Глава 3

Если вдуматься, эта пресловутая способность Растяпы задевать ногами за все, что ни подвернется, вообще-то вызывала изумление. Ведь мало того что он четыре года подряд представлял на футбольном поле свой университет и шесть лет – свою страну, так он и теперь, если выкроит для себя субботу, временно приостановив процесс спасения душ вверенных ему прихожан, играет за «Арлекинов» и носится по полю, словно олень, или косуля, или как там называются эти животные, которые бегают, не спотыкаясь и не опрокидывая встречные предметы. Я пару раз видел его на арене, если можно так выразиться, и был потрясен его виртуозностью. Для меня футбол – книга за семью печатями, сам я никогда в него не играл, но даже мне было понятно, чего стоит Пинкер. Он изящно летал по полю туда-сюда и стремительно, с сокрушительной силой проделывал то, что, по-моему, называется перехват. Он настигал соперника так же неотвратимо, как всадник настигает пешехода, и воздух сотрясался от неистовых воплей кровожадных болельщиков.

Пинкер был помолвлен со Стиффи Бинг, и, на мой взгляд, долгие годы футбольной практики сослужили бы ему хорошую службу в качестве подготовки к семейной жизни с ней. Если каждую субботу с тех самых пор, как ты вышел из младенчества, толпа головорезов в подкованных бутсах шваркает ими тебе по физиономии, то, по-моему, ничего на свете уже не может тебя напугать, даже женитьба на такой девице, как Стиффи, у которой чуть ли не с пеленок что ни день, то какая-нибудь сумасшедшая выходка, способная свести с ума всех окружающих, от первого до последнего.

Преподобный Г. П. Пинкер был здоровенный малый. Должно быть, даже в детстве одежда на нем трещала по швам, а весы, стоило ему стать на них, тут же ломались. И теперь, в зрелом возрасте, его можно было бы принять за брата-близнеца Родерика Спода. С виду, конечно, в том только, что касалось мускулатуры, сухожилий и живого веса, потому что если Родерик Спод постоянно высматривал, кого бы сожрать, являя собой постоянную угрозу как для пешеходов, так и для движущихся транспортных средств, то Пинкер – настоящий дьявол в человеческом облике, вносящий смятение в ряды соперников на футбольном поле, – в частной жизни был так кроток, что даже малый ребенок мог из него веревки вить. В самом деле, однажды мне случилось видеть, как Растяпа послушно играл в мяч с крохотной девчушкой.

Обычно с лица этого божьего человека не сходила лучезарная улыбка. Я бы сказал, что его улыбка – одна из местных достопримечательностей и украшает собой Тотли, как прежде в Оксфорде украшала колледж Святой Магдалины, где мы с ним учились. Однако на этот раз вид у Растяпы был удрученный, будто он обнаружил ересь среди своей паствы или застукал на церковном дворе мальчишек-певчих, курящих марихуану. Словом, передо мной предстало девяносто килограммов его преподобия, обремененного тяжкой заботой. Опрокинув очередной столик, он уселся и сообщил, что рад меня видеть:

– Так и знал, что найду тебя в «Трутнях».

– И нашел, – подтвердил я. – Скажи, что привело тебя в столицу?

– Приехал на собрание комитета клуба «Арлекинов».

– Ну и как комитет?

– В порядке.

– Рад слышать. Состояние комитета – предмет моей неустанной тревоги. Ну, Растяпа, рассказывай, как поживаешь.

– Очень хорошо.

– Пообедаем вместе?

– К сожалению, должен вернуться в Тотли.

– Скверно. Дживс говорит, что сэр Уоткин, Мадлен и Стиффи гостили у моей тетушки в Бринкли.

– Да.

– Они вернулись?

– Да.

– Как Стиффи?

– Нормально.

– А Бартоломью?

– Тоже нормально.

– А как твои прихожане? Надеюсь, с ними все в по рядке?

– О да, в полном порядке.

Интересно, вас ничего не удивляет в этом диалоге, образец которого я тут воспроизвел? Нет? В том смысле, что Растяпа Пинкер и Бертрам Вустер, друзья-приятели, знаем друг друга чуть не с пеленок, а беседуем точно случайные попутчики в поезде. Пинкер цедил слова сквозь зубы, и я все более и более утверждался в мысли, что грудь его исполнена – как ее там? – какой-то злополучной субстанцией, что ли, которая тяжким бременем давит на сердце, как выразился однажды Дживс.

Я не оставлял усилий, стараясь расшевелить Растяпу Пинкера.

– Ну же, Растяпа, – сказал я, – что новенького? Что старикан Бассет, отдал ли он тебе приход?

Мой вопрос отчасти пробил броню – Пинкер оживился:

– Нет еще. По-моему, он не может решиться. Сказал, что отдаст, а на другой день объявил, что сомневается и должен еще подумать над этим вопросом.

Я нахмурился. Не по душе мне подобная неопределенность. Представляю, как она затрудняет Пинкеру жизнь и ставит его в ложное положение. Поневоле будешь и встревожен и подавлен. Ведь они со Стиффи не могут пожениться – на жалованье викария он ее не прокормит, стало быть, надо ждать, пока папаша Бассет не расщедрится на приход, которым распоряжается по своему усмотрению. А мне доподлинно известно, что Растяпа спит и во сне видит вступить в брак со Стиффи, хотя лично я, при всех моих добрых чувствах к этому юному созданию, готов милю пробежать в тесных ботинках, лишь бы уклониться от женитьбы на означенном создании.

– Все время ему что-то мешает, то одно случится, то другое. Кажется, перед поездкой в Бринкли он совсем было решился, но – вот незадача!