленной Валентины. Это её папаша выдавил Андрея из Москвы.

– Валя? Ты в самом деле изменилась, прости, не узнал.

А в сердце уже ничего не колыхнулось. Это раньше переживал, а теперь перегорело всё, пеплом покрылось.

– Ты по-прежнему в милиции?

– Да, другого-то ничего не умею.

– Не хочешь спросить, как я живу?

– Нет, дело прошлое, зачем ворошить?

– Ты женат?

– Да, встретил прекрасную девушку.

Подошёл трамвай.

– Прости, Валя, мой номер.

Андрей вошёл в вагон. Времени после расставания много прошло, пять лет, а как Валентина изменилась. Потолстела, из стройной девушки в тётку превратилась, как-то постарела. Да, годы не красят никого.

В разговорах между собой оперативники обсуждали амнистию и резко возросший вал преступности. Те, кто работал на земле, понимали – зря. Захотят изменить свою жизнь единицы, в основном те, кто был осуждён по мелочи – бытовые драки по пьяной лавочке, за аварии, за «три сорванных колоска». Большую часть преступников, выбравших такую жизнь, лагерь или тюрьма не перевоспитают. Они, едва выйдя из-за колючей проволоки, сразу взялись за старое – воровали, грабили, насиловали.